Беранже - Наталья Муравьева

Беранже поет песенку «Добрый вечер», посвященную Лене. В ней слышится грусть об ушедших днях, но это легкая, улыбчивая грусть. Прошлое дорого, но ведь существует настоящее и есть впереди будущее! Жизнь не кончена, и нечего печалиться о надвигающейся старости, когда ты полон надежд и надежды эти связаны не только с личной твоей судьбой:

Жалеть о том, чему уж нет возврата,Не нам с тобой: надеждой мы живем.Мой старый друг, близка пора заката:Без грусти вечер проведем!

На пятом десятке Беранже отдает щедрую дань воспоминаниям. Во многих его песнях оживают мансарда, часы, заложенные в ломбард, Лизетта, кружок друзей, звон чаш и смелые тосты… Но теперь главное в герое его автобиографических песен уже не только веселая беззаботность, душевная широта, бескорыстие, которыми отличались маленький человек под хмельком, чудак и другие герои времен «Обители беззаботных». Герой вырос вместе с автором. И прошлое освещается новым светом. Гражданин, патриот, друг свободы встал на место прежнего бедняги-чудака.

Мы пили все за Францию без трона,

— вспоминает поэт в песне «Чердак».

О Франции со мной лила ты слезы, —

обращается он к своей подруге в песенке «Старушка».

«…Он будет петь грозу», —

предсказывает волшебница из песни «Портной и фея» у колыбели будущего поэта. А в песне «Богиня» поэт вспоминает отроческие свои годы — незабываемые годы революции с их патриотическими праздниками, когда юный республиканец с восхищением глядел на «богиню свободы», увенчанную цветами, и звал в душе: «Будь матерью моей!»

Близок Беранже веселый и смелый комический актер из песни «Надгробное слово Тюрлюпена», хотя у него иная судьба, чем у героя автобиографических песен и он принадлежит к более раннему поколению.

Он Бастилью брал, был ранен,Был солдатом, а потомОчутился в балагане,Стал паяцем и шутом.Выручая очень мало,Ах!Был он весел неизменноПоражала, поражалаБодрость духа Тюрлюпена.

Тюрлюпен — истый демократ и самобытный философ. На что ему богатство? На что ему благоволение знати, самого короля?

Разве снимет он корону,Если я колпак сниму? —

насмешливо вопрошает Тюрлюпен. Нет, королей и аристократов он не жалует.

Хлебопек — вот истинный друг актера-философа. Тюрлюпен воспевает угнетенных, а не угнетателей.

Что? Ему грозят за это тюрьмой?

— Я готов, — без раздумий отвечает смелый скоморох.

В Тюрлюпене собраны и воплощены те качества, которыми больше всего дорожит в человеке Беранже. Он неподкупен, справедлив, смел и деятелен. Этот скоморох действительно друг народа. Потому так скорбит народ, узнав о его смерти:

Каждый плачет, каждый плачет,Провожая Тюрлюпена.

То, чего ждет Беранже, что он старается пробудить, ускорить своими песнями, как будто начинает приближаться. Первые вспышки молний пока еще слабо, но уже проблескивают в тучах, сгустившихся над родиной поэта. Гнет должен, наконец, вызвать отпор в народе. Признаки этого сказываются уже на втором году царствования Карла X.

30 ноября 1825 года, когда Париж хоронил известного либерального деятеля генерала Фуа, похороны превратились в манифестацию. Лавки закрылись. Бульвары заполнились стотысячной толпой, двигавшейся за траурными дрогами. Полиция была наготове. Но на этот раз оружие не было пущено в ход.

Некоторое оживление оппозиции наметилось постепенно и в палате депутатов. Парламентские победы либералов вызывали приветственные демонстрации парижан. Но Беранже мало верил в результаты деятельности либеральных вождей:

«Я видел, что нация гораздо более развита, чем эти вожди, и что она опережала своих корифеев, которые считали себя ее высшим выражением», — говорил он.

Во время королевского смотра Национальной гвардии апрельским днем 1827 года из толпы неслись крики:

— Да здравствует хартия!

А когда колонны национальных гвардейцев, направляясь к казармам, проходили мимо дворца Виллеля, народ кричал:

— Долой министров!

— Долой Виллеля!

Взбешенный и перепуганный Виллель в тот же вечер, встретив короля на концерте у герцогини Беррийской, уговорил его распустить Национальную гвардию. Немедленно! Не то этот рассадник крамолы еще покажет себя. Карл X без долгих раздумий согласился с министром.

Парижане, услышав о новом акте монаршего произвола, возмутились.

Весь Париж обижен с нами:Распустили нас, друзья,Не за то ль, что в бой с врагамиШли мы, жизни не щадя? —

спрашивает Беранже от лица национальных гвардейцев.

Черный замысел в том видя,Черт возьми, нельзя дремать:Впереди борьбу предвидя,Надо силы упражнять.Марш вперед!Марш вперед!Близок снова наш черед!

Поэт собственными глазами видит, как на некоторых улицах Парижа строятся баррикады. Это впервые со времен Великой революции!

Властям удалось быстро подавить вспышку народного движения, но водворившаяся в Париже угрюмая тишина вовсе не означала, что недовольство улеглось.

Черт возьми, нельзя дремать! —

думает и говорит Беранже. И он не дремлет.

Темы, сюжеты искать не приходится. Поэт должен только все искуснее заострять их, искать новых поворотов, чтоб удары становились весомее, чтоб обман, гниль, ничтожество реставрированной монархии все нагляднее раскрывались бы перед глазами народа.

— Если раньше людей пугали адом и нечистой силой, то теперь место чертей с полным на то правом могут занять иезуиты, — говорит поэт друзьям. — Не правда ли, подходящий сюжет для песни?

Героем сатирической песни-новеллы «Смерть Сатаны» Беранже сделал святого патрона иезуитского ордена и его основателя Игнатия Лойолу.

Ловко подсыпав яду в стакан Сатаны, заглянувшего к святому в час обеда, Лойола занял трон издохшего властителя ада.

«…Я решилсяЕго права и место взять.Его никто уж не страшился;Я всех заставлю трепетать, —

возглашает иезуитский патрон, успокаивая встревоженных чертей и святош.

Откроют нам карман народныйУбийство, воровство, война.А богу то, что нам негодно, —Хоть умер, умер Сатана!»

Церковники издревле затуманивают народные головы устрашающими сказками об аде и геенне огненной, но не менее вредны созданные с той же целью слащавые сказочки о райских кущах и об ангелах-хранителях. И как смеется Беранже вместе со своими героями над этакими утешительными враками!