Следы в пустыне. Открытия в Центральной Азии - Кристоф Баумер

Хотя согдийский язык, культура и вера имели иранское происхождение, религия согдийцев не буквально следовала организованному государственному культу зороастризма, как в сасанидском Иране. Согдийские зороастрийцы включали в пантеон нескольких дозороастрийских, более древних иранских богов и определенно поклонялись таким образам, которые заставили бы нахмуриться ортодоксальных зороастрийцев. Со-гдийцы представляли многих своих богов, используя внешние образы, заимствованные из буддизма и индуизма. Культурная реальность согдийцев, которые были организованы в независимые города-государства на территории современных Узбекистана и западного Кыргызстана, дважды сталкивалась с мощным влиянием со стороны Индийского полуострова: впервые — во времена Кидаритского (V век н. э.), а затем — Хефталитского царств (начало VI века).

Полагаю, что белое божество, едущее на красном верблюде, представляет согдийского бога победы Вашагна (в Иране называвшегося Веретрагной). В центре каждой из божественных троиц восседает богиня, держащая на руках одного или двух младенцев. Это Харити, которая в буддистской мифологии первоначально выступала как великанша, пожирающей детей, а затем была превращена Буддой в их богиню-покровительницу. Ее культ был распространен от Индии до Центральной Азии, Китая и Японии. В согдийской религии Харити, возможно, отождествлялась с богиней плодородия Анахитой.

Трехголовое божество слева в первой триаде, возможно, представляет согдийского бога ветров Вешпаркара в образе индуистского бога Шивы. Вешпаркар был согдийским вариантом древнеарийского бога Вайю, который, как и Шива, выступает как творец и разрушитель жизни. В соответствии с индуистской традицией Вешпаркар-Махешвара на фреске изображается вместе со своим ваханой (ездовым животным) Нанди, черным быком. Правый член этой триады — еще одно трехголовое божество, держащее в руках солнце и луну, — может представлять Зурвана, согдийского бога — повелителя времени и судьбы, также изображенного в образе одного из индуистских богов, Брахмы.

Во второй триаде божество слева опять-таки имеет три головы; этот бог держит лук, стрелы и петуха. У его левого колена стоит павлин, что указывает на то, что это также бог Вашагн, на сей раз в образе индийского бога войны Картикеи. Справа — исцеляющее божество-граха с кабаньей головой.

Обнаружение этого храма было исключительно важной находкой. Нигде в Такламакане прежде не были открыты фрески, столь явно демонстрирующие смешение согдийских, буддистских и индуистских элементов. Эти изображения VIII века показывают, что распространение индийского влияния затронуло Согдиану прежде, чем достигло Таримского бассейна. Хотя я был уверен, что последующие раскопки преподнесли бы еще много сюрпризов, нам пришлось покинуть Дандан-Ойлык, поскольку наши припасы подходили к концу. Мы укрыли свои находки песком и под темнеющим небом, обещавшим песчаную бурю, которая окончательно стерла бы следы нашего присутствия, стали готовиться к отъезду.

ЧЕРНЫЙ УРАГАН

Мы взгромоздились на наши «корабли пустыни» еще до рассвета и с максимально возможной скоростью двинулись на восток через цепь дюн в 90 м высотой, направляясь к реке Керья, берегов которой достигли следующим вечером. Она лежала перед нами, широкая и ленивая, как наевшийся до отвала удав. Ибрагим повел караван вброд. Я захотел сфотографировать отражающихся в воде верблюдов, зайдя в реку, но тут же застрял по колено в липкой грязи. При всякой попытке освободиться из ее объятий я только глубже погружался. Урс пробрался ко мне, забрал фотокамеры, деньги и паспорт и отнес на берег. Пока Эрнст и три погонщика глазели на нас, а Йон снимал спектакль на камеру, Урс вернулся ко мне… и тоже застрял. Несколько уйгуров собрались на берегу и бросали на нас беспокойные взгляды. Я крикнул У, чтобы он связал вместе ремни, которыми мы крепили багаж на верблюжьи спины, бросил один конец мне, а другой привязал к верблюду, чтобы он меня вытащил. Но Ибрагим затряс головой: он думал, что это займет слишком много времени и я успею утонуть.

Я уже погрузился в глинистую воду по пояс и едва мог пошевелиться. В памяти мелькали кадры из фильма 1927 г., где один из верблюдов Свена Гедина вот так же застрял и захлебнулся. Наконец, четверо уйгуров принялись нас спасать. Они освободили Урса, а потом обступили меня кружком, стараясь не стоять на одном месте. Пока местные тянули меня за руки, Урс откапывал мои ноги, сперва правую, а потом левую. Покончив с этим, измученный и шатающийся, он побрел к берегу. Уйгуры вытащили меня окончательно, отволокли на берег и уронили, как куль с мукой. Благодаря им я избежал иронии судьбы: утонуть в пустыне.

