Внесите тела - Хилари Мантел

– Я велела ему убираться. Чем я хуже остальных?

Разделяя ее возмущение, творожное суфле дрожит в тестяной скорлупке.

– Давайте по порядку, – хмурится он. – Ваша семья недовольна тем, что пошли слухи, или тем, что они правдивы?

Леди Вустер прикладывает салфетку к губам.

– Хотите, чтобы я исповедалась? За пирожное?

– Позвольте мне помочь вам. У вашего мужа есть причины гневаться?

– Вы же знаете мужчин! Им только дай позлиться. Не могут по пальцам сосчитать!

– Стало быть, ребенок от графа?

– Если родится здоровый мальчик, муж признает его. – Пирожное мешает графине сосредоточиться. – Что это белое? Миндальный крем?

Антони Брауни приходится сводным братом Фицуильяму. (Все эти люди состоят друг с другом в родстве. Хорошо хоть кардинал дал ему схему, которую он прилежно дополняет после каждой свадьбы.) Фицуильям, Брауни и оскорбленный граф шепчутся по углам. Разберитесь, Сухарь, просит Фицуильям, мне не по силам – какой дьявол вселился во фрейлин?

– Еще и долги, – говорит он. – Вам не позавидуешь, миледи. Вы кругом должны. На что вы тратитесь? Вокруг короля столько блестящих юношей, таких остроумных и влюбчивых, всегда готовых прославить в стихах красоту прекрасной дамы. Вы платите за лесть?

– Не за лесть, за комплименты.

– Вам незачем платить за комплименты.

– Господин секретарь известен своим галантным обхождением с дамами, – замечает графиня, облизывая пальцы. – Но вы же знаете свет! Не сомневаюсь, если вы напишете поэму, то не забудете приложить счет.

Он смеется:

– Вы правы. Я ценю свое время, но неужто ваши обожатели так расчетливы?

– Знали бы вы, сколько у них забот! – Графиня вонзает зубки в засахаренную фиалку. – Не понимаю, почему юность называют праздной? Эти юноши трудятся от зари до зари, зарабатывая положение при дворе. Они не станут прикладывать счет, но не откажутся от броши на шляпу, позолоченных пуговиц или нового камзола.

Он вспоминает разодетого Марка Смитона.

– Королева тоже платит?

– Мы называем это покровительством, не платой.

– Хорошо, пусть так.

Господи Иисусе, думает он про себя, выходит, мужчина может содержать шлюху и именовать себя ее покровителем. Леди Вустер роняет изюминки на стол, и ему хочется подобрать их и скормить графине. Вероятно, она не станет возражать.

– Случалось ли королеве оказывать покровительство наедине?

– Наедине? Почем мне знать?

Он кивает. Похоже на теннис – и это мастерский удар.

– Когда королева оказывает покровительство, что на ней надето?

– Мне не случалось заставать ее голой.

– А ваши юные льстецы, им случалось?

– Меня там не было.

– Двери были заперты?

– Двери часто бывают заперты.

– Вы готовы повторить это в суде?

Она слизывает капельку крема.

– Про двери? А что здесь такого?

– Что вы потребуете в уплату?

Он улыбается, не сводит взгляда с ее лица.

– Я побаиваюсь мужа. Из-за долгов. Он ничего не знает, умоляю… молчите.

– Пришлите мне ваших кредиторов. На будущее, если захотите еще комплиментов, обращайтесь в банк Кромвеля. Мы славимся уступчивостью и щедростью и дорожим клиентами.

Она кладет салфетку на стол, подбирает последние лепестки примулы с творожного суфле и направляется к двери. Неожиданно останавливается, мнет юбку.

– Король хочет избавиться от нее? Но разве запертая дверь – достаточный повод? Я не желаю королеве зла.

Она начинает понимать по крайней мере кое-что. Жена Цезаря вне подозрений. Недоверие погубит королеву, a крохи правды погубят еще вернее. Не понадобится даже простыня с липкими следами Фрэнсиса Уэстона или другого рифмоплета.

– Да забудьте вы о ней, – говорит он. – Возможно недоразумение. Как в вашем случае. Не сомневайтесь, граф будет доволен, когда родится дитя.

Лицо графини светлеет:

– Вы поговорите с ним? Не проболтаетесь про долги? И с братом? И с Уильямом Фицуильямом? Убедите их оставить меня в покое? Я не делала ничего такого, чего не делают прочие дамы.

– Мистрис Шелтон?

– Нашли чем удивить!

– Мистрис Сеймур?

– А вот тут я бы удивилась.

– Леди Рочфорд?

Она отвечает не сразу.

– Это не для леди Рочфорд.

– Лорд Рочфорд несостоятелен как мужчина?

– Несостоятелен? – Она пробует слово на вкус. – Пусть не в таких выражениях, но мне доводилось слышать ее жалобы.

