Герцогиня смерти. Биография Агаты Кристи - Ричард Хэк

У маэстро Сабатини были седые волосы и крупный нос. Он был полукровкой (отец итальянец, мать родом из Англии), но отечеством своим считал все же Англию, точнее, границу между Англией и Уэльсом, каковой является река Уай. В доме, построенном на ее берегу, он и писал исторические романы о бесшабашных храбрецах.

Родители Сабатини были оперными певцами, много гастролировали по европейским столицам, на некоторое время поселились в Португалии, открыв там школу пения, потом перебрались в Италию, где тоже давали уроки вокала. Сын их еще в самом нежном возрасте попал в сказочную атмосферу театра, к тому же оперного. Причудливые костюмы, яркий грим, бередящие душу, искусно скроенные либретто, дивная музыка. Все это не могло не повлиять на его писательские пристрастия, он навсегда полюбил романтические приключения и острые сюжеты. Дерзкие, озорные истории про морских пиратов, промышляющих на подступах к Испанскому материку, покорили сердца читателей по обе стороны Атлантики, как мужские, так и дамские.

Итак, в тридцать втором году сорокасемилетний Сабатини приехал в Нью-Йорк “продвигать” свою новую книгу “Черный лебедь” и заключать договор с кинопродюсерами, облюбовавшими знаменитую “Одиссею капитана Блада”. Появившийся через три года и очень популярный фильм превратил исполнителя главной роли, Эролла Флинна, в суперзвезду, а Рафаэля Сабатини в очень богатого писателя.

Чиновники из Налогового управления США, грабители наглые и опытные, тут же заинтересовались доходами маэстро, который, будучи “иностранным автором, не проживающим в США”, не платил налоги в Америке. Ему предъявили иск, и в августе 1938 года Апелляционный суд обязал писателя выплатить налоги не только с недавних гонораров, но и со всех произведений, ранее печатавшихся в Америке.

Агата Кристи тоже была иностранным автором, не проживающим в США, и, конечно, история Сабатини ее встревожила. Она не была знакома ни с создателем “Капитана Блада”, ни с налоговой службой США, но теперь ей пришлось изучить обстоятельства “дела Сабатини” и претензии хищных чиновников. Отведав крови одной иностранной знаменитости, налоговая инспекция решила поискать и других заморских “доноров”. Ей на глаза тут же попалась “королева детектива”.

Нью-йоркский литературный агент Агаты Кристи, мистер Гарольд Обер, предвидел подобные неприятности и в 1938 году уведомил своего британского коллегу, Эдмунда Корка, что в интересах их клиентки нанял специалиста по налоговому законодательству. Обер был литературным агентом еще у Скотта Фицджеральда и Уильяма Фолкнера. Произведения Агаты Кристи он пристраивал очень выгодно, отчисления с продаж в США составляли львиную долю ее доходов. Итак, Обер призвал на помощь Гарольда Е. Райнхеймера, который вызволил из капкана “многих известных писателей”. В общем, теперь миссис Агата Кристи могла не волноваться.

Между прочим, миссис Кристи хватало и других печалей. Умер обожаемый Питер, многолетний ее товарищ. Агата страдала, Макс недоумевал: как можно так сильно горевать о собаке? Ну не мог он этого понять, хотя в одном из первых писем к нему Агата писала: “Никто лучше верного пса не утешит тебя в трудные минуты”. И ведь она была права. Но ее деликатный и заботливый муж любил собак не настолько пламенно. Жар своего сердца он целиком и полностью отдавал отрытым древним поделкам.

На домашней атмосфере заметно сказывалась и нараставшая угроза войны. В сентябре 1938 года Германия пугала мировое сообщество вторжением в Чехословакию, в Англии началась мобилизация. Тридцатичетырехлетнего Макса вряд ли сочли бы пригодным для действующей армии, но Агата вся изволновалась. Такая уж у нее была натура: заранее придумать, как (по ее мнению) будут развиваться события.

Она корпела над очередной книгой, “Убить легко”[45]. На самом-то деле преступление всегда требует усилий. Писательских – точно, это Агата уже хорошо знала. Надо было по всему тексту рассыпать улики, примерно так действуют в сказках жертвы похищения: пока злодей тащит их по лесу, они тайком сыплют на землю крошки. Но Агате тогда было не до вымышленных злодеев, сосредоточиться мешали тревожные новости о политической ситуации и бесконечные хлопоты из-за переделки Гринвея. К тому же теперь рядом не было ее милого утешителя Питера. Она поставила на письменный стол его портрет, но разве фотография могла заменить славную выразительную морду и преданный взгляд?

