Царствуй на страх врагам! «Прогрессор» на престоле - Алексей Махров

Подавая пример, мой «Медведь» первым тормозит и разворачивается. Остальные повторяют маневр. Только взвод Демьяна Ермилова, как учили на маневрах, отъезжает и встает подальше, спиной к нам — прикрывает тыл. Правильно — вдруг там еще кто-то остался. Хотя вряд ли… Мы же километра на четыре отмахали. Какая глубина построения по турецкому уставу полагается дивизии? Вроде как раз километра три. Так что — все здесь, в «мешке». Но пару машин все-таки нужно будет еще дальше послать. Но сначала сигнал! Так, ракетница где? Где, где… в гнезде! На своем месте! Перезарядить… а чего так руки трясутся? Все-таки переволновался, словно новичок в первом бою. Приоткрываю люк — пошла родимая! Зеленая, значит, все в порядке — задача выполнена. В ответ с позиций полка тоже выпускают зеленую ракету — порядок, нас увидели. Можно начинать ровнять чурок с землей. Однако… уже некого! Присматриваюсь — и никого не вижу! Это что же? Мы всех перестреляли? Все двенадцать тысяч? Ни хрена себе…

Ан нет! Смотрю на поле и вижу — шевелятся там. Есть еще живые. Просто залегли. Не выдержали. Впрочем, что их винить — под перекрестным пулеметным огнем дрогнет самый отчаянный храбрец.

Целых четыре часа после боя мы собирали с этого поля пленных — офицер на турецком предлагал бросать оружие и выходить с поднятыми руками, а эти придурки продолжали тупо лежать, надеясь, наверное, что расточатся небеса и воинство Джабраила придет к ним на помощь. Шевельнуться им не давали — на каждый выстрел с их стороны начинали лупить два-три пулемета. Всех, кто поднимался с земли, не выпуская из рук винтовок, — валили снайперы. Поначалу сдавшихся было мало — отдельные единицы. Но постепенно мозги аскеров вставали на место — кто-то, не желая смириться с поражением, вставал и принимал смерть от пули бекасника, те, кто выбирал жизнь, бросали «ремингтоны» и поднимали над головой руки.

К полудню мы согнали в узкий треугольник между двумя выстроившимися клином взводами «Медведей» толпу примерно в четыре тысячи голов. Потом до самого вечера прочесывали все окрестности — Рукавишников не хотел оставлять в тылу ни одного вражеского бойца. При прочесывании не церемонились — лупили по всем, кто еще шевелился. Ведь желающие сдаться уже сделали это. Все равно и с нашей стороны были потери — несколько раз на поле завязывались настоящие перестрелки с затаившимися недобитками.

Всего лихославльцы потеряли в этом сражении сто тринадцать человек. Из них убитыми — тридцать четыре. Основные жертвы пришлись на момент апофеоза атаки, когда турки приблизились к окопам на двадцать-тридцать метров. К счастью, они нигде не смогли подойти ближе — в рукопашной шансов получить случайную пулю в упор или нож в спину гораздо больше.

Собрав нас вечером на совещание, Хозяин сказал, что в принципе доволен — первый бой полк провел грамотно. Хотя потерь вообще можно было не допустить — при таком-то превосходстве в автоматическом оружии. В общем, Александр Михайлович не баловал — ругать не стал, но и не хвалил. Хотя он прав — за что хвалить, — ведь коли мы солдаты, то это всего лишь наша работа, которую нужно делать быстро и качественно.

На следующее утро бойцы, что ночью присматривали за похоронными командами турок, доложили — супостаты положили в землю более семи тысяч человек. Из них, судя по мундирам, — восемьдесят англичан. Примерно поровну сержантов и офицеров. В плен британцы не сдавались — я их даже зауважал маненько.

Мы своих покойных похоронили отдельно. К тому же решив потом перезахоронить на родине. Хозяин вообще сначала хотел взять тела с собой, но сообразил, что на такой жаре это недопустимо. Могилка хоть и временная, но сделали все честь по чести — отпели, отсалютовали…

В восемь часов, проверив технику и личный состав, двинулись вперед. Особое внимание уделялось питьевой воде — впереди пойдет местность, в которой ее не будет хватать. Поэтому солдаты заполнили фляги, а также заранее запасенные бочонки.

