Женщина на грани нервного срыва - Лорна Мартин

Выйдя из ресторана, я решительно направилась в свой номер, бормоча под нос: «Лови момент». Я думала: напишу первое, что придет в голову. Так и сделала. Ну, почти. Несколько минут я мучилась, не зная, как начать: «Привет», «Приветик!», «День добрый!», «Хай!» или «Здравствуй, Дэвид». В итоге остановилась на банальном «Привет» — а потом отпустила тормоза. Меня прорвало. Я обрушила на страницу поток сознания, которого вечно добивалась от меня доктор Дж. И только отправив письмо, я сообразила, что в ответ на незатейливое послание из пяти абзацев накатала повесть в пять тысяч слов.

Я где-то читала (наверняка в каком-нибудь бестселлере из серии «сам себе психолог»), что мужчинам нравятся энергичные, амбициозные женщины. Поэтому я разрекламировала себя как активного, целеустремленного человека, который всегда стремится докопаться до истины, восстановить справедливость и вообще сделать мир лучше. Конечно, во мне это есть. И все-таки вряд ли ему в тот момент требовался подробный рассказ о том, как я лазила по румынской канализации за местными беспризорниками, писала в Боснии самую печальную статью в своей жизни и изучала душераздирающие будни албанских секс-рабынь. Я ловко обошла тот факт, что над всеми этими проектами работала несколько лет назад, а в последнее время самые смелые расследования предпринимала в дебрях собственного подсознания. Эту часть своего письма я закончила следующим философским наблюдением: «По-моему, наша короткая жизнь — это головокружительное приключение. Я считаю ее каникулами в промежутке между небытием, откуда мы пришли, и небытием, в которое неизбежно возвратимся».

Начитавшись газет — я проглатывала их по десять штук ежедневно, — я твердо усвоила, что одинокие женщины, которые выказывают хотя бы малейшее желание найти себе пару, кажутся мужчинам крайне непривлекательными. Особенно это касается людей моего возраста. Я сообщила ему, что веду очень насыщенную жизнь: работа, друзья, семья и т. д., так что мне вообще не до романов. «Сердечная привязанность помешала бы мне наслаждаться теми удивительными приключениями, которые выпадают на мою долю. Я обожаю свой образ жизни и счастлива без мужчины, — написала я. И завершила: Надеюсь, у тебя все хорошо. До встречи. Целую, Лор».

Примерно через полчаса до меня начало доходить, что же я натворила. Ну что ж, утешала я себя, по крайней мере, я не приложила к письму свое резюме.

Я проверила почту. Он еще не ответил. Через полчаса опять ничего. Прошло еще тридцать минут. Ноль входящих сообщений. Черт. Надо как-то отвлечься. Я решила впервые в жизни прокатиться на водном мотоцикле. Инструктор Винсент спросил, не хочу ли я посмотреть нудистский пляж. Я с радостью согласилась: если что-то на свете и могло заставить меня забыть о своих мелких романтических промахах, так это зрелище нудистского рая. После фиаско в Таиланде я больше не доверяла незнакомым мужчинам, поэтому, прежде чем поехать с Винсентом, убедилась, что он действительно сотрудник моего отеля. Сначала мы пронеслись мимо «Кафе Рика» — замечательного открытого бара-ресторана на вершине утеса. Местные жители, среди которых были ребятишки лет десяти, сигали в море с верхушек деревьев и скал десятиметровой высоты. Туристы тоже выстроились в очередь, чтобы прыгнуть. Полгода назад я сама бы к ним присоединилась, но теперь мой мозг оккупировала доктор Дж., и я тут же услышала ее голос: «Лорна, я вас прошу. Просто смотрите. Не надо рисковать жизнью. Хватит уже наказывать своих родителей».

Мы неслись дальше, мимо отелей «только для парочек». Я крепко обхватила талию Винсента.

— С ума сойти можно! — вопила я ему в ухо. — Мои волосы развеваются на ветру, а теплое солнышко греет спину. Круто! Я как будто в голли… — И осеклась, почувствовав, что слово готовится взять доктор Дж.

Пролетев несколько километров вдоль береговой линии, Винсент заглушил двигатель и кивнул в сторону пляжа. Я посмотрела… и вскрикнула от ужаса. Нет, я не пуританка. Я понимала, что увижу голых людей и болтающиеся части тела. Меня шокировало вовсе не это. А то, что…

— ГОСПОДИДАОНИТРАХАЮТСЯ! — завопила я, пронзив сонную тишину.