Через два дня мы отправились из лагеря в Тынгыз-Басти на семичасовую прогулку на верблюдах к древней крепости Карадонг, стоящей на старинном тракте, некогда соединявшем Северный и Южный Шелковые пути. И верблюды, и погонщики так и норовили сойти с дороги: верблюды — потому что любят жевать свежие листья тамариска, а погонщики — потому что искали корень дайонга, афродизиака, пользующегося большим спросом в Китае (такой корень в Ютяне стоит от 30 до 35 ренминби).

Мы добрались до Карадонга далеко за полдень и взобрались на небольшой песчаный холм. Палатки могли и подождать. Отсюда были видны развалины 2000-летней крепости, раскинувшиеся перед нами в мягком вечернем свете. Пока мы их фотографировали, верблюды необычно тесно сгрудились вместе, временами поревывая и утыкаясь мордами в песок. Ибрагим взволнованно крикнул У: «Идет горячий ветер!»

И действительно, горизонт начал приобретать ядовитый желто-зеленый оттенок, а небо стало быстро темнеть. Мы торопливо упаковали камеры и бросились к верблюдам, которые теперь легли, подогнув колени и укладывая шеи друг на друга. Прежде чем мы успели их разгрузить, буря врезалась в нас, как таран из горячего воздуха и песка, опрокидывая на землю. Устоять на ногах было невозможно. Мы доползли до верблюдов и съежились за их огромными телами, пытаясь укрыться от самого худшего.

Это был кара-буран, черный ураган. В одно мгновение день обернулся ночью и стало ужасно холодно. У дополз до попон, использовавшихся как верблюжьи седла, и разделил их между нами; за считаные секунды его так облепил песок, что и узнать нельзя было. Прошло четыре часа, а буря бушевала все с той же яростью. У нас не было другого выхода, кроме как лежать, где лежали, скорчившись в песке, с пустым желудком и пересохшей глоткой. Песок, как саван, покрывал нас толстым слоем. Теперь я прекрасно понимал, почему люди считали живой неукротимую мощь кара-бурана и приписывали его появление проделкам демонических сил. У путешественников, отставших в такую бурю от своих караванов, было мало шансов выжить. Черные ураганы в минуту изглаживают следы и меняют вид местности: образуются новые песчаные дюны; тамарисковое дерево, служившее важным ориентиром, прячется в песке; похороненный скелет вдруг является перед взорами живых.

Ранним утром буря наконец выдохлась и постепенно утихла. При первых лучах рассвета мы поднялись на ноги и принялись избавляться от песка. Он был повсюду: насыпался в багаж, забился в волосы, глаза, рты и носы; даже на зубах скрипел. Но воздух теперь был чист, как после грозы, и вскоре мы отправились исследовать Карадонг. Самые большие из известных руин были крепостью или укрепленным караван-сараем времен Поздней Хань (24—220 гг. н. э.). На глиняных стенах укрепления когда-то стояли многочисленные деревянные конструкции, обмазанные глиной. Как и в Дандан-Ойлыке, я заметил здесь следы вандализма: одна из поперечных балок восточных ворот была обуглена. Внутри крепости находились развалины большого двухэтажного жилого дома.

Гедин был в Карадонге в 1896 г. — если верить местным источникам, первым из иностранцев. По возвращении он описал несколько буддистских настенных росписей, но они, казалось, бесследно исчезли к тому времени, как 10 годами позже Карадонг исследовал Аурел Стейн. Секрет исчезновения этих фресок был раскрыт 100 лет спустя, когда уйгурский археолог Идрис Абдурасул набрел на развалины двух маленьких храмов, открывшихся в пустыне после недавней песчаной бури. Там-то Идрис и нашел росписи, обнаруженные Гедином. Они датированы III веком н. э. и наряду с миранскими входят в число древнейших сохранившихся в мире буддистских фресок. К северу от этих храмов огромные песчаные барханы не позволяют проводить раскопки.

Экспедиция наша близилась к концу, и нас, что называется, «отпустило». Уже не очень хотелось ехать в Эндеру, последний пункт нашей исследовательской программы. Каждый строил собственные планы. Урс хотел еще поснимать Хотан, Йон — записать традиционную уйгурскую музыку в Ютяне, а Эрнст — пройтись по базару. В Тынгыз-Басти мы переночевали в доме одного из наших погонщиков, который также был старостой оазиса. Во время экспедиции он был сама скромность и подчинялся Ибрагиму, но дома полностью переменился. Со всех сторон собрались соседи, уважительно приветствуя его. Он принял их, восседая в дальнем конце длинной комнаты на кане, а гости двумя рядами примостились на корточках на полу. Сцена была почти ритуальная: подданные отдают дань уважения своему правителю.