Воронка - Яна Розова

Сцена, описанная проповедником, появилась перед глазами. Пашка не просто видел каждого из участников казни, но даже слышал каждый голос, понимал чувства каждого. Опавший Лист врет, понял он. Это не важно сейчас, но он врет, что заступался за Нику. Она была сильной молодой женщиной, и одному Кумарову вряд ли удалось бы удержать и привязать ее. Этот мерзавец держал Нику, вот что он делал в ту ночь. Чтобы стряхнуть наваждение, Павел на секунду крепко закрыл глаза и наморщил нос. Видение пропало, но осталось впечатление ужаса и отвращения, которое всегда возникает в сердце при виде расправы над беззащитным.

— Какой анекдот? — хрипловато спросил Седов, отворачиваясь к окну, в темноту. — Какой анекдот рассказала Ника?

Ответ он получил не сразу, потому что Опавший Лист вспоминал. И как можно забыть такое?

— А… Ну… Этот, вроде, про бабу, которую бог не узнал. Там бабе операцию делали, и она уже думала, что умрет, но ей привиделся бог, и он сказал, что она выживет. Тогда баба эта, кроме нужной операции, еще сделала пластические — на морду, на жопу, на грудь. Ходит себе довольная, знает, что жить будет еще долго и красивая притом. И вдруг ее сбивает машина, она помирает, попадает к богу и говорит ему: «Ты же обещал, что жить я буду долго!», а бог ей и говорит: «Прости, дорогая, не узнал тебя!»

— А Ника делала пластическую операцию? — Неизвестно отчего, но Пашке показалось, что последний анекдот, который человек рассказывает перед смертью, не может быть просто смешной историей, выбранной наобум. Что же она хотела этим анекдотом сказать?

— Откуда я знаю! — слегка возмутился Андрей, — я с ней не спал, близко не разглядывал. Это ты…

Взгляд Седова стал холоднее стали. Развязность проповедника улетучилось, как только он напоролся на этот долгий ледяной взгляд.

— Ты это… не расстраивайся очень, — почти робко произнес он. — У вас с ней там было… Я понимаю, она красотка была. Но уже не воротишь! — Он помолчал и, вернувшись к своим мыслям, заговорил снова с особой, мечтательной интонацией: — А какая организация все-таки, ё-моё! Ты только прикинь, Павел Петрович, ведь все схвачено, все работает на этого сонного людоеда, как маслом смазанное! И если бы он не был таким ублюдком, то жил бы себе припеваючи, только денежки бы качал. Нет, круто он организацию смастерил, круто. Вот только спятил совсем. Так что, как его арестуют, вся эта система без головы останется. А все налажено, все работает! А теперь он собственными руками все рушит…

— Что рушит? — Паше показалось, что он услышал какую-то новую нотку в тоне своего свидетеля. Он намекает на что-то или померещилось? Нет, не померещилось. Андрей поднял на Пашку вопрошающий и ироничный взгляд.

— Ты сам знаешь, — осторожно ответил он. — Ты же недаром тут несколько месяцев крутился! Кабы не это, так я лучше бы смылся подобру-поздорову, пока на нары не загремел. Ну, а раз такое дело, то я, вот, людей от смерти спасаю, содействую! Ведь органы за нас взялись, потому что прослышали, что конец света готовится!

Конец света? Ничего такого Седов не знал. Вот вам и приближенный к Учителю человек! Вот вам и друг сектантского десятника! Свой вопрос он задал совершенно спокойно, будто просто проверял свои сведения:

— И как это будет?

— Ну, обыкновенно, — Опавший Лист пожал плечами. — Как обычно у сектантов это бывает. Запрутся в Доме пионеров, запоют свои псалмы. Потом бензином польются и подожгут все к едрене фене! Эх, какая организация гибнет! — снова вздохнул он о своем.

— Дерьмо эта твоя организация! — неожиданно зло рявкнул Пашка всердцах. — Людей убивать нельзя.

На этот раз Опавший Лист мало его испугался. Он только улыбнулся иронично и немного свысока, прищурил умные глаза профессионального виртуозного лжеца и сказал:

— Но организация не только убивала! Посмотри вокруг, узколобый ты ментяра! Город процветает, люди богатеют, деньги зарабатывают, живут лучше, счастливы. Ты видел, сколько машин новых дорогих по улицам катит? Ты видел, какие чистые эти улицы? Новые дороги? А колхоз как мы поняли, продуктами город снабжаем! Это организация сделала, без нее тут бы болото было. А сколько алкашей мы вылечили? Просто к делу их пристроили и мужики пить перестали, их жены нам пятки целовать готовы! А старики, — тут Андрей понизил голос, — а старики просто уступили место под солнцем молодым и сильным. Вот и все! Кому хорошо было, пока эти развалины землю топтали? И кто о них плачет? Не надо на меня волком смотреть, я прав. Ты сам это знаешь. Вспомни лучше, как наши деды жили при коммунизме! Они все тоже были в секте, разве не так? Вспомни, как от своих родителей-кулаков отказывались, как честных людей сотнями расстреливали, как во время войны грудью на амбразуры бросались. Как пахали на партийную элиту, жрущую с золота, живущую в раю на земле! Да здесь же, в Гродине, пока завод строили, сколько народу здоровье потеряло? А на производстве, где химией дышали и потом уродов рожали?… И все это во имя светлого будущего, ради новой жизни, ради счастья всех людей на земле. Ты же слышишь, что эти слова ничем не отличаются от слов, которые мы говорим о чистоте и прочем. Только наши люди процветают, а не живут впроголодь!

