Кодекс Алеппо - Фридман Матти

По рассказам о «Короне», относящимся к периоду, когда она после погрома еще находилась в Алеппо, видно, что ее состояние описывается весьма противоречиво. Раввин из Буэнос-Айреса, наиболее авторитетный религиозный деятель из алеппской общины, в интервью 1989 года сказал, что в 1952 году, когда он увидел хранившуюся у семейства Коэнов «Корону», почти все ее листы были на месте. Однако Эдмонд Коэн говорил другое. Коэн, похоже, был человеком, который нес главную ответственность за «Корону», когда она находилась под присмотром его семьи. Его дядя Ибрагим Эффенди Коэн, официальный ее хранитель, был уже стариком, и именно Эдмонд вынул «Корону» из тайника и передал покидавшему Сирию Фахаму. Когда в 1989 году Рафи Саттон взял у него интервью и записал на камеру, Коэн сказал, что не помнит, чего не хватало, что только часть Торы отсутствовала. Фраза «не помню», как заметил Саттон, повторилась в коротком интервью не меньше восьми раз.

В кратком биогафическом очерке о Коэне, появившемся в 1994 году в одной из ультраортодоксальных израильских газет, я нашел другую информацию. Согласно этому очерку, написанному по следам беседы с Коэном, в манускрипте после погрома не хватало листов с начала и до фразы «Когда будешь делать исчисление…» в книге Исход[40]. Это резко расходится со всеми другими свидетельствами, ибо означает, что в начале манускрипта не хватало полутора книг Пятикнижия, возможно нескольких десятков листов, куда больше, чем упоминали другие свидетели, однако гораздо меньше двухсот листов, которых не досчитались в 1958 году. Еще одно свидетельство поступило от Моше Коэна, сына Эдмонда Коэна, сказавшего мне, что, как он понял из слов отца, все листы, которых не хватает сегодня, отсутствовали с самого начала – с погрома. Иными словами, хотя раввин из Буэнос-Айреса ясно сказал, что видел у Коэнов почти целую «Корону», Эдмонд Коэн заявлял, что это не так.

В своем отчете начала 90-х, подытоживающем расследования о «Короне», Рафи Саттон перечислил жителей Алеппо, имевших в те годы доступ к манускрипту: Ибрагим Эффенди Коэн, раввины Тавил и Заафрани, торговец-христианин, который хранил ее сразу после погрома, и сам Эдмонд Коэн. «Вопрос в том, – писал Саттон, – можно ли указать на одного из них как на человека, который присвоил себе или помог кому-то присвоить части “Короны”? Ответ: категорически нет. Мы не можем подозревать кого-то из них, потому что перед смертью они в этом не признались. Однако, – продолжает он, и тут видно, как работает голова детектива, – мы обязаны помнить, что из пяти упомянутых нами людей, только Эдмонд Коэн еще жив (да продлит Господь его годы!), и, просматривая интервью с ним, мы видим, что, рассказывая про “Корону”, он не до конца открыт и откровенен».

Сотрудник Моссада высказывался с осторожностью, но мысль его понятна. Эдмонд Коэн наверняка знал, был ли манускрипт полным, когда он его хранил, или в нем уже не хватало больших кусков. То есть он знал, исчезли ли листы перед тем, как он получил манускрипт, или после того, как он передал его торговцу сырами, а может быть и в то время, когда он сам его хранил. В любом случае он наверняка знал больше, чем сообщил во время интервью. Позже в своем отчете Саттон снова вернулся к Коэну.

Учитывая сделанные выводы, следует склонить Эдмонда Коэна к еще одной беседе, попытаться прояснить эти вопросы. Если он не согласится говорить перед камерой, мы должны записать беседу на диктофон. Ибо господин Коэн становится ключевой фигурой всей этой истории.

Однако Саттону не удалось вторично проинтервьюировать Коэна, пока тот был жив.

