Огненный перевал - Сергей Самаров

— Отставить! Позицию занять! — категорично приказал я. — И сели все, сели, быстро! Кому залегать положено — залегли! Зачем под выстрел из-за угла подставляться?

По глазам солдат я понял, что попал в точку, а лейтенант Соболенко промахнулся. На боевой позиции во время доклада, если обстановка того не позволяет, не встают даже при появлении генералов. И спецназовцам это лучше других известно.

— У нас перемирие… — Соболенко удачно вышел из ситуации, не уронив своего боевого достоинства. А он, пройдя боевое крещение, это достоинство уже получил, о чем говорил весь внешний вид лейтенанта.

— С какой стати перемирие? Вы что, переговоры уже вели? — неприятно удивился я, потому что не любил, когда какие-то важные события мимо меня проходят, хотя я имею право быть в курсе происходящего.

— Так точно, товарищ капитан, — внезапно за лейтенанта ответил священник и доложил вполне по-армейски. — Вел я переговоры, извините уж, что без вашего согласия на то, но Господь распорядился, чтобы все спонтанно получилось. Так и поговорили с человеком в черном цивильном костюме, которого старший лейтенант Воронцов в вертолете чуть не подстрелил…

— Человек в черном костюме? — из-за моей спины спросила подошедшая Ксения, и голос ее выражал одновременно недоверие и неуемное любопытство.

Отец Валентин не удостоил ее вопрос своим вниманием, дожидаясь вопроса моего. Кажется, этот священник довольно наблюдательный парень и первым из всех просчитал и наши с Ксенией взаимоотношения, и ее характер. Впрочем, еще там, в разбитом вертолете, когда Ксению высаживали, эти же взаимоотношения просчитал, кажется, и старший лейтенант Воронцов.

— Странно здесь видеть человека в черном костюме… — сказал я в раздумье. — Среди камуфлированных… И кто это такой?

— Костюм, что называется, с иголочки, словно только что от лондонского портного… — сообщил священник, словно понимал толк в костюмах. Могу предположить, что он в самом деле понимал, по крайней мере, говорил с пониманием.

— Почему же не от парижского… — съязвила уязвленная невниманием Ксения.

— Потому что в Париже на дур баб шьют, а на мужчин в Лондоне, — сообщил я внушающе, подчеркивая, что с ее интеллектом лучше больше молчать. Впрочем, это холостой выстрел с моей стороны. Она в своем интеллекте, как все дуры, вполне уверена. — И что ему надо?

— Меня… — скромно ответил священник и не потупил глаза, как того требовал тон сказанного, а наоборот, блеснул ими в подступающих сумерках весело и с задором. Ему нравилось быть главным лицом в действе.

А сумерки подступали все более активно. Вместе с темнотой откуда-то взялись несколько небольших сов, что летали над ущельем и противно и резко пищали. Пока их еще можно было рассмотреть, но, я уже чувствовал, вскоре только совы будут нас видеть. В такой обстановке удержать бруствер будет нелегко, потому что боевики могут подобраться вплотную. Словно бы напоминанием об этом появились багровые отсветы в верхней части ущелья, где горел корпус вертолета. Там долго будет светло и там держать позицию можно, если есть против кого держать. Но мне показалось, что после полученного урока, если и остался у бандитов кто-то в живых, то постарается как можно глубже в землю закопаться, чтобы никто его не видел и не слышал и найти чтобы могли только с собаками. А снова соваться в бой против спецназа — дураков не найдется…

— Объясните, батюшка, — попросил я предельно сухо, хотя и вежливо. Мне не нравилось сценическое поведение там, где бой идет.

— Ну, скажем так, меня вместе с моим багажом… Именно за ним вертолет сюда прилетел, и в вертолете человек в черном костюме…

— Багаж — это что у контрабандистов забрали? Иконы?

— Да… Иконы…

— Очень ценные?

— Я затрудняюсь ответить точно. Для меня они, — отец Валентин истово перекрестился, — все обладают одинаковой ценностью, поскольку я не эксперт и не могу дать финансовую оценку. Но тот, кто ворует иконы, кто грабит православные храмы, а в последнее время это стало частым явлением, оценку производит и обычно знает, за чем идет. Я только знаю, что одна из икон очень старая, но для церкви она ценна не этим, а тем, что на нее молились многие поколения людей, икона с ними взаимодействовала и сама пропиталась соответствующими эманациями. То есть она энергетична…

— Чудотворная… — категорично сказала Ксения.

— Нет, чудотворная — это другое понятие. Чудотворной может стать и не обязательно старая икона, и никто не знает, почему она таковой становится. Это другое понятие.

