Босс скучает (СИ) - Тэя Татьяна

Ого, кто-то хлебнул больше положенного, — проносится у меня в голове.

— Хотя мы ведь обменялись контактами, — она берёт Островского под руку и с улыбкой смотрит на него.

Кажется, я вообще перестала для неё существовать. Но нет, «Настя» оживает, протягивает мне телефон.

— Сфоткаешь?

— Я? — переспрашиваю и на автомате принимаю сотовый.

Он уже включён и камера готова к съёмке. Выставляю перед собой навороченную модель, ловя фокус.

— Хорошо, — отрезает Герман. — Пару кадров можно.

Я делаю шаг назад, пытаясь не завалить горизонт справа, где темнеет лес. Или без леса взять? Тогда надо полностью развернуться к зданию. Аккуратно пячусь, несколько маленьких шагов улучшают экспозицию.

Только то, что я должна фотографировать эту «Настю» с Германом, настроение не приподнимает. А ещё она разрушила магию момента между нами. Очень надеюсь, что мы с Германом продолжим там, где остановились. Я намереваюсь выяснить всё! Пусть даже не надеется отвертеться!

— Пару кадров? — Настя качает головой. — Что ты такой принципиальный? — внезапно её лицо светлеет. — А… ну, да… ты же…. А-а-а… я помню ту историю с фотками, — как-то слишком громко хихикает «Настя», щелкая пальцами и затем потрясывая указательным в воздухе.

Герман поворачивает в её сторону голову с непрошибаемым видом и ждёт, когда она ещё что-то скажет, и я понимаю, какую именно «историю с фотками» она имеет в виду.

Ничего не могу поделать, но краснею. Так откровенно эта ситуация ещё не всплывала. Вот надо же — рвануло давно, а эхо слышно до сих пор!

— Сейчас, по-моему, всё прилично, — подмигивает она и после поворачивается, чтобы посмотреть в камеру.

А я злюсь. Хочется топнуть ногой.

Надоело сдерживаться. Я топаю. Промахиваюсь и… оступаюсь.

Наверное, я даже успеваю несколько раз взмахнуть руками в воздухе, потому что вода не сразу смыкается над моей головой. Только вынырнув, всё равно делаю большой глоток воздуха и цепляюсь за край бортика, пытаясь сморгнуть воду с ресниц.

— Варь! — пальцы Островского впиваются в мои плечи. Он встал на колено на краю бортика бассейна и вознамерился меня никуда не выпускать.

Интересно, если бы я не вынырнула так быстро, он бы полез меня спасать?

Мысль греет душу, а вот гордость — в клочья.

— Всё в порядке, — я повожу плечами, — отпусти меня, я сейчас.

Герман отпускает, я хмурюсь и смотрю на него. За заднем фоне «Настя» причитает над, наверняка, разбитым телефоном, который я в последний момент выронила из рук.

С водой я на «ты». Это не высота — ею меня не напугаешь. Единственное — во мне закипает злость на саму ситуацию. Я такое только в глупом кино видела.

Изворачиваюсь, снимаю туфли и по очереди ставлю их на край бортика. Жаль, хорошие были. Может, если просушить, то и ничего.

Боже… о чём я вообще думаю?!

— Руку? — Герман усмехается, протягивая мне ладонь.

— Если не перестанешь, я приму её и дёрну на себя. Хочешь? — зло бурчу я, а затем, сделав пару движений вверх-вниз, подтягиваюсь на руках и сажусь на бортик, затем встаю.

Меня начинает колотить, потому что контраст между уличной температурой и горячей водой делает своё дело.

А Островский — своё.

Скидывает пиджак и укутывает мои плечи.

— Пойдём, а то простудишься, — он подхватывает мои туфли и обнимает за плечи, пытаясь согреть.

— Я испорчу тебе пиджак, — бурчу под нос, всё-таки немного согреваясь.

— Поверь, мне плевать.

— Там дверь есть, — указываю в нужном направлении. — Или ты хочешь предложить мне возвратиться через банкетный зал и центральный холл?

— Только если сама желаешь, — уже откровенно издеваясь, усмехается он.

— Нет-нет, конечно не желаю.

Герман увлекает меня за собой. Словно парочка воров, мы украдкой входим через чёрную лестницу. Подол платья волочится и хлещет по босым ногам, туфли я у Германа так и не забрала. Иду практически на носочках.

— Не надо, ко мне ближе, — тормозит он меня, когда я пытаюсь подняться на свой этаж. — Ты уже как ледышка.

Серьёзно? Потому что я чувствую себя некомфортно и неудобно в мокром облепившем фигуру платье, но не дрожу от холода. Вовсе нет. Что в принципе странно, потому что на дворе конец ноября, а я только что искупнулась в бассейне при полном параде, пусть даже в тёплом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Герман буквально впихивает меня в номер, потому что я опять мнусь на пороге.

— Сюда, — командует он, распахивая очередную дверь и заводя внутрь.

В ванной мягкий потолочный свет, но для меня слишком ярко после полумрака коридора и темноты улицы.

Поднимаю свободную руку и отжимаю капающую с волос воду прямо на идеальный пиджак Германа и мягкий ворсистый коврик, в котором тонут голые ступни.

— Тебе надо согреться, давай-ка в ванну, — Герман обходит меня, включает кран, и тишина прерывается громким шумом воды.

Украдкой бросаю взгляд в зеркало. Выгляжу словно мокрая кошка. Точнее: очень растерянная мокрая кошка. Вся злость куда-то испарилась. Осталась лишь неуверенность и тяжесть незавершённого разговора.

Герман тем временем приносит пару огромных полотенец из номера. Кидает на край раковины и подходит ко мне со спины.

— Позволь? — он берёт свой пиджак за воротник, и я отпускаю лацканы, которые до этого сжимала в руках.

Всё ещё одетая в мокрое платье, чувствую себя обнажённой. Особенно, когда Герман замирает, больше ничего не говоря. Вся его кипучая деятельность куда-то испарилась. Время замирает, проходит секунда, другая, но ничего не происходит. Я не двигаюсь, Герман тоже. Мне даже страшно пошевелиться, но я всё-таки вздрагиваю, потому что совершенно внезапно его горячие губы касаются задней части шеи. Именно того места, где всё ещё белеет тонкий, уже почти неразличимый след от шрама.

Поцелуй короткий. Прикосновение лёгкое. Но место жжёт, как от искры костра. А я начинаю дрожать, до конца не понимая, как унять этот озноб.

Закрываю глаза, пытаясь отгородиться от реальности, взять под контроль эту болезненную тяжесть внизу живота, тогда как всё тело тоскует по прикосновениям Германа. Каждая клеточка помнит и хочет узнать, не обманчива ли эта память.

Но Островский больше меня не касается, и я, с трудом ворочая языком, первой нарушаю молчание.

— Я… я… я забыла сумочку у бассейна. Там телефон и ключ от номера. Мне надо… я…

— Я принесу, — прерывает он мои попытки объясниться. — Залезай в ванну, ты вся дрожишь.

Даже не успеваю усмехнуться, потому что Островский вылетает из ванной со скоростью ветра. Словно я открыла ему путь на свободу своей небольшой просьбой.

Что же с нами происходит?

Какого чёрта?

Стягиваю мокрое платье и бельё, забираюсь в ванную и чувствую, как кожу начинает покалывать от горячей воды.

Не хочу ни о чём думать. И не буду.

Опускаю затылок на бортик ванной и зажмуриваюсь, уплываю от реальности, не желая больше ни о чём задумываться.

Хотя минуту назад я сама первая готова была сбежать.

Входная дверь номера хлопает. Так быстро?

Открываю глаза, не поднимая головы с бортика ванной. Натыкаюсь на больной, практически полный муки взгляд Германа. Он молча смотрит на меня.

Стоит в дверях и не двигается.

Невольно подтягиваю ноги к груди, сажусь, обнимаю себя за коленки. Пытаясь спрятаться от его откровенного изучающего взгляда.

Но, конечно, Герман уже успел всё рассмотреть.

В нём всё ещё идёт внутренняя борьба.

Даже когда пальцы несколькими резкими движениями развязывают и сдёргивают галстук с шеи, а затем принимаются расстёгивать ровный ряд мелких белых пуговиц на рубашке.

Взгляд Германа поднимается выше. Останавливается на моём лице. Если он ждёт возражений, то их не будет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Когда ремень выезжает из петель брюк, я всё ещё не могу отвести от Островского глаз. Смотрю на него прямо и откровенно. Пока не касаюсь, но ласкаю взглядом. Как и он меня.

Впрочем, это длится недолго.

Герман забирается в ванную и устраивается позади меня, обнимает и привлекает к себе. Дрожь возвращается.