В течение дня мы догоняли редкие разрозненные группки уныло бредущих на юг аскеров — остатки разгромленной вчера дивизии. Сопротивление нам оказали только один раз — кто-то очень смелый шарахнул из кустов, которые тут же накрыли многослойным огнем. Под вечер возле какой-то деревушки с непроизносимым названием нам попыталось противостоять довольно большое подразделение. Судя по активности и организованности, не из вчерашних. Они даже что-то вроде траншей успели выкопать с помощью местного населения. Правда, неглубоких — примерно по пояс. Но даже вырой они окопы для стрельбы стоя с лошади — это бы их не спасло. «Медведи» привычно обошли с флангов, причесывая турок продольным огнем, а «Вепри», дождавшись, когда нестройная стрельба с той стороны утихнет, подошли к позициям противника на полсотни метров и выгрузили десант. Стрелки, в уже привычной манере лупя во все, что шевелилось, быстро зачистили остатки полевых укреплений. Взяли несколько пленных, в том числе и человека в красном мундире. Лейтенанта Королевского Уэльского фузилерного полка.

С ним Александр Михалыч решил поговорить лично. Допрос продолжался полтора часа. Сначала, конечно, офицерик покочевряжился, но после вызова Демки сразу заговорил. Еще бы — я сам через раз пугаюсь, когда рожу Демкину вижу. Так что прапорщику, кавалеру орденов, командиру 2-й роты бронедивизиона Демьяну Ермилову даже кулаки показывать не пришлось. А они у него знатные — размером с голову. Всего-то вошел в палатку и улыбнулся. Однако англичашку от этой улыбки пробрало.

И напел он про все, что знал, что только слышал и о чем догадывался. Всего британцы прислали в Турцию пять тысяч военнослужащих. Большая часть — в составе бригады морской пехоты и пулеметных команд, раскиданных по разным турецким подразделениям. Меньшая — инструкторы и в редких случаях командиры рот или батальонов. Подробно рассказал, где и как размещаются все названные им британские военные. И что все они очень боятся «Единорогов» и «злых русских казаков». Общее настроение — упадническое, воевать не хотят, но все-таки будут — честь заставит.

В общем, раскололся до донышка, как сказал Хозяин. И в самом конце, когда Рукавишников уже конвой вызвал, чтобы офицерика увести, тот стал орать, что русские воюют неправильно: вместо себя посылают на вражьи головы дождь из пуль и осколков, а уж опосля подбирают то, что уцелело.

— Наглы начинают выть! — прокомментировал Рукавишников рассказ лейтенанта, когда того увели. — Это хороший признак! Значит, мы все делаем правильно. Так держать, господа офицеры!

Глава 4

Рассказывает есаул лейб-конвоя

Его Императорского Величества

Егор Шелихов

Вот и сподобили меня Господь да государь Царьград повидать. Ужо второй день, как мы сюда прибыли. Государев личный состав да бронепоезд «Железняк», фыркнув корбутами, в самом лагере и остановились. Хотел было Александр Петрович государя в городе разместить, да батюшка наш не позволил. Так прямо и сказал: «Нечего, Александр Петрович, нечего. Охрану в городе сложнее ставить, чем в лагере». А потом и повелел: пусть, мол, путя проложат, там, стал быть, ставка евойная и будет.

Нам-то с Филей и государевым конвоем чего? Нам оно только к лучшему. В лагере и впрямь государя легче охранить, от беды уберечь. Вот когда к Царьграду отправлялись, оченно государыня-матушка наша убивалась! Вцепилась в государя — не пущу, мол, говорит! Ты — государь то есть — опять в драку самолично полезешь, особливо коли дружок твой первеющий — граф Рукавишников — рядом будет! Он-то, говорит, известный шалопут: где что ни загорись — там его и ищи! А у тебя, говорит, наследник скоро появится — матушка-то наша, Татьяна Федоровна, чижелая ужо, — так ему что, сиротой расти? Не пущу, говорит, и весь разговор!

Государь уж и так ее и эдак уговаривал и на образах клялся, что не полезет сам в бой, и отца своего, светлой памяти Александра Мученика, и деда своего — Александра Освободителя в пример приводил: мол, были ж они под Плевной — и ничего, а государыня все свое гнет. Я, говорит, отца твоего хорошо помню, так он-то разумный был человек, зазря в пекло не лез, а ты, мол, самолично на англичан в атаки сколько раз ходил? Батюшка-то ей, мол, ни разу, а она — что ж тогда в ленте[93] показывают? Короче, отпустила государя только после того, как он при ее духовнике снова на образах поклялся. Да и с нас с Филимоном она — матушка-то наша — такую же клятву взяла. Чтоб, значит, государя ни за что никуда не отпускали. Мол, хоть силою вяжите, а только чтоб ни-ни!

Ну, про то, чтоб государя силой повязать, — это государыня погорячилась. Поди-ка свяжи его, когда он сам кого хошь повяжет, но поклялись. И с япончиков этих, которые теперь при государе состоят, тоже клятву взяла. А тем что? Поклонились, ровно аршин проглотили, рявкнули свое «хай!», опять стоят, словно и неживые.