— Ну и что человек в черном костюме? Он вызвал вас? — решил я не уклоняться от темы, но тут же сам уклонился, повернувшись к лейтенанту Соболенко. — Подумай, как в темноте обороняться будем…

— Я уже подумал, — сообщил лейтенант. — Нашел место для костра, и дров мы на всю ночь запасли. Костер будет освещать только тропу и не будет освещать бруствер. Проблема с тем, что время от времени придется дрова подбрасывать. Но это будем делать под прикрытием…

— Может, уже зажечь?

— Можно… — согласился Соболенко и кивнул одному из солдат.

Тот приподнялся, встряхнул коробок, проверяя наличие в нем спичек, и перепрыгнул через бруствер. Двое других тут же высунули стволы автоматов в бойницы, внимательно наблюдая за поворотом ущелья и тропы.

Я повернулся к священнику, чтобы продолжить разговор.

— Он меня не вызывал. Он меня подкараулил, — проводив глазами солдата со спичками, стал рассказывать отец Валентин. — Мы тут с лейтенантом рассудили, что патронов мало, а провизии вообще нет, а рядом валяются убитые боевики, у которых и патроны есть, и запас провианта на дальнюю дорогу. Причем у каждого в собственном рюкзаке. Человеку в камуфляжке идти, в сравнении со мной, к убитым — рискованно. В солдата сразу стрелять начнут, а меня сначала рассмотреть попытаются. И потому мы решили, что идти должен я…

Естественно, по благодарственному взгляду Соболенко я понял, что решил это сам отец Валентин, а лейтенант здесь вообще ни при чем. Он даже и права никакого не имел священника на такое опасное дело посылать. Скорее уж сам пошел бы… Но первым додумался священник, он и пошел.

— И я, помолившись, попросил у Господа благословения и пошел.

Костер вспыхнул сначала небольшим огоньком, однако почти сразу пламя расширилось. На бруствер еще два ствола легли, и прицелы прошарили и тропу, и склон, и даже низ долины, куда отблески огня легко доставали. Место для костра Соболенко выбрал удачное, если это он выбирал. Главное, что бруствер в свете костра просматривался только с нашей стороны, со стороны же противника оставался в тени, и потому в темноте.

— У меня, честно говоря, патронов в автомате не было. Но когда этот человек позвал меня, я его сразу на прицел взял. Он поверил, что могу пристрелить, хотя предупредил, что меня тоже четверо на прицеле держат.

— Как же их допустили туда? — с укором я посмотрел на лейтенанта.

— Их из-за поворота видно не было, — сказал священник.

— И что? И до чего договорились? — поторопил я события.

— Этот человек, раненный, кстати, в лицо выстрелом старшего лейтенанта Воронцова, откровенно сказал, что ему нужен только мой груз. Ну и меня он вроде бы пожелал тоже забрать, но это не обязательное условие. Если ему отдадут груз, он сразу освобождает нам проход и выпускает вместе с оружием. На почетных то есть условиях…

— Заманчивое предложение, — усмехнулся я. — И что вы, батюшка, ему ответили?

— Что правом решающего голоса не наделен, а решают все офицеры. Он дал мне час времени на раздумья, но я выторговал еще полчаса. Почти пятьдесят минут уже, кстати, прошло…

— Я пошла… — решительно заявила Ксения. — Кто со мной? Мне одной не унести.

— Куда вы? — не понял лейтенант Соболенко.

— За грузом священника. Не собираетесь же вы из-за каких-то икон погибать здесь.

— Товарищ капитан, — не обращая внимания на Ксению, спросил один из солдат. — А что там горит?

Чем темнее становилось, тем ярче были отблески пламени из верхней части долины.

— Ваш старший лейтенант заманил Геримхана Биболатова в ловушку и обрушил на них корпус вертолета. Уничтожил около шестидесяти человек. Молодец ваш командир…

— Так кто со мной? — повторила Ксения свой вопрос.

— Иди, пока ноги в темноте можно не сломать, и сиди в лагере, — сказал я. — И не высовывайся, пока тебе не разрешат.

— Я не поняла… — она была настроена по-боевому.

— Идите, женщина, идите, — твердо добавил отец Валентин. — И не трогайте мой груз… Иначе у вас руки отсохнут… Это я вам гарантирую…

Ксения села на камень. Понимания она ни в ком не нашла. Она и не могла найти понимания, особенно после моего сообщения о действиях старшего лейтенанта Воронцова. Теперь нам осталось объединиться, и тогда можно будет остатки бандитов уничтожить.