Паша театрально зааплодировал:

— Браво! Браво, малоуважаемый господин проповедник! Боюсь только, это была ваша последняя проповедь!

— Посмотрим… — пробормотал Опавший Лист.

Глава 26.

На следующее утро проповедник давал показания в кабинете Калачева. Седов скромненько сидел у стены за спиной Опавшего Листа, слушая его продуманную версию деятельности секты и ее организатора. Ему все нравилось, все снова шло согласно плану. Андрей почти слово в слово повторил то, что говорил ночью: да, есть организация, да действует путем мошенничества, шантажа и запудривания мозгов. Да, совершались махинации с квартирами. Да, владельцы квартир умирали после неоднократного приема лекарственного средства, которое давали им сектанты. Да, все имена, фамилии были в списке бухгалтера.

И тем не менее, на переносице Седова залегла морщинка сомнения. При вторичном прослушивании показаний проповедника, Пашке начала мерещиться некая нестыковка, вызывающая слабое, но стойкое недоумение. Из рассказа Опавшего Листа можно было сделать только один вывод: Светоч Чистоты был организатором, руководителем, идейным наставником и душой секты. Именно он давал толчок той или иной махинации по добыче денег для деятельности. Секты. Именно он корректировал проводимые мероприятия. А вот Пашке, довольно близко общавшемуся с Учителем, так не показалось! Его всегда сонный вид и отвлеченные рассуждения на отвлеченные темы никак не вязались с образом активно мыслящего афериста.

«Неужели Опавший Лист передергивает? — раздумывал Седов, любуясь затылком своего основного свидетеля. — В своем письме Люба характеризовала этого болтуна, постойте, дайте вспомнить, ага, вот: интеллектуальный, сильный, может повести за собой и знает, куда! Так, может, он и есть настоящий мозг всей этой организации? Мошенник он порядочный, ума не занимать… А Учитель? Он только ширма, харизматический лидер. Шутки шутками, но я и сам это почувствовал! Проклятый сектант будто гипнотизирует своими выпученными глазами, оторваться от его взгляда невозможно, а потом еще вспоминаешь и передергиваешься весь. И думать наш Светоч не любит, мозг ругает, все больше на интуицию полагается. Да, Учитель служит ширмой, прикрытием для настоящего руководителя. И им мог бы оказаться этот паразит, проповедник, если бы он не сидел в тюрьме в то время, когда секта только создавалась. А вдруг снова врет?»

Через десять минут Калачев допрос прервал, и Седов позвал его покурить в коридоре.

— Витя, а вы моего приятеля уже проверили? — спросил Пашка, угощая оперативника сигаретой.

— А как же, — Витя выдохнул струйку дыма в форточку. — Андрей Валерьевич Анохин, двадцать шесть лет, русский, холостой, судимый.

— Когда из тюрьмы вышел?

— Пятнадцать месяцев назад. Думаешь, он в чем-то темнит?

Пожав плечами, Седов перевел разговор на другое:

— Я вот понять не могу, Витя, почему вы раньше сектой этой не заинтересовались? То, что я узнал и обнаружил, вы могли бы в пять минут раскопать.

— А ты телевизор не смотришь? — усмехнулся Калачев. Пашка заметил, что за последнее время Витя заметно повзрослел, превратившись из розовощекого, как наливное яблочко, крепкого парнишники в усталого кряжистого мужика, еще молодого, но уже невозможно озабоченного массой служебных проблем.

— Так что случилось-то? — Настаивал Седов.

— Начальство поменялось, — скучно пояснил Витя, переживший уже немало таких перемен. Ему даже объяснять было скучно, не то что служить в этой обстановке. — Прежний наш генерал преставился, да с позором! Ходят сплетни, что помер он со шлюхой, а шлюха та мужеского полу была. То есть, был, конечно. — Он вяло улыбнулся собственной шутке и продолжил: — Ну, все шито-крыто, сам понимаешь. Покойный был героем и даже посмертно награжден. Однако, наш новый мундир в кресле наверху еще не генерал, а хочет им стать. Стало быть, надо ему себя показать. А лучше всего хороший новый начальник выглядит на фоне старого плохого. Поэтому в управлении нашем выявлены некоторые недостатки в работе и даже кое-где проскальзывает слово «злоупотребления», но это шепотом. И, конечно, как только полковник Маслюк прослышал про эту твою сектантскую свистопляску, так зубами вцепился в идею освободить город от спрута, опутавшего его, и так далее, и так далее…