Путешествие Руфи. Предыстория «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл - Дональд Маккейг

Некий Франклин Уорд, отличающийся безупречными манерами, начал ухаживать за Эвлалией.

Мистер и миссис Кэри Бенчли познакомились с ним, когда приехали в город на субботнюю ярмарку и остановились в Розовом доме. Мистер Уорд был миллеритом, и супруги Бенчли, будучи баптистами, осыпали его колкими насмешками. Выходец из семьи врачей-янки, Франклин тоже намеревался получить эту профессию, но его сильно впечатлило предсказание преподобного Уильяма Миллера о том, что Христос явится во плоти в период между мартом 1843 года и октябрём 1844-го, составленное с помощью скрупулёзных вычислений на основе определённых пророчеств из Книги пророка Даниила. Кэри Бенчли не слышал ничего более смехотворного, и если в течение недели он просто размышлял над этим забавным вопросом, то в воскресенье его прорывало.

– Когда Иисус явится к нам, – говорил супруг Полины, – кто его будет возить? Кто будет ему готовить?

– И зачем тебе ухаживать за Эвлалией, – грубо насмехался он над Франклином, – если скоро конец света?

– Скоро конец, – с удовольствием повторил он.

Франклин Уорд повторял соображения отца Миллера и демонстрировал исследования выдающихся теологов, подтверждающие пророчество, но Кэри с Полиной продолжали подшучивать над поклонником Эвлалии.

Лишь Эллен внимательно прислушивалась к этим разговорам. Этот Христос, который должен был покончить с развращённым, порочным миром, определённо казался правдоподобным.

Они жили, как говорил Франклин Уорд, «в ожидании конца».

Почти за год до ближайшей даты конца света Эллен отложила свой катехизис и «Жития святых». Она скрывала причины, по которым больше не приглашала отца Майкла на занятия и ужины, которые так нравились ему и Пьеру. Священник интересовался, когда же Эллен собирается воцерковиться, но юная леди оставалась наглухо закрытой.

Мамушка и так всё поняла без разговора с прачкой.

– Деточка, – сказала она, оставшись с Эллен наедине, – ты стала не так весела, как прежде.

– А чему радоваться? Моя жизнь посредственна, незначительна и бессмысленна. У меня совсем нет подруг…

– Ни одной?

– Не считая тебя. Ты больше, чем подруга, – добавила Эллен скрепя сердце, поскольку всегда отличалась честностью.

– Ты меняешься, вот и всё. Ты становишься взрослой, дорогая.

– Я не хочу быть «взрослой женщиной».

– Ну, – улыбнулась Мамушка, – ты же не станешь мужчиной. Просто у тебя начались месячные, и они будут приходить каждую луну.

Мамушка дала Эллен мягкие хлопчатобумажные салфетки.

– Положи их себе в ящик и меняй, когда нужно. А грязные клади в ведро у задней двери. Только закрывай его крышкой. Чтобы папа не видел.

Брови Эллен страдальчески изогнулись:

– Ах, Мамушка, это обязательно?

– Да, деточка. Так нужно.

– Я такая грязная! – расплакалась она.

– Ты не грязная, – сказала Мамушка без улыбки. – Так и должно быть. Так было и с твоей мамой, и со мной. Ты привыкнешь к этому.

– Я такая грязная, – прошептала Эллен.

Через месяц-другой объявилась Антуанетта Севье. Худая и бледная, она больше не дерзила Мамушке, но осталась такой же бойкой.

Девочки опять подружились, словно и не было никакой размолвки, и друзья Антуанетты стали друзьями Эллен. Балы, пикники, скачки и катания на лодках заполонили её дни. Эллен часто оставалась ночевать дома у Антуанетты, и скоро Мамушка перестала понимать, в какие дни ставить для неё прибор, накрывая на стол. Выслушивая предостережения и выговоры Мамушки, Эллен высоко задирала голову, словно оценивая новые, сомнительные увлечения.

Как-то рано утром в субботу Мамушка возвращалась с рынка, и тут мимо пронёсся экипаж Филиппа Робийяра, да так быстро, что она едва успела отскочить на обочину. Мисс Антуанетта Севье, растянувшись на коленях у Филиппа, весело смеялась вместе с ним.

Одно слово, дети. Мамушка представила себе их чувства, мысли и заботы, и всё это показалось далёким и эфемерным, как облака над головой. Сунув корзину с провизией под мышку, Мамушка зашагала к дому, где Неемия занимался завтраком.

Он ничего и слышать не захотел:

– Цветные ничего не выгадают от развратной жизни белых.

– Эта мисс Антуанетта гуляет без дуэньи, – продолжала возмущаться Мамушка.

Неемия осторожно попробовал горячую кашу.

– Это не наше дело. Не наше, и всё тут.

– Где бы эта девчонка ни появилась, одна она не останется, – грустно заметила Мамушка.