Возвращается Кристоф. Графиня проплывает к двери, женщина, сбросившая с души груз.

– Смотрите, она отковыряла лепестки, а корочку оставила, – говорит Кристоф.

Юноша садится за стол и набивает утробу остатками пиршества, жадный до сахара и меда. Сразу видно, кто в детстве недоедал. Мы вступаем в благословенный сезон, когда воздух сладок на вкус, бледная зелень покрывает деревья, повара приправляют лимонные пирожные лавандой, а заварной крем – базиликом, поливают клубничные дольки сиропом, настоянным на соцветиях бузины.

День святого Георгия. По всей Англии шумные процессии волокут по улицам тряпичных и бумажных драконов, а рыцари в жестяных доспехах колотят ржавыми мечами по старым щитам. Девушки плетут венки из листьев, несут букеты весенних цветов в церкви. В Остин-фрайарз Антони подвесил к потолку чудище с зеленой чешуей, выпученными глазами и высунутым языком. Вид у дракона распутный и кого-то ему напоминает, не сразу вспомнишь, кого именно.

В этот день рыцари ордена Подвязки созывают капитул, на котором выбирают новых братьев взамен почивших. Орден Подвязки – самый почитаемый в христианском мире, его рыцарями именуют себя французский король и король Шотландии. А также монсеньор, отец королевы, и королевский бастард Гарри Фицрой.

В нынешнем году капитул созывают в Гринвиче. Иностранные рыцари не участвуют, однако капитул должен стать собранием его новых сторонников: Уильяма Фицуильяма, Генри Куртенэ – маркиза Эксетера, милорда Норфолка и Чарльза Брэндона, который, кажется, простил Томасу Кромвелю, что пришлось томиться в его приемной. Теперь герцог сам находит его и говорит:

– Когда-то мы не ладили, но я всегда советовал Гарри Тюдору: привечай Кромвеля, чтобы он не пошел по стопам его неблагодарного хозяина. Он натаскался от Вулси всяких хитростей и еще тебе пригодится.

– Вы и впрямь так отзывались обо мне, милорд? Весьма обязан.

– И вы видите, к чему это привело. Ведь вы разбогатели? – Герцог хмыкает. – Вместе с Гарри.

– И я всегда рад услужить тому, кто желает мне добра. Могу я спросить, за кого милорд собирается отдать голос?

Брэндон подмигивает:

– Все зависит от меня.

Вакансия одна – место покойного лорда Бергавенни, претендентов двое. Анна горой стоит за братца Джорджа, другой соискатель – Николас Кэрью. Голоса подсчитаны: перед королем огласят имя сэра Николаса. Сторонники Джорджа сразу идут на попятную, заявляя, что ни на что не надеялись: дескать, место давно было обещано сэру Николасу, еще три года назад за него просил сам французский король. Если королева и огорчена, то виду не подает, а королю и Джорджу Болейну без того есть что обсудить.

После Майского дня король со свитой отправляется в Дувр инспектировать строительство, и Джордж сопровождает его величество в качестве лорда-хранителя Пяти портов{8} – должность, которую он, по разумению Кромвеля, исполняет спустя рукава. Господин секретарь и сам хочет съездить в Кале на пару дней, о чем и заявляет, слух о его приезде поддержит гарнизон в состоянии боевой готовности.

Ради заседания капитула Гарри Перси приехал из своих владений в Сток-Ньюингтон. Нужно послать к нему кого-нибудь, говорит он племяннику Ричарду, возможно, ему придется взять обратно свои слова о помолвке с Анной. Я бы и сам поехал, но на этой неделе время расписано по часам. Его ждет Ричард Сэмпсон, настоятель Королевской часовни, доктор канонического права (Кембридж, Париж, Перуджа, Сиена) – поверенный короля на первом бракоразводном процессе.

– Угодили мы в переплет, – только и скажет настоятель, аккуратно раскладывая на столе фолианты. Снаружи ждет повозка, доверху загруженная тщательно обернутыми, дабы уберечь их от превратностей погоды, томами: все документы по делу о разводе, с тех пор как король впервые выказал недовольство Екатериной. Тогда мы были молоды, замечает он. Настоятель смеется, и его сухой клерикальный смех – будто скрип ризничной двери.

– Неужели были? Я успел забыть. А некоторые не только молоды, но и беспечны.

Они хотят заявить о недействительности брака, посмотреть, удастся ли освободить Генриха таким способом.

– Ходят слухи, что при звуке вашего имени Гарри Перси заливается слезами, – замечает настоятель.

– Ну, это преувеличение. В последнее время мы с графом весьма дружны.

Он листает бумаги, всюду натыкаясь на кардинальский почерк: приписки, вопросы, стрелки на полях.

– Возможно, – говорит он, – Анна-королева решит посвятить себя религии, и брак будет аннулирован сам собой.