Заклинание для хамелеона - Энтони Пирс

Когда они достигли берега, уже рассвело. Солнце, вырвавшись из-за облаков над джунглями, заиграло на водной глади веселыми бликами. Красота волшебная! Бинк сосредоточился на этом ощущении, чтобы отключиться от онемевшего от усталости тела, от рассудка, из последних сил заставляющего конечности двигаться.

Наконец он выкарабкался на прибрежный песок. Рядом рухнула Ида.

— Еще немного, — сказала она. — Надо найти укрытие, а то придут другие монстры, из моря или из джунглей.

Трент же стоял по колено в воде, и прибой слегка колыхал его меч, свисающий с перевязи на красивом, сильном теле. У волшебника явно осталось больше сил, чем у Бинка с Идой.

— Плыви домой, дружок, — сказал он, бросив что-то в море.

Тут же материализовался морской змей, выглядевший особенно внушительно здесь, на мелководье. Тренту пришлось припустить к берегу, высоко задирая ноги, чтобы гигантское извивающееся тело змея не придавило его.

Но чудищу, пребывавшему в состоянии крайней растерянности. было не до приключений. Испустив рев, полный не то ярости, не то раздражения, не то просто сильного удивления, оно ринулось на глубину.

Трент вышел на берег.

— Невесело оказаться беззащитным пляжуком, когда привык быть царем морей, — сказал он. — Надеюсь, у бедняжки не случилось нервного расстройства.

Произнося эти слова, он даже не улыбнулся.

«Странное дело, — подумал Бинк, — как это человек может до такой степени любить чудовищ?»

С другой стороны, Трент не просто человек, а злой волшебник. Пусть он хорош собой, воспитан, эрудирован, силен, ловок и смел, все равно он ближе к монстрам, чем к людям. И нельзя ни на миг забывать об этом, иначе случится непоправимое.

Как странно, Хамфри, добрый волшебник, — уродливый старый гном, живущий в негостеприимном замке и без зазрения совести использующий свой талант для личного обогащения, тогда как Трент, волшебник злой, являет собой живое воплощение героизма. Чародейка Ирис предстала перед Бинком роскошной красавицей, на деле будучи весьма невзрачной; хорошие качества Хамфри проявлялись в его поступках, но для этого надо было близко с ним сойтись. Трент же великолепен и внешностью, и делами. Если бы Бинк впервые встретил его в пещере кряка и не знал о злой сущности этого человека, он бы никогда о ней не догадался.

Трент шел по берегу решительным широким шагом; похоже, изнурительный заплыв ничуть не утомил его. Рассветное солнце отливало в его волосах пронзительной желтизной. В это мгновение он казался богом — олицетворением человеческого идеала. И вновь Бинк запутался, тщетно пытаясь совместить внешность и поступки этого человека с его общеизвестной порочной сутью. Но, по всей логике, это невозможно. Что ж, придется принять на веру…

— Мне надо отдохнуть, выспаться хорошенько, — пробормотал Бинк. — А то уже добро от зла не отличаю.

Ида посмотрела в сторону Трента.

— Я тебя очень хорошо понимаю, — сказала она, тряхнув мокрыми бесцветными косичками. — Зло коварно и лукаво, в каждом есть частичка зла, стремящаяся покорить всего человека. И надо с ним бороться, хотя часто оно выглядит очень привлекательно.

Подошел Трент.

— Похоже, у нас все получилось, — весело проговорил он. — До чего же здорово оказаться в Ксанфе, даже если попал сюда по невероятной случайности! Но какая ирония — вы, которые так старались помешать мне попасть в Ксанф, помогли мне добраться сюда.

— Да уж, обхохочешься, — мрачно отозвалась Ида.

— Полагаю, мы попали на побережье в самом центре Глухомани, граничащей на севере с большим Провалом. Никогда бы не подумал, что нас могло отнести так далеко на юг, но, судя по рельефу, это так. А значит, наши неприятности не кончились.

— Бинк — изгнанник, ты преступник, отправленный в ссыпку, а я уродина. Наши неприятности не кончатся никогда, — пробормотала Ида.

— И все же считаю разумным продлить перемирие, пока мы не выберемся из Глухомани, — сказал волшебник.

Должно быть, он знает что-то такое, чего не знает Бинк. Никакой магии у Бинка нет, стало быть, ему никак не защититься от злых лесных мороков. Да и Ида никаких магических способностей не проявляла — странно, а ведь утверждает, что покинула Ксанф добровольно, тогда как, если бы у нее не было магии, ее бы тоже изгнали… В общем, у Иды тоже здесь будут проблемы. Но Трент, с его умением работать мечом и волшебством, — ему-то чего бояться Глухомани?

Аналогичные сомнения одолевали Иду:

— Пока ты с нами, опасность нам грозит постоянно. Ты в любой момент можешь превратить нас в жаб. Не пойму, чем Глухомань опаснее тебя.

Трент развел руками:

— Понимаю, что вы мне не верите, и, надо думать, не без оснований. Но и мне, и вам будет лучше, если мы еще ненадолго объединим усилия. Однако навязывать свое общество я не намерен.

Он пошел по берегу в южном направлении.

— Он что-то знает, — сказал Бинк, — И бросает нас на верную смерть. Хочет избавиться от нас, не нарушив при этом слова.

— А что для него может значить его слово? — спрос ила Ида. — Уж не хочешь ли сказать, что он — человек чести?

Ответа Бинк не знал. Он отполз в тень ближайшего дерева и разв&пился на мягком дерне. Да, кусочек прошедшей ночи он провел в беспамятстве, но это отнюдь не то же самое, что сон. А ему нужно отдохнуть по-настоящему.

Проснулся он за полдень — и не мог сдвинуться с места. Ничего не болело, только кое-где немного чесалось, но ни рукой, ни ногой он пошевелить не мог. Миллионы ниточек накрепко привязали его к земле, будто сама лужайка…

Ой, беда! В своем крайнем утомлении он даже не заметил, что улегся прямо на заросли мясоедки! Теперь ее стебельки проросли прямо в тело, так медленно и незаметно, что он даже не проснулся. Так он и попался. Однажды Бинк набрел на пучок этой гадской травки возле Северянки, и в самой середине валялся скелет какого-то животного. А всю плоть сожрала трава. Он тогда еще удивился, как можно быть таким идиотом, чтобы дать себя поймать такой дряни. Теперь он знал как.

Но дышать он еще мог. Стало быть, мог орать, что. немедленно и продемонстрировал, причем с большим чувством:

— Спаси-ите!

Ответа не последовало.

— Ида! — завопил он — Я привязан! Меня мясоедка жрет!

Ну тут он преувеличил. Пока еще никто его не ел, только готовился. Но стебельки продолжали врастать в него и скоро начнут трапезу, высасывая из него жизненные соки.

Молчание. Бинк понял, что Ида либо не хочет, либо не может ему помочь. Уж не на сонный ли морок нарвалась? Теперь-то, задним умом, он понимал, что уж здесь, на самом краю земли, полным-полно смертельных ловушек. Он попал в одну из них, она определенно в другую. Может, ее и в живых-то нет?

— Помогите! Кто-нибудь! — отчаянно взвыл он.

Это тоже было ошибкой. Со всех сторон — и в лесу, и на берегу — началось шевеление. Он сам во всеуслышание заявил о своей беспомощности, и теперь все, кому не лень, поспешат этим обстоятельством воспользоваться. А надо было бороться молча, тогда удалось бы постепенно освободиться, ведь, по счастью, он проснулся до того, как мясоедка начала всерьез убивать его. Наверное, он ворочался во сне, и тело его сбросило бездвижные чары, которые наводит мясоедка. И если бы его борьба закончилась неудачей, ему, по крайней мере, была бы обеспечена мирная кончина, медленное погружение в вечный сон. А теперь он поднял шум и привлек тварей покруче. Их хоть и не видно пока, зато слышно превосходно.

В ближайшем дереве шуршало — такой звук производят саблезубые белки. На берегу скреблись крабы-кислотники. С моря слышалось омерзительное плюханье — видимо, небольшой морской монстр втихаря пробирался по территории монстра крупного, того самого, которого превратил Трент. И теперь этот малыш старается выбраться на берег и первым добраться до аппетитной добычи. Но самым жутким звуком был доносящийся из лесу мерный топот чего-то большого. Оно было далеко, но приближалось с чрезвычайной быстротой.

На Бинка упала тень, и пронзительный голос провизжал: «Приветик!» Это была гарпия, точная копия той, которую он встретил, возвращаясь в Северянку, — такая же противная, вонючая и непристойная, к тому же очень опасная в его нынешнем положении. Она медленно опускалась на него, выпустив когти. Та, другая гарпия повстречалась ему, когда он был полон сил, а потому держалась на приличном расстоянии. Конечно, если бы он выпил из Источника любви, она оказалась бы тут как тут. Бр-р! А нынешняя застигла его совсем беспомощным.

У гарпий человеческое лицо и женская грудь, поэтому их, как и русалок, можно считать до некоторой степени женщинами. Но вместо рук у них огромные засаленные крылья, а тело — как у большой некрасивой птицы. На редкость грязной птицы. У этой подруги толстая корка грязи покрывала даже лицо и грудь. Удивительно, как она вообще летает. Бинк не имел возможности — да и желания! — рассмотреть предыдущую гарпию вблизи, зато теперь вид открывался отменный. Дважды бр-р! Русалки олицетворяли все самое приятное, что может явить себя в женском облике, гарпии — самое неприятное. По сравнению с ней даже Ида казалась красавицей. Та хоть по крайней мере опрятна.