Любой, кто изучал разношерстные свидетельства о периоде после погрома, когда «Корона» находилась еще в Алеппо, но уже не в синагоге, не может не заметить различий в описаниях книги, полученных от одних прятавших ее людей, и нежелания говорить о ней со стороны других. Если алеппские евреи действительно пребывали в уверенности, что отослали в Израиль почти полный манускрипт, то естественно было предположить, что они заявят об этом публично. Но они этого не сделали, и их молчание объяснялось предположением, что в воровстве замешан кто-то из своих. Если это так, то вымышленный рассказ про судьбу «Короны» в романе Амнона Шамоша «Мишель Эзра Сафра и сыновья» – саге об алеппской семье – может быть не так уж далек от истины. В книге умирающий патриарх выдуманного алеппского клана оставляет своему первенцу таинственный сейф, который тот имеет право открыть только через три года, а пока сын знает лишь то, что в сейфе хранится некое сокровище, связанное с «ужасной тайной».

В машине во время долгого пути домой Рамо закрыл глаза, откинулся на сиденье и думал о завещанной отцом ужасной тайне. Знай он, что в сейфе его подстерегает грозное чудовище, он и то не испытывал бы такого страха. А ведь этот груз страшной тайны ему предстоит тащить на себе еще целых три года… Теперь ему было ясно, что именно ощущение греха мучило Мишеля с того самого дня, как он, прихватив эту святыню, покинул город. Что это за предмет, Мишель открыть не захотел. Сказал только, что он священен и обладает огромной ценностью – за него можно выручить миллионы. Но продавать его нельзя, разве что в безвыходном положении. Он его не украл, сказал Мишель, он его спас. Но все эти годы его мучает совесть, из-за этого сокровища померк для него свет жизни.

Когда я его расспрашивал, Шамош высказал уверенность, что именно алеппские евреи присвоили большинство пропавших листов: «Манускрипт переходил от одного торговца к другому, а какой торговец, получив в руки такое сокровище, не отщипнет себе хоть кусочек?»

Осенью 1957 года, после десятилетнего пребывания в тайнике, «Корона» по приказу главных раввинов была передана Мураду Фахаму, собиравшемуся покинуть Сирию. Фахам упаковал ее вместе с собственными пожитками и провез через турецкую границу.

2. Сило

Фахам приехал в пограничный город Александретту примерно в сентябре 1957 года. Израильские агенты, переправлявшие иммигрантов через Турцию, знали, кто такой Фахам и что он везет. Фахам оставался в Турции до середины декабря, после чего отплыл в Израиль.

Когда Фахам прибыл в Александретту, он связался с местным лавочником и резником, который занимался организацией отправки в Израиль сирийских евреев. Я уже называл здесь его вымышленное имя – Исаак Сило. Сило, как указано в архивных материалах Еврейского агентства, был ключевой фигурой, контролирующей важный маршрут; ему были доверены секретные сведения, касающиеся личности тайных перевозчиков, и большие суммы денег, часть которых шла на подкуп пограничников и таможенников. В то время это был человек средних лет, умер Сило в семидесятые годы.

В ходе своих поисков я научился примечать не только то, что сказано главными персонажами этой истории, но и то, что ими не сказано; иногда второе оказывалось важнее. Странное молчание по поводу пропавших частей «Короны», которое, как я заметил, характерно для писем и протоколов того времени, вроде бы соблюдалось не только выходцами из Алеппо, но и израильтянами. Это молчание началось с момента прибытия Фахама в Израиль, когда он дважды отчитывался перед президентом Бен-Цви, а также написал о манускрипте письмо главе Отдела Алии Шрагаю. Нигде не было ни единого упоминания о том, что израильтяне задавали вопросы по поводу недостающих листов или сам Фахам вызвался что-то об этом сказать. Во время суда в Иерусалиме свидетели повторяли историю про то, как «Корона» попала к Фахаму и как была перевезена в Израиль. Но ни Фахам, ни кто-либо другой из участников процесса словом не обмолвились о том, что самая знаменитая еврейская Библия почему-то оказалась в Израиле без самой существенной своей части. Можно допустить, что молчание в архивах пятидесятилетней давности не отражает молчания тех лет – наверняка об этом говорили, но письменных свидетельств не осталось, а если записи и существовали, их впоследствии уничтожили или спрятали.