Хроника стрижки овец - Максим Кантор

4. Коллаборационизм (Власов, Краснов, Шкуро и т. д.) можно понять и простить: предатели боролись не с Россией, а со Сталиным. Неправда, предательство есть предательство. Французы казнили петеновцев – а те сделали меньше зла.

5. Нацизм и коммунизм – родственные идеологии, одна породила другую. Ложь. Коммунизм есть интернационалистическая идеология, исповедующая равенство людей. Нацизм – это расистская теория, утверждающая неравенство.

6. Русские лагеря равны лагерям нацистов. Ложь. Нацистские лагеря смерти – явление беспрецедентное в истории. Лагерей уничтожения Россия не знала.

7. Русские победили потому, что не считали жертв. Неправда. Русских людей не считали враги – советских военнопленных в немецких лагерях погибло больше трех миллионов. Русские победили потому, что народ в конце концов стал един – и его вела народная правда. Банально, но так и было.

Самый главный миф. Сталин спровоцировал Вторую мировую. Ложь. Вторая мировая явилась логически неизбежным продолжением Первой мировой, к которой большевики не имели отношения.

Мировая война ХХ века – имеет западное авторство. Россия хотела остановить войну революцией. Не получилось. Не следует стесняться своей истории. Нет «хороших» стран и стран «плохих». Нет несостоятельных историй, даже если в истории имеется тиран.

История нашей страны, оболганная однажды большевиками, была затем оболгана смердяковыми. В смердяковых настолько сильна зависть к Западу, что они убеждены: и в западных винах тоже виноваты русские смерды. Нет, есть вещи, в которых виноват Запад. Фашизм и нацизм пришли с Запада, фашизм – это западное явление. Россия остановила и разбила фашизм. Если мы не лакеи, не холуи, не прислуга в богатом доме – то надо уважать собственных отцов и гордиться тем, чем надлежит гордиться.

Нам есть чем гордиться. Сегодня мир на пороге новой войны, и надо опять победить.

Война с собственным телом

Во что бы превратилась Россия без Одессы, Кронштадта, Риги, Севастополя, если бы Финляндия была освобождена, а неприятельская армия расположилась у ворот столицы и все русские реки и гавани оказались блокированными? Великан без рук, без глаз, которому больше ничего не остается, как пытаться раздавить врага тяжестью своего неуклюжего туловища, бросая его то туда, то сюда, в зависимости от того, где зазвучит вражеский боевой клич.

Это цитата из работы Фридриха Энгельса «Европейская война» – фрагмент исследования «Заметки о войне», посвященного Франко-прусской, но фактически ставшего первым (до Нольте и прочих) анализом европейской гражданской войны в контексте истории. Энгельс был великий, без преувеличений, военный историк – значительнее Клаузевица и Литтел Гарта, причем принципиально значительнее. Историю войны он сопрягал с историей культуры, чего не могли сделать узкие специалисты. Вот послушайте еще одну цитату.

Россия, вынужденная держать войска в Дунайских княжествах и на кавказской границе, будет вынуждена оккупировать Польшу, иметь армию для защиты Балтийского побережья, и в особенности Петербурга и Финляндии. В силу этого она будет располагать весьма малым количеством войск для наступательных операций.

Любопытно, что сходный анализ представил де Голль в те годы, когда сценарий Второй мировой был только набросан. Вообще, генерал – видевший не только карту, но и движение народов – практически слово в слово повторял «Заметки о войне» Энгельса, книгу, которую сроду не открывал, разумеется. Зато эти заметки недурно знал Черчилль, с которым де Голль постоянно – в скрытых цитатах – полемизирует.

Тут остается добавить немногое. То, что де Голль был мудр, а Черчилль расчетлив; что европейская война была обозначена как неизбежная данность в 1870 году; что сценарий, написанный Энгельсом – де Голлем, далек от завершения; что неуклюжее тело России в тот раз (и еще в паре подобных случаев) выстояло – будучи без глаз, без ног, без языка; то, что именно такое вот обезглавленное тело и называют обычно «быдлом». Проблема сегодняшней ситуации в том, чтобы быдла не стало – тогда стратегические задачи противника упрощаются.

Мера истории

Главный герой минувшего века – не Ленин, не Черчилль и не маршал Жуков, но Гельмут Джеймс фон Мольтке – немец, в одиночку восставший против нацизма. Он из семьи легендарных фельдмаршалов, возглавлявших германские войска во время Франко-прусской и Первой мировой, имел все шансы делать военную карьеру в Третьем рейхе – вместо этого организовал кружок гуманистов, создал проект нового общества Германии, написал письма против зверств Вермахта.