Она винила мисс Антуанетту в неприятных переменах, коснувшихся наружности и поведения Эллен. Её осанка поникла, и аккуратная, опрятная девочка превратилась в распущенную девицу. Взвешенные ответы, к которым привыкла Мамушка, уступили место невнятному ворчанию. А от манер, над которыми Эллен дрожала, как утёнок над жучком, отказалась вовсе.

Однажды в жаркую летнюю ночь Мамушке приснился сон, от которого она проснулась напуганная. С широко открытыми глазами и бьющимся сердцем она проскользнула в спальню мисс Эллен, где царил полный беспорядок, и просидела на её пустой кровати, пока часы внизу не пробили три, а у парадного крыльца не остановился экипаж. Тишина. Кучер, хлопнув бичом, укатил прочь. В двери заскрежетал ключ, кто-то на цыпочках прошёл по винтовой лестнице. Девочка открыла дверь спальни и шмыгнула внутрь.

– Доброе утро, – промолвила Мамушка.

Луна отбрасывала бледный отсвет на дальнюю стену. Мисс Эллен, остановившись на свету, вытерла губы и сдёрнула воротничок.

– Я…

– Не лгите мне, юная миссас!

Эллен швырнула один тапок в угол, он отлетел, глухо стукнувшись об стену. Второй последовал за ним.

– Скажи-ка мне, Мамушка, как ты думаешь, мир приближается к концу? Антуанетта так не считает, а Филипп верит в это. Мы, люди, натворили столько бед, что мир, пожалуй, станет лучше без нас?

– Le Bon Dieu…

– Говори по-английски, Мамушка. Ты имеешь в виду Господа. Того, кто видит даже самого маленького воробушка.

– Бог видит, что мы делаем, а то, что не видит, замечает твоя мама.

– Прости. Давай не будем её вспоминать.

– Мисс Эллен…

– Мамушка, если ты посмеешь вмешаться, я…

– Что вы мне сделаете, мисс? Что будет хуже того, что я уже испытала?

– Ну, даже не знаю, Мамушка… Уже не знаю.

Мамушка с трудом поднялась на ноги. Колени её беспокоили.

– Осторожнее, юная миссас. Ты не так испорчена, какой хочешь казаться. Не нужно становиться такой.

Неемия не хотел ничего рассказывать Пьеру:

– А что сделает господин Пьер?

– Может поговорить с ней.

– И что изменится? – покачал головой Неемия. – Если бы она была цветной, – добавил он, откашлявшись, – можно было что-то сделать. Мы повесили бы ей на пояс колокольчики, чтобы ловить в тот момент, когда она хочет улизнуть, или заковали бы лодыжки в цепи, тогда бы она далеко не убежала.

– Или отправили бы её «отведать сахарку», – подхватила Мамушка.

– Но мы не можем. Эта девчонка прямым ходом направляется в объятия дьявола, но идёт своим путём и в своё время окажется там, и не в наших силах её удержать.

Они ничего не сказали Пьеру.

Когда к Эвлалии приходил Франклин, Пьер проводил с ними время в гостиной, где висел портрет Соланж. Затем вниз спускались Бенчли, и Пьер удалялся поспать. За ужином Пьер выпивал бутылку кларета, а Неемия помогал ему подняться в спальню. Когда заходили старые друзья, Пьер с радостью принимал их, но через полчаса приносил извинения и возвращался в свою комнату. В его рукопожатии не было прежней силы, и если этот любезный, рассеянный джентльмен и замечал какие-то перемены в своей младшей дочери, то никак их не комментировал.

Эллен не страдала от отсутствия видных кавалеров. Роберт Уилсон с мечтательными глазами был сыном капитана того самого парохода. Однажды утром, когда только начало светать, Мамушка застала его на парадном крыльце в ожидании мисс Эллен. И Джеральд О’Хара настойчиво ухаживал за ней, принося цветы, конфеты и всяческие скромные подарки. Да, он был ирландцем, но весьма уважаемым ирландцем!

В отличие от Филиппа Робийяра. Он не вписывался в рамки приличия.

Не по своей вине у Филиппа не было ни няни, ни денег, чтобы получить хорошее воспитание. Ещё до того, как он вырос из коротких штанишек, мать перестала водить его в церковь Святого Иоанна. Остальные прихожане, которые с трудом выносили его выходки с воплями и брыканиями, были рады его уходу. К пятнадцати годам Филипп сменил пять учителей, включая и какого-то янки из Бостона.

На городском рынке с радостью злословили насчёт этого юного господина. Когда не было новых возмутительных случаев для обсуждения, вспоминали старые: как юный господин Филипп до смерти загнал прекрасную лошадь, как он оскорбил монахиню и как «этот бездельник отправил Чарльза в работный дом на порку за то, что Чарльз не вынул стельки из его сапог. Стельки – это просто кусочки кожи. Чарльз даже не клал их туда, как же он мог их вытащить?»