Ассирийские танки у врат Мемфиса - Михаил Ахманов

Впрочем, все эти империи, замечу, ничуть не менее метафоричны, нежели королевство логров, куда волею автора угодил Хэнк Морган. Авторов меньше всего интересует принципиальная возможность такого варианта истории. Важен лишь его эмоционально притягательный (или, заметно реже, отталкивающий) художественный образ.

Вот этот путь, путь метафорической альтернативной истории, не претендующий на скрупулезность исследования, не слишком озабоченный возможностью или невозможностью реализации сценария, наверное, наиболее плодотворен. Естественно, только для художественной литературы – от альтернативно-исторических трудов ученых мы все-таки вправе ждать иного. И тот же Тойнби, вопреки логике на многие столетия растянув существование всемирной империи Александра Великого, первые десятилетия продолжения формирования ее в случае, если бы герой не скончался в Вавилоне в 323 году до Р.Х., рассмотрел и обосновал детальнейшим образом. Это уже потом, в финале эссе, пошли размашистые мазки. Но романист, повторяю, от подобных забот свободен.

Ибо ему хватает иных забот.

Игры патриотов

Наиболее распространенная из них – жажда в тоске по Несбывшемуся (не в гриновском понимании, разумеется) переписать прошлое. Преимущественно – своей страны. И не просто переписать, но сделать его лучше, вернуть потерянное, прибрать к рукам не доставшееся… Это куда интереснее построений чисто умозрительных. Ну, переиграем мы битву при Босуорте, останется на английском троне добрый король Ричард III из дома Йорков, не взойдет на престол династия Тюдоров… Не возникнет на сцене венценосное чудовище Генрих VIII, этот английский Иван Грозный, не состоится блистательное елизаветинское Возрождение… Но что нам до того? Конечно, героев выписать можно, психологию, интригу, драйв, как теперь принято говорить, экшен. Прекрасный может получиться роман. Да только души как-то не согреет.

Иное дело – изобразить, как мы могли бы победить тех и этих. Как в «Красных звездах» Федора Березина, где наши армии под мудрым руководством фараона Джо-Джо, то есть, простите, товарища Сталина, первыми вступив в войну, напропалую крушат сперва Германию, потом – всю Европу, а между делом и Америку. Подобное же происходит и в романе Олега Герантиди «Превосходящими силами». Просто, без затей, но души греет. Не все, разумеется, но достаточно многие, если судить по числу переизданий. Можно и Гражданскую войну переиграть, и революции – хоть Февральскую, хоть Октябрьскую (как раз последнее происходит у современных преемников Гиршгорна, Келлера и Липатова – в романе «Смело мы в бой пойдем. Черное солнце» А. Авраменко, Б. Орлова и А. Кошелева). Но все это, с позволения сказать, наиболее примитивные игры патриотов.

Есть и посложнее, отменным образчиком чего является роман Андрея Лазарчука «Всех способных держать оружие», где вслед за горестным поражением в войне с фашистской Германией ужавшаяся до Сибири Россия собралась с силами – и вернула, вернула-таки все, да еще воплотив в жизнь вековую свою геополитическую грезу в виде обретения Константинополя (кому же он должен принадлежать, если не Третьему Риму!) и, следовательно, контроля над Босфором и Дарданеллами (как же сладостно это исполнение мечты о Проливах!). Но оставлю иронию – роман-то впрямь замечательный…

Но можно обратиться к той же теме иначе. Что и сделал в своих «Ассирийских танках у врат Мемфиса» впервые включившийся в игры патриотов Михаил Ахманов.

К альтернативной истории он уже обращался – десять лет назад, в романах «Другая половина мира» и «Пятая скрижаль Кинара».[68] Однако там автором двигал интерес бескорыстно-умозрительный: представить себе мир, в котором не европейцы открыли Америку, а, наоборот, продвинутые аборигены Нового Света явились открывать Старый. Очень интересный мысленный эксперимент, но… смотри четырьмя абзацами выше.

К египетской теме Михаил Ахманов обращался тоже – скажем, в романе «Страж Фараона», действие которого разворачивается во времена правления царицы Хатшепсут (1525–1503 гг. до Р.Х.). И, надо сказать, в истории, литературе и реалиях Древнего Египта изрядно понаторел – благодаря как неуемному книгочейству, так и дружбе с петербургским египтологом Андреем Георгиевичем Сущевским.

И вот теперь родился Египет не Древний, альтернативно-исторический. И, собственно, не только сам Египет, но с ним и весь мир – по крайней мере, средиземноморский, ближневосточный, европейский. К тому же совершенно, как мы уже говорили, нереальный.

Впрочем, говорили мы и еще об одном – о свойственной Ахманову приверженности традиции.

Если в «Страже фараона» он шел по стопам Ефремова в том смысле, что стремился воссоздать подлинную обстановку на уровне современных египтологических представлений, то на этот раз он пошел за ефремовской метафорой. Древний Египет – вообще страна, можно сказать, специально созданная для метафорического осмысления реальности, особенно реальности имперской и тоталитарной, порукой чему столь показательные каждый для своего времени романы, как «Фараон» (1896) Болеслава Пруса или, например, «Фараон Эхнатон» (1968) Георгия Гулиа… Что же тут удивительного, если Ахманову захотелось, пользуясь брюсовской строчкой, «корабль свой кинуть вслед за египетской кормой»?

На первый взгляд затея довольно бесхитростная и вполне в духе нашего постмодернистского времени – разыграть под видом ассиро-египетской войны этакий пастиш на темы Великой Отечественной. Так и слышу гневные голоса, спешащие обвинить автора во всех смертных грехах. Да вот только зря.

Потому что в сердцевине романа – проблема более чем серьезная. Что есть подлинный патриотизм? Это вам не мечта о Проливах…

Раз уж мы ведем разговор об альтернативной истории, давайте рассмотрим ситуацию, чрезвычайно занимавшую меня во время работы над главой о Спартаке для книги «Когда врут учебники истории». Представьте, что генерал Власов, тот самый, командующий Второй ударной армией, основал свою Русскую освободительную армию (РОА) не в немецком плену, а при совершенно иных (причем теоретически – вполне допустимых) обстоятельствах. Предположим, оказавшись одним из узников ГУЛАГА, он сумел (например, при формировании из зэков штрафных частей для фронта) поднять мятеж. Ну, скажем, не мятеж, а восстание – ведь, как известно,

Мятеж не может кончиться удачей,В противном случае его зовут иначе.

Затем сколотить вокруг первоначального ядра ощутимую военную силу. Силу, направленную одновременно (может, в какой-то последовательности, не суть важно) на отпор противнику и смену режима. Можно было бы счесть его действия патриотическими? Естественно, постигни его неудача – и он стал бы государственным преступником. А вот добейся он успеха? Что тогда? Подчеркиваю, чтобы отношение к личности не определило отношения к ситуации: я не имею в виду реального генерал-лейтенанта Андрея Андреевича Власова, о нем разговор особый, не здесь ему место; имя – лишь подходящее клише для рассматриваемого сценария.

Известно – сколько людей, столько мнений. Но чтобы все-таки разобраться с поставленным вопросом, нужно сперва понять, что же такое патриотизм вообще. «Российский энциклопедический словарь» лаконичен: «Патриотизм (от греч. patriotes – соотечественник, patris – родина) – любовь к родине; привязанность к месту своего рождения, месту жительства». «Патриот, патриотка – любитель отечества, ревнитель о благе его, отчизнолюб», – добавляет «Словарь живого великорусского языка» В.И. Даля. «Патриотизм, -а, м. – Преданность и любовь к своему отечеству, к своему народу», – говорит «Толковый словарь русского языка» Ожегова и Шведовой. Вроде бы все ясно, все поют в унисон. Вот только – что же есть отечество? Согласно последнему из упомянутых выше источников, «Отечество, – а, ср. (высок.). Страна, где человек родился и к гражданам которой он принадлежит». РЭС и словарь Даля вообще не дают дефиниций таким понятиям, как отечество и родина. Мы-то, при советской власти воспитанные, привыкли отождествлять страну и государство, строй, правящий режим. Но так ли это? Самое радикальное из числа общеизвестных патриотическое высказывание принадлежит американскому военному моряку Стивену Декейтору (1779–1820): «Это моя страна, и права она или не права, она все равно права». Впрочем, и на его родине с ним солидаризируются далеко не все. К тому же страна в принципе не может быть права или не права – это понятие географическое, на худой конец, политико-географическое. Правой или не правой может быть лишь принимающая решения власть. А распространяется ли на власть понятие отечества? Является ли она неотъемлемой составной частью понятия родины?

И получается, что суждение о нашем альтернативно-виртуальном генерале Власове целиком и полностью зависит от ответа на этот вопрос. Чтобы его деяния (в случае, напомню, успеха) были сочтены патриотическим подвигом, он должен непременно свою страну любить. С этим все ясно. Но вот обязан ли он столь же пылко любить власть, в стране на данный момент существующую? Проблем здесь немало. Например, как быть с присягой? Но присягают ведь на верность родине, а не правительству… Продолжать не стану.