У черты заката. Ступи за ограду - Юрий Слепухин

— Мадемуазель чем-то опечалена? — раздался над ее ухом воркующий голос Гейма.

Беатрис обернулась и рассеянно взглянула на белокурого красавца.

— Опечалена? Нет, что вы… Просто смотрела в окошко. Я очень люблю этот район… Правда, я здесь выросла…

— Это одно из самых красивых мест Буэнос-Айреса, — согласился тот, — вам повезло жить в таком квартале.

— А вы где живете, сеньор Гейм? — спросила Беатрис, чтобы что-то сказать. Она почувствовала, что ее молчаливость становится невежливой.

— Сейчас у своей тети — в двух шагах от станции Бельграно С, на Хураменто. Угловой дом, выходит прямо на сквер.

— О, там тоже хорошо, я знаю Хураменто.

— Да, вообще тем неплохо. Но конечно, нет ни тени того, что чувствуется в вашем квартале, этого неуловимого аромата прошлого. Я восхищен вашим домом, мадемуазель, это поэма из камня. Плющ, запущенный сад — все это выглядит совершенно сказочно.

Беатрис глянула на него с признательностью.

— Он очень красивый, правда, — сказала она тихо, — и я очень его люблю… Но только очень уж старый. Прадедушка начал строить его сто лет назад, после битвы под Касерос… Вы не можете себе представить, как трудно содержать такой огромный дом, когда нет денег…

Большая часть комнат у нас вообще необитаема, в некоторых даже обвалилась штукатурка на потолке. Ремонт стоит так дорого…

Она вдруг замолчала, раскаиваясь в своей откровенности. Зачем рассказывать все это совершенно незнакомому человеку? Еще что-нибудь подумает…

— Да, это всегда печально, — сочувственно вздохнул Гейм и спросил осторожным тоном: — Баша семья пострадала в связи с каким-нибудь крахом?

Беатрис изумленно подняла брови:

— Крахом? Нет, что вы… У нас никогда этим не занимались, нет, тут другое… — Она помолчала и нехотя добавила: — Понимаете, мой папа историк и антиперонист. Он не может ни преподавать, ни даже печатать свои работы в Аргентине. Его еще издают в Мексике, но из-за всей этой путаницы с валютными курсами от гонораров почти ничего не остается…

В машине запахло свежестью — выбравшись из потока движения, они свернули теперь в одну из аллей парка Палермо. По просьбе Беатрис Качо сбавил ход, и мотора стало почти не слышно. Под шинами с усыпляющим шорохом хрустел гравий, круглые солнечные блики стекали по капоту, словно гонимые назад встречным ветром. Беатрис прикрыла глаза и откинулась на спинку сиденья, отдавшись мягкому покачиванию рессор, рассеянно слушая болтовню своих спутников, — те обсуждали какую-то последнюю премьеру театра «Политеама». Кучка молодежи на стрекочущих мотороллерах с лихими воплями обогнала машину, Качо высунулся в окно и послал им вслед обещание надрать уши за превышение скорости. «Мне тоже кто-то грозился надрать уши, — улыбнувшись, вспомнила вдруг Беатрис. — Но кто — и когда?» Она стала лениво ворошить память и вспомнила: ну конечно, это был тот приятель Пико — Дон Хиль Зеленые Штаны…

— Ну что, поехали на Костанеру? — обернулся Качо.

— Командуй, Норма, — не открывая глаз, отозвалась Беатрис сонным голосом, — тебе впереди виднее…

— Нашла время спать! — возмущенно фыркнула та. — Не девушка, а какой-то несчастный лемур. Право руля, Качо, поедем мимо аэродрома. И побыстрее!

Машина рванулась, пронзительно завизжав покрышками, крутой вираж швырнул испуганно ахнувшую Беатрис на ее соседа, за окном шарахнулось чье-то испуганное лицо и, описывая дугу, промчались деревья и стоящие вокруг фонтана люди. Гейм, сильно и осторожно схватив Беатрис за плечи, помог ей усесться на место.

— Извините, — пробормотала она, не глядя на него. — Сеньор Мендес! Если можно, сбавьте ход, здесь ведь опасно…

— Молитесь святому Христофору! — вместо ответа заорал тот, нагибаясь к рулю.

Машина с воем мчалась по прямой аллее, ведущей к набережной. Перед открытым шлагбаумом узкоколейки «Генерал Бельграно» Качо сбавил скорость и притормозил, но на переезде Гейма и Беатрис дважды подбросило так, что она только охнула.

— Сеньор Мендес, я вас очень прошу! Ой!

На этот раз ее просьба была удовлетворена — аллея кончилась, участок дороги вдоль аэродрома был плох, машину стало валять с боку на бок.

— Смотрите, вон взлетает! — крикнула Норма, показывая рукой.