Эдмунд Корк хотел купить ей щенка, самого что ни на есть породистого, так нет же, Агата категорически отказалась. Она продолжала оплакивать Питера, с горестным видом разгуливая по садовым дорожкам Уинтербрук-хауза.

В августе 1939 года реконструкция Гринвея была наконец-то завершена, семейство въехало в этот великолепный особняк, очень довольное и гордое столь раритетным жилищем. В честь знаменательного события в преобразившемся ухоженном саду было устроено несколько приемов. Пока Розалинда разливала шампанское, Макс потихоньку подмешивал в лимонад ликер, Агата пила девонширские сливки, разбавленные молоком. Эти празднества на свежем воздухе были уже не те, что в старое доброе время, но все же очень их напомнили. Агата уже смирилась с тем, что перемены неизбежны, даже на берегах реки Дарт.

В сентябре посмотреть на особняк приехала приятельница Агаты, Дороти Норт. Ее визит ознаменовался крахом наивной надежды на сохранение мира.

Дамы в тот роковой момент находились на кухне. Агата мыла в раковине листья салата и развлекала Дороти ужастиками про лодочный домик, в котором все было оплетено паутиной, а под ногами булькала застоявшаяся тухлая вода. В разгар этого захватывающего повествования в радиоприемнике раздался треск, потом зазвучали вести с Даунинг-стрит: Англия объявила войну Германии. Агата запнулась на полуслове, и подруги, затаив дыхание, стали слушать речь премьер-министра Нэвилла Чемберлена. Он уверенным голосом вещал, что враг будет побежден, но от этого легче не стало. Из приемника неслось: “Теперь, когда мы решили покончить с захватчиком, я знаю, что каждый из вас исполнит свой долг, сохраняя спокойствие и твердость духа”.

Горничная заплакала. Агату всю трясло, хотя она силилась внять призыву премьер-министра и сохранять спокойствие. Но тело ее не желало подчиняться. Агата уже прошла через войну и знала, что2 она творит с людьми. Новость была страшным ударом, но еще страшнее было уже знакомое ощущение обреченности. “Ну вот, опять”, – подумалось Агате, и она инстинктивно протянула Дороти руку. Та крепко стиснула ее ладонь похолодевшими пальцами.

Макс на речь Чемберлена отозвался вступлением в местный отряд самообороны. Агата считала, что эти вояки “напоминают опереточных героев”. Что поделаешь, это были абсолютно “нестроевые” граждане непризывного возраста, но боевой дух был у них на высоте. Винтовок набралось мало, тем не менее ополченцы организовали ночные дозоры, наблюдая за берегами и небесами: не идет ли враг, не летят ли его самолеты? Агата потом вспоминала: “Некоторые жены с большим недоверием относились к отлучкам своих благоверных, отправлявшихся на ночное дежурство”.

Роман “Убить легко” успел выйти до начала войны, в июне, и был хорошо принят. “Манчестер гардиан” писала: “Перед нами очередное свидетельство неистощимой изобретательности миссис Кристи, ее неиссякаемого таланта”.

Далее следовал сборник “Тайна регаты” и другие рассказы”, составленный для Америки. Это было впервые, раньше новинки выходили и в Англии и в США. Журнал “Нью-йоркер” счел, что рассказы “довольно простенькие, но симпатичные, в самый раз для воскресного отдыха”.

Истинным шедевром Агата Кристи порадовала армию своих поклонников ближе к концу 1939 года, в ноябре. Роман “Десять негритят” сметали с магазинных полок. Заголовок (вроде бы с расистским душком) продиктован сюжетом: десять человек оказываются на уединенном Негритянском острове у берегов Девона, который “назван так потому, что его очертания напоминают мужскую голову с толстыми, как у негров, губами”.

В Америке опасались, что кому-то название покажется оскорбительным, поэтому вышедший у них в 1940 году роман переименовали: “И не осталось никого”.

Англичане расистского налета в негритятах не обнаружили. Знатоки из Старого Света сразу поняли, что тут имеется в виду не столько остров-голова, сколько всем известный шутливый стишок-считалочка про десятерых негритят[46], с которыми постоянно что-то приключалось, и в финале из их дружной компании “не осталось никого”.

Руперт Харт-Дэвис, обозреватель журнала “Спектейтор”, назвал книгу “шедевром от Агаты Кристи”. Исаак Андерсон (напомним: обозреватель из “Нью-Йорк тайме”) восхищенно недоумевал: “Не верится, что такое вообще возможно, это нечто фантастическое. Самая изящная и остроумная среди загадочных историй Агаты Кристи”.