О победе не думал, он не был среди заговорщиков 44-го года (многие из тех заговорщиков были сами преступниками: Артур Небе возглавлял айнзацгруппу «Б», Штюльпнагель перемещал польских и французских евреев в лагеря), он даже протестовал против убийства Гитлера, дабы не делать из фюрера мученика.

Гельмут Джеймс фон Мольтке был католик и юрист – стремился обосновать нравственное общество, руководствующееся правом; когда писал фельдмаршалу Кейтелю о зверствах германских войск в России, выполнял гражданский долг.

Гельмут фон Мольтке не представлял партию – за ним только вера в Бога и убеждение, что нравственный закон является мерой истории.

Фельдмаршал Кейтель наложил известную резолюцию на доклад об истреблении советских военнопленных: «Сомнения соответствуют представлениям о рыцарском характере ведения войны. Здесь же речь идет об уничтожении мировоззрения. Поэтому я одобряю данные меры и беру их под свою защиту».

Под «мерами» и «уничтожением мировоззрения» имелось в виду уничтожение людей. Это касалось не только комиссаров, поименованных в знаменитом приказе, речь шла не только об уничтожении евреев и не только об инструкции Гитлера от 30 марта 1941 года, зачитанной перед генералами Вермахта.

«Уничтожение мировоззрения» подтверждалось как общий курс постоянно: в локальных приказах по войсковым группам, которые отдавали Кейтель, Йодль, фон Браухич и Гальдер, которые транслировались широко и применялись солдатами Вермахта к исполнению. Совокупно с айнзацгруппами именно рядовые солдаты принимали участие в подавлении сопротивления гражданского населения, в так называемых «акциях» и – если отдельные офицеры и возмущались – голос их не был услышан.

Доклад Мольтке и его позиция – были самоубийством.

Гельмута фон Мольтке арестовали и расстреляли в тюрьме Плотцензее. Перед смертью Мольтке написал жене: «Возможность умереть за убеждения является привилегией».

Было время, о войне говорили много и страстно, потом стали забывать. Сегодня возвращаются к теме войны с иной интонацией, нежели прежде, – негласно договорились объявить войну фактом истории и снизить пафос оценок. Сегодня жертва фон Мольтке выглядит едва ли не напрасной. Почти признали, что не было правых и виноватых, – и, наконец, появился фильм, который мастерски снимает напряжение в болевых точках. Да, были трагедии – но ведь была война, это естественно.

Конечно, холокост отрицать не приходится, но если рассказать в нужной интонации, будет не так страшно.

Показана дружба солдат Вермахта с гражданским евреем, они в одной молодой компании; официальная пропаганда евреев преследует, а на бытовом уровне противоречий нет. А вот медсестра-еврейка объясняет медсестре-немке, почему ухаживает за ранеными немецкими солдатами: ведь они тоже люди. И уж если еврейка простила немцев в те годы, что же мы спустя семьдесят лет осуждаем? И про смертность советских военнопленных мимоходом объяснили: не подписал Сталин Женевскую конвенцию, так и получилась большая смертность. Война – как эпидемия; в эпидемии никто не виноват, но все страдают. Зачем обвинять всех скопом, когда следует рассмотреть каждую судьбу, увидеть в солдатах – людей.

И стараемся понять правоту каждого; но для того, чтобы принять сотни личных оправданий, приходится забыть меру истории, а мера существует.

Вообще людям свойственно измерять реальность: пространство и время имеют координаты. Так же тысячелетиями измеряли зло, взвешивали преступления: и Кодекс Юстиниана, и Правда Ярослава, и Яса Чингисхана, и российский УК – все о том же: до какой границы можно дойти, а что – за гранью. Про бытовые преступления мы понимаем, кражу с грабежом не путаем, но доходит до большой истории, и мы доверяем идеологии, намеренно путающей параграфы и перевирающей статьи.

Стараниями новой идеологии получилось так, что мы уравняли преступления века минувшего, разные по тяжести и совершенные по разным мотивам, свели все события к единой статье обвинения. История была сложная – но чем дальше она отодвигается, чем более стараются историю упростить, тем несуразнее выглядит минувшая война: и чего это люди не поделили?