Восстание - Дмитрий Павлович Шишкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Антон закряхтел, пожалев уже, что начал этот разговор.
– Да вы не волнуйтесь, мне-то что, моё дело маленькое, дали списки – расстреливай. Через мои руки сотни таких уже прошли. Другое дело, вам-то как с этим жить, а? – глава расстрельной бригады явно решил над Антоном поиздеваться.
– В смысле?
– Ну, в смысле, добро пожаловать в наш клуб, Антон Владимирович.
– Какой… какой ещё клуб? – парень был растерян и разозлён одновременно, он не знал, как себя вести с самым страшным, пожалуй, человеком, каких он только встречал в своей жизни.
– Палачей… – вкрадчиво прошептал в трубку Фёдор Андреевич. Наверное, именно так он что-то шепчет людям перед тем, как пустить пулю в затылок. И захохотал.
Антон бросил трубку, даже не попав на аппарат, откинул её, как нечто мерзкое, нечаянно попавшее в руки. Поднял тут же, боясь, что дьявольский хохот из неё начнёт нарастать и заполонит всю комнату, с силой положил на рычажки аппарата. Сердце толкало кровь с такой силой, что Антон вполне серьёзно забеспокоился, не лопнет ли сейчас какой-нибудь сосуд в мозге.
Глава Xiv
Никто, конечно же, заслуженную крестоходку Анну Евгеньевну не расстреливал. Это у заслуженного палача Фёдора Андреевича юмор был такой.
А пьяные антоновские каракули в списке репрессированных насторожили даже не менее пьяного Царёва. Напротив вписанного имени он поставил несколько вопросительных знаков и визу «разобраться и доложить».
Разобрались, доложили. Поначалу, правда, немного с подозреваемой перестарались: никак она на допрос идти не желала. Потом извинения приносить пришлось. Но она не обидчивая оказалась, сектантка же. Зверев велел своим пристальнее за Антоном приглядывать, а Анну Евгеньевну от греха подальше решили переселить не в комнату какую-то там, а в отдельную просторную квартиру в таком же, как и у антоновских родителей, доме и с таким же видом на набережную. Пришлось какую-то буржуазную семейку выгнать, да кто их сейчас считал, этих обиженных буржуев. Восстановили, так сказать, социальную справедливость с лихвою.
Всё сложилось как нельзя лучше, но Антону об этом никто так и не рассказал. Фёдор Андреевич то ли забыл про шутку свою, то ли изначально не собирался раскрываться – особенности палаческого юмора. Другим и дела не было. Царёву парень вообще никогда не нравился, а Зверев считал моральную кару, постигшую юнца, вполне заслуженной.
С Антоном после этой истории случилась страшная метаморфоза. Переживал он сильно первые пару дней. Пил. Потом перестал, чуть осунулся и посерьёзнел лицом. Но никоим образом не искал искупления вины. Напротив, озлобился и замкнулся. Разбуженный внутри некогда маленький демон начал активно расти, пожирая остатки морали, дескать, теперь-то уж что, раз такое дело. Рубикон перейдён.
На следующее злодейство Антон пошёл уже осознанно. Целую ночь потратил, чтобы, зайдя под кирилловским паролем в игру, уничтожить все его богатства: и магические вещи, и дивной красоты замки, и нажитые непосильным трудом указательного пальца очки опыта. Дело оказалось непростым, виртуального имущества, особенно с учётом обменянного на рекламу, накопилось немало за уже почти три года игры.
Но чувство мести оказалось удивительно сладким. Длилось, правда, недолго. Кирилл нажаловался Ягру с Панциром, те за полчаса всё «откатили» назад. Более того, сообщили, что взлома как такового не было, а был вход в игру под его паролем.
Кирилл поглядывал на бывшего лучшего друга, ставшего совсем нелюдимым, со всё большим подозрением. И нового пароля от персонажа сообщать не стал. А это был самый верный знак, что утратилось доверие окончательно меж многолетними сожителями. Это был уже не мелкий бытовой конфликт «в реале», не пьяная ссора. Пароль – это мера вещей и отношений, это не игрушки.
***
Генерал армии Алексей Владимирович Прокуроров втайне писал стихи. Поэтому жизнь вёл двойную: вечерами он любил людей, природу, Бога, плакал часто из-за несправедливостей, иногда выпивал. Но рано утром он вставал, в процессе бритья приобретал суровую решимость на лице и ехал на службу.
На работе всё было системно, прагматично и даже цинично. Но и тут Алексей Владимирович был искренен, потому что понимал всю глубину смысла и бюрократической машины, и репрессивного аппарата, важность идеологии, значимость социального расслоения и исключительную ценность дисциплины.
Он не был двуличен, он был разносторонен.
В последние месяцы после этого чёртового «воскрешения» и затем восстания он стал писать всё чаще, практически каждый вечер. Разносторонность обострилась, и дело уже попахивало алкоголизмом.
В один из этих мерзких осенних вечеров, когда выпавший снег мгновенно превратил Москву в плохо убранный свинарник с чавкающей под ногами грязной жижей и вверг тонкую вечернюю натуру Алексея Владимировича в объятия экзистенциальной тоски, ему позвонил Подиров.
О нём ни слуху ни духу не было уже месяца три точно. Поначалу, после провала плана с предъявлением общественности вновь обретённого тела Ленина, Прокуроров позванивал старому знакомцу, дескать, а что же там с планом «Б»? Но Подиров неизменно призывал к терпению, и терпение генерала, в конце концов, кончилось. Звонить перестал.
А тут вдруг академик сам позвонил. Алексей Владимирович уже успел принять граммов двести, надел восточный стёганый халат, взлохматил остатки волос на висках (очень уж у него тогда творческий вид получался) и взялся за стихи.
Подиров, сославшись на крайнюю секретность разговора, предложил встретиться в какой-нибудь кофейне. И здесь Прокуроров впервые, наверное, посмел спорить с человеком, некогда спасшим ему жизнь: уговорил, якобы в целях пущей маскировки, встретиться где-нибудь в пивном баре. Дело, разумеется, было не в конспирации, а в начавшемся уже было лечении приступа депрессии. Пивбар сам собою предполагал наличие на столе кружечки-другой.
Тут стоит отметить ещё одну особенность Алексея Владимировича, делавшую возможной такие встречи в центре Москвы, – его никто не узнавал. Отчасти от природной скромности, отчасти из-за чекистского прошлого публичность он активно не любил. Какие бы должности ни занимал, всем государственным СМИ запрещено было его показывать. А частным он никогда и не был интересен.
Спустя час (жили они неподалёку друг от друга) Подиров и Прокуроров уже потягивали пиво. Молчали. Алексей Владимирович, во-первых, ждал, пока Илья Иванович сам начнёт, а во-вторых, пиво было вкусным.
– Ну так вот, – безо всяких вступлений продолжил прерванный несколько месяцев назад разговор учёный, когда официант принёс по второй, – план «Б». Ты знаешь, что я давно занимаюсь проблематикой регенерации человеческих тканей и добился в этом определённых успехов.
Прокуроров молча кивнул вместе с кружкой, из которой пил. Волна пива в обратном движении плеснула ему в нос, генерал зафыркал.
Вытерев салфеткой лицо,