— Транспортник, морской авиации, — определил Качо, взглянув на серебряный самолетик, который неторопливо двигался на другом конце длинного зеленого поля и казался издали совсем маленьким. — Давайте посмотрим, как он оторвется.

Он остановил машину и, выбравшись наружу, закинул руки за голову и со вкусом потянулся. Вышел и Гейм.

— Ты что-нибудь в этом понимаешь? — Он протянул Качо раскрытый портсигар и кивком указал на самолет.

Качо, закуривая, молча пожал плечами.

— Более или менее, — сказал он, сплевывая табачные соринки. — Год назад мой старик имел глупость купить «пайпер-каб», не знаю даже чего ради. Ну, его я освоил, летаю. Вернее — летал, сейчас надоело. Да и некогда.

— Мировой рекорд беспосадочного перелета, — ехидно заявила Норма, высунувшись из открытой дверцы. — Буэнос-Айрес — Камет, четыреста километров по прямой. Полтора часа в воздухе без заправки горючим. Во!

Серебряный самолет описал полукруг, ярко блеснув на солнце алюминиевым боком, и теперь бежал прямо на них, сердито и все громче урча моторами и оставляя за собой широкие полосы примятой ветром травы.

— А он успеет? — с беспокойством спросила Беатрис. — Если не взлетит, то наедет прямо на нас.

— Взлетит, не бойтесь, — кивнул Качо. — Он уже на двух точках, видите… Сейчас оторвется.

Этого важного момента Беатрис так и не уловила: самолет оказался вдруг совсем близко, уже над землей, потом ее вдруг оглушило неистовым ревом, и над машиной, на секунду заслонив солнце, промелькнула огромная тень. Беатрис бросилась к окошку справа — самолет, втягивая колеса, уносился в сторону Нового порта.

— Ой как смешно, — крикнула она. — Смотрите, как будто птичка поджимает лапки! Зачем он это делает?

— Божья птичка, — усмехнулся Гейм. — В сорок четвертом году, в Берлине, эти птички давали нам жару. Правда, те были побольше.

— Вы разве не из Чехословакии, сеньор Гейм? — спросила Беатрис.

— Почти всю войну я провел в Германии, мадемуазель. Фирма моего отца вошла в концерн «Герман Геринг», и нам пришлось переехать в Берлин.

— Ну, мальчики, — капризно заявила Норма, — долго мы будем здесь торчать на жаре? Сюда, Качо!

— Сейчас, только докурим. Две минуты.

— Ах так?

Норма пересела за руль и, подмигнув через плечо, запустила мотор.

— Да погоди ты! — закричал Качо, но машина уже сорвалась с места.

Прыгая на выбоинах, они доехали до конца аэродрома и свернули влево, на бетонное полотно набережной.

— Подождем здесь? — спросила Норма. — Нет, отъедем еще дальше, пусть прогуляются…

Метров через двести она свернула на обочину, в тень высоких деревьев, и выключила мотор. Стало очень тихо, лишь под капотом что-то звонко пощелкивало.

Девушки вышли. Норма, морща нос, стащила свою голубую «американку» и бросила ее на сиденье, оставшись в такого же цвета блузке с короткими рукавами. Беатрис прислушалась к знойной тишине, едва нарушаемой всплесками воды. Широкая набережная, по вечерам обычно заполненная гуляющими, была сейчас пустынна, лишь у здания Клуба рыболовов, построенного на искусственном мысу, стояло несколько автомобилей. За низким каменным парапетом до самого горизонта искрилась под солнцем сонная гладь Ла-Платы. У клубного причала лениво покачивались высокие мачты яхт.

— Так им и надо, — сказала Норма, оглянувшись на маячащие вдали фигурки их спутников. — Хорошо здесь, правда, Би?

Беатрис кивнула, с удовольствием вдыхая свежий речной ветер, ласково обдувающий щеки.

— Хорошо… И даже, кажется, не так жарко. Какой ветерок замечательный! И тихо-тихо… Прямо не верится, что ты в столице…

Норма, подпрыгнув, уселась на парапете и перекинула ноги на ту сторону.

— Забирайся сюда, — обернулась она к Беатрис. — Боишься? А-а, неудобно в юбке — видишь, вот тебе преимущество штанов.

— Мне и так хорошо… Смотри не свались туда.

Беатрис облокотилась на парапет и заглянула вниз — у каменной стенки, обросшей водорослями и ракушками, радужные от мазута волны медленно поднимали и опускали отвратительного вида мусор, обломки дерева, тряпки, раздувшуюся дохлую крысу.

— Брр, какая гадость… — Передернув плечиками, она поправила очки и подняла голову, прищурившись на дымки пароходов на гори» зонте.

— Что это? — спросила Норма. — А-а, это… Да, это лучше не разглядывать, здесь иногда такое увидишь…