Зерна - Владимир Николаевич Крупин

увидел женщину на дороге. Обрадовался: вдруг жена. Притормозил. Храпящий жеребец тяжело носил боками. Мокрая шерсть была как медная при луне.

— Анна! — узнал Прон женщину. — Откуда? Да ты вся задрогла.

Анатолий быстро снял с себя пиджак, протянул.

— Вы куда? — спросила Анна. Пиджак не взяла.

— Садись, — сказал Прон. — В Уржум.

— Я в Уржум не хочу.

— Садись, хоть погрейся. Постоим. Жеребец отдохнет.

Анатолий подвинулся. Анна поочередно постукала лаптями о подножку тарантаса, села рядом. Укутала холодным подолом ноги. Молча приняла на плечи пиджак.

— Мы вернем ваш дом, — сказал Анатолий. Она дико глянула, отстранилась.

Прон обошел тарантас, потрогал горячие ступицы колес. Подошел к жеребцу, засунул ладонь под седелко.

— Леший бы унес, — недовольно сказал он. — Как наладились от деревни, все наметом. Этого запалим, остатки им коней не видать.

Жеребец стал дышать ровнее. Он заметно похудел. Подбрюшник свободно болтался.

Недалеко, в лесу, Захар Шарыгин пошел к своему хутору, ведя лошадь в поводу.

— Интересно, — сказал Прон, оглядываясь назад, — за сколько маханули? Это быстрей получается, чем со Столыпиным. Во как Советскую власть мчу!

Анатолий улыбнулся.

— Седок-от ты невыгодный, — пошутил Прон. — Того вез — хоть золотой рубль сунул, а от тебя чего ждать? Ни в честь, ни в славу. Отдышался? — спросил он жеребца. — Как купаный ты, миленький, ровно в бане был.

Анна вздрогнула, встала. Пиджак упал с ее плеч.

— Прон! — сказала она. — Жена твоя заперта в бане у Шарыгина.

— Так… Не врал твой папаша.

— Она закрыта, ее стерегут, окно маленькое, говорит: скажи Прону, — торопилась Анна.

Прон сел на козлы.

— Толя. Тут осталось пять верст, дойдешь.

— Не суйся в петлю, — сказал Анатолий.

— Ты говоришь, я тебя слушаю, — ответил на это Прон. — А твои тебя послушают?

— Да. Ведь не только из-за нее…

— Не надо. Жена только мне родная, чего ради из-за нее другим срываться. Да и Анну бросать неладное дело.

Шерсть на жеребце начала высыхать. Жеребец вздрагивал.

33

Шатунов, мчавший по прямушке на хутор Захара Шарыгина, выскочил на тракт именно в том месте, где стоял тарантас.

Может быть, ничего бы не случилось, если бы Анатолий не сразу увидел его. Но Анатолий увидел, ткнул в спину Прона. Тот, по ямщицкой привычке, рванул за вожжи.

Шатунов же, видя, что люди убегают от него (значит, есть причина убегать), ударился в погоню и быстро настиг еще не разошедшегося жеребца. Шатунов узнал Прона, увидел женщину и испугался, что это его жена. Он приказал ее убить, а она здесь, она расскажет!

Еще не придумав, что делать, Шатунов схватился за карабин, торчащий прикладом вверх из чехла. Но сообразил, что может не попасть на скаку, и даст сигнал погоне. Он выдернул из ножен шашку, опустил вниз, вдоль сапога. Равняясь с тарантасом, вставая на стременах и замахиваясь, узнал Анну. Анатолий опередил.

Выстрелил.

Анна закричала. Прон осадил жеребца. Шатуновская лошадь по инерции проскочила вперед и тоже остановилась. Шатунов, упавший влево с седла, выпростал ногу из стремени и затих. Анна била Анатолия крестом. Анатолий схватил ее за руки, вырвал крест, отбросил. Прон подбежал к упавшему, узнал его, оглянулся на Анну.

Анна кинулась к мужу, подняла его окровавленную голову, думая, что пуля попала в голову. Но это была ссадина на щеке и лбу, быстро оплывшая кровью. Анна оторвала сухо затрещавший рукав кофты, располоснула его вдоль шва и хотела перевязать. Но Шатунов замычал, мотая головой и пытаясь встать.

— Уйди.

Когда он встал, запачканный кровью, ему показалось, что его просто ударили колотушкой по груди, и от этого ему трудно вздохнуть. Он кашлянул. Изо рта полилась кровь.

Ни Прон, ни Анна, ни Анатолий не успели подхватить его. Он упал посередине тракта.

— Ваня! Ваня! — говорила Анна, кидаясь на колени.

— В тарантас! — велел Прон.

— Не надо, — прошептал Шатунов. — Прости, Анна, не понял я… Бог с тобой.

Голова стала тяжелой, как будто весила больше, чем остальное тело. И хотя Шатунов не чувствовал боли и не знал, что умирает, он понял, что ему не сказать всего, что он думает.

А думалось даже не о том, кто в него выстрелил, не о том, что настала расплата за его нехорошую жизнь, даже и не о том, что надо предупредить Прона о жене (да и поздно), а о том, что только сейчас до него дошел смысл этих слов: «Бог с тобой».

Ведь днем Анна именно так и сказала, отпуская его, прощая ему, а он гнался за своим домом, хотел расправиться с Проном и женой Прона, с Сенькой, с Яковом, с Шарыгиным, чтоб никто из деревенских не помнил его прошлого и не мешал бы жить дальше.

А вот оно как получилось.

Прон закрыл глаза покойного. Анна тряслась, голова ее дергалась. Лошадь Шатунова заржала, отпрыгнула. И тотчас зашлась в хохоте Анна.

Прон, не глядя на Анатолия, сказал:

— Лови его лошадь, верхом поезжай.

— Закопать надо, — мрачно сказал Анатолий.

— Без тебя похороним, — ответил Прон. Взял Анну за руку. Анна замолчала, но руку вырвала.

И опять донеслось звяканье бруска о полотно косы.

Лошадь не подпускала к себе Анатолия, но далеко не отходила, кружила рядом. Прон пошел ловить сам. Но лошадь не далась и ему.

