Философская теология: вариации, моменты, экспромты - Владимир Кириллович Шохин

но также и с католической. При этом специальные исследования касались не только «сплошной истории», но и отдельных периодов – прежде всего апостольского и патристического. Достаточно упомянуть хотя бы двухтомный «Учебник по истории догматов» Г. Клее (Heinrich Klee) (1837–1838), одноименный знаменитый двухтомник К.-Р. Хагенбаха (1840–1841), трехтомные «Лекции по истории христианских догматов» (1865–1867) Ф.-К. Баура, четырехтомную «Историю догматов» Й. Швана (1862–1890), «Историю богословия века апостольского» Э. Рёса (Edouard Guillaume Eugène Reuss) (1852), «Историю догматов доникейского периода» (1862), «Историю догматов патристического периода» (1869) того же Швана. Наше синодальное богословие, в отличие от нынешнего, стремилось к тому, чтобы стоять на уровне своей современности и ее достижений, которые изучались всерьез, и не только с охранительными целями. Этим движением позапрошлого века в сторону историзма у нас очень гордятся и не называют его «западным пленением», хотя по недомыслию его можно было бы так обозначить никак не с меньшим основанием, чем отечественный «схоластицизм».

Энтузиастом нововведенного исторического подхода стал, среди прочих, профессор Санкт-Петербургской духовной академии Александр Львович Катанский, автор большой программной статьи «Об историческом изложении догматов» (1871). Догмат имеет две стороны – содержательную и формальную, которые можно считать, соответственно, неизменяемой и изменяемой, и они очень неравные «по объему». С точки зрения содержательной «догматы суть созерцательные, богооткровенные истины, один раз навсегда переданные церкви Богом и неизменно во все века, при содействии Святого Духа, сохраняемые в живом церковном предании как непререкаемые и неизменные правила веры»[404], но также, со ссылкой на архиепископа Филарета (по умонастроению ему близкого), он говорит о них как о «мыслях ума Божия», которые получили свое бытие совершенно независимо от ума человеческого[405]. Неизменяемая сторона догмата охватывает их содержание и частично форму, изменяемая распространяется частично только на форму. Догматы в своем божественном (основном) измерении не возникли из усилий ограниченного разума через собирание отдельных основоположений («механическим путем»), не развились как дерево из зерна христианской истины («органическим путем»), не получились из рациональной обработки начальных христианских положений («логическим путем») – во втором и в третьем случаях содержится явный намек на теорию развития догматов кардинала Генри Ньюмена[406]. Иначе говоря, они «не образовались постепенно в сознании человеческом, а сразу же все даны человеческому сознанию отвне – в предании Христовом и апостольском»[407]. Как богооткровенные истины, они не могут быть поделены на Христовы и церковные (как считают либеральные протестанты), но Катанский скрытно полемизирует и с митрополитом Макарием, отрицая возможность их деления на раскрытые и нераскрытые (поскольку не может быть таких, которые не были бы с самого начала ясны сознанию церковному), на основные и производные от них (так как вторые, таким образом, были бы уже «новыми», следовательно, не богооткровенными), первостепенные и второстепенные (так как вторые не было бы нужды Богу и открывать)[408]. Что же остается на долю изменяемой стороны догматов? В принципе, только сами их формулировки, степени их раскрытия и аргументация («доказательства») в их пользу[409]. Они могут развиваться исторически. Однако Катанский и здесь эту сторону ограничивает: с одной стороны, любой язык закономерно развивается, следовательно, и богословский, с другой – Церкви не могут быть равнодушны к формулировкам своих основоположений. Реальную свободу он «предоставляет» поэтому фактически лишь развитию «доказательств» в пользу догматов для убеждения в них и отражения нападок на них извне: в первые века христианства за ними обращались преимущественно (за недостатком научных знаний) к Писанию, в новое же время – к достижениям естествознания, истории и философии[410].

Предложенное петербургским профессором раскрытие самой богооткровенности в догматах систематично, последовательно и достаточно глубоко (если абстрагироваться от согласия на филаретовские «мысли ума Божия»). А вот с историческим их измерением он поступил точно так же, как Фихте в свое время с Откровением: вначале он вроде бы и выдал ему некоторые права, но потом тут же начал решительно их подрезать[411], в отличие же от великого немецкого философа он, по всей вероятности, занимался и самоцензурой (и для того, чтобы упредить цензуру внешнюю). В противоречии с собой он то допускает раскрытие догматов в истории богословской мысли, то закрывает крючок, вспомнив о том, что сознанию церковному все должно быть ясно с самого начала, но забыв, видимо, что носителями этого сознания также были только люди. Да и с тем, что все догматы «равны по чести», согласиться нельзя: догматы о Св. Троице и Боговоплощении являются первичными по отношению к остальным. Равно как и с тем, что догматы невыводимы один из другого: учение о Евхаристии и иконопочитании выводимо из Боговоплощения, поэтому Катанский здесь делает шаг назад в сравнении с митрополитом Макарием.

Четырехтомный энциклопедический свод архимандрита (впоследствии епископа) Сильвестра (Малеванского) «Опыт православного догматического богословия (с историческим изложением догматов)» (1878) стал самой полной и последовательной материализацией положения академического устава 1869 года. Каждый христианский догмат излагался патрологически – через свидетельства о нем, начиная с самых ранних церковных авторитетов.

Существенно нового в раскрытии понятия догматов здесь нет, но архимандрит Сильвестр четче своих предшественников обозначает содержание некоторых граней выписанного им «четырехугольника». Определение догматов представлено остенсивно – через суммирование их характеристик в патристической литературе. «Они суть: 1) истины веры христианской, 2) они божественны и потому непререкаемы и непреложны, 3) они суть истины, определенные или формулированные церковью, и 4) истины того рода, которые имеют силу законообязательного правила для каждого верующего, желающего спастись»[412]. Каждый из этих аспектов уточняется: первый автор называет теологичностью, имея в виду, что средоточием предметного круга догматов является Сам Бог, второй – их богооткровенностью (по происхождению), третий – церковностью, последний – законообязательностью. К аспекту (1) прилагается то существенное уточнение, что «область» догматов стоит выше и разума, и опыта и потому доступна действительно одной вере. Разум может только «приблизительно» подниматься к ней своими «умозаключениями» и только «гадательно». Архимандрит Сильвестр ссылается в этом и на Откровение – на то евангельское положение, что один лишь Бог знает Самого Себя и передает знание о Себе только через Свое Слово (Мф 11:27)[413]. Богооткровенность догматов напрямую связывается у архимандрита Сильвестра с их церковностью, без обоснования. Ново его пояснение к четвертому аспекту: «законообязательность» понимается им, в противоположность его предшественникам начиная с архиепископа Антония (Амфитеатрова), неформально. Впервые он ставит вопрос о соотношении догмата со всей религиозностью верующего, настаивая на том, что и религиозное чувство христиан, и сама их религиозная жизнь разнятся от таковых у язычников, иудеев и магометан не по иной причине, как вследствие разницы