Перед нами была замысловатая многофигурная композиция, которая, как я поняла, присмотревшись, состояла из трех человек. Сестра-близнец Барбары Картленд (та, которую я раньше видела на пляже, а может, другая) стояла по колено в воде, абсолютно голая, если не считать панамки. Блестящий под солнцем юный ямаец — пристроился к ней сзади, совершенно очевидно делая это, а другой, перед ней, тоже явно был занят некой разновидностью этого.

— Не могу поверить, что они в самом деле занимаются этим… — проговорила я, понизив голос.

Винсент посмотрел на меня так, будто я какой-то диковинный пережиток, и рассмеялся:

— Э-э… ну да, именно за этим, как вы говорите, многие сюда и приезжают.

— Но я… я из Шотландии. Мы не любим… ну… не знаю… Тут, наверное, просто климат располагает.

По пути обратно в отель сексуально-акробатические этюды на глаза больше не попались. Но мои бедные нервы были расшатаны окончательно. Оказавшись в номере, я первым делом проверила почту. Пусто. Упав в шезлонг, попыталась успокоиться с помощью книги Карен Хорни «Самоанализ». По ходу чтения я делала выписки, словно студентка накануне сессии. «Нельзя забывать, что невротические состояния наносят огромный ущерб способности любить… Одна из главных особенностей любого невротика — нестабильная самооценка. Она то завышена, то занижена… Гораздо легче замечать неврозы других людей, чем признавать свои собственные». Последнюю фразу я подчеркнула дважды.

Когда в Великобритании настало утро, я позвонила Кэти. Сначала рассказала про аморальные забавы на пляже, а потом — про письмо от Дэвида.

— Как здорово! — Это она про письмо. — Ты ответила?

— Ага, еще утром. — Я старалась, чтобы мой голос звучал легко и беззаботно.

— И что написала?

— Да так, что-то незначащее и игривое. Просто черкнула записочку.

Если бы.

— Отлично! Расскажешь потом.

— Ага, непременно.

С Ямайки я вернулась усыпанная веснушками и глубоко озабоченная — выходками секс-туристок и тем фактом, что на мое безумное послание, отправленное пять дней назад, до сих пор не было ни ответа ни привета. Новое редакционное задание забросило меня в Эдинбург, где заседал Высший суд по гражданским делам. Лето выдалось жаркое, а я дни напролет торчала в выстуженном кондиционером зале суда, где рассматривалось одно из самых скандальных дел в истории шотландской юриспруденции. Томми Шеридан, один из известнейших политиков страны, любимец рабочего класса и страстный любитель солярия, подал иск против самой продаваемой воскресной газеты Британии «Новости мира». Они напечатали целую серию статей, в которых утверждалось, что он изменяет жене, участвует в групповом сексе и нюхает кокаин. Похоже, тем летом все только и делали, что занимались сексом. Все, кроме меня, потому что я была целомудренна, как монахиня-кармелитка.

В суде я сидела с утра до вечера. Но это было даже хорошо — хотя бы не проверяла почту каждые пять минут. И у меня почти не оставалось времени скучать по доктору Дж. Да и сама история была весьма увлекательная. Журналисты называют лето «сезоном глупостей» — новостей в этот период ничтожно мало. Отсюда — статьи о погоде, дорожных пробках и бессмысленные опросы, которым в лучшие времена посвящается двести слов на последней странице, а в «мертвый сезон» — два разворота по тысяче слов плюс пространные рассуждения о том, что все это значит для будущего западной цивилизации. Так что история с Шериданом была просто подарком небес.

Тут имелось все: харизматичный лидер политической партии, рассказы о сексе втроем, вчетвером и даже впятером, посещения свингер-клубов, проститутки, показания автора колонки сплетен и даже обвинения в пристрастии к кокаину. Свидетели противоречили друг другу самым возмутительным образом — это значило, что кто-то из политиков лгал под присягой и, возможно, будет привлечен к суду. И даже это еще не все! В процессе участвовала преданная супруга Томми — роскошная стюардесса Гейл, которая, по выражению одного обозревателя, выглядела так, будто пришла пробоваться на роль в эротическом фильме.

Страна затаив дыхание следила за судебными перипетиями. Я провела в Эдинбурге четыре недели. В какой-то момент я поймала себя на том, что изображаю Фрейда. Я задавалась вопросом: что доктор Дж. сказала бы обо всех этих людях, и тут же записывала: «Говорит о себе в третьем лице: неимоверное ощущение собственной значимости; склонность перекладывать ответственность на других? Избегает близости: нарциссическое расстройство психики? Называет присяжных “братья” и “сестры”: попытка манипулировать? Типичный политикан — хочет контроля и власти, притворяясь, будто работает на благо человечества. Жена слепо доверяет; говорит, что догадалась бы, если бы муж изменял. Почему люди так боятся признать наличие у себя эгоистичных мотивов, принять свои пороки и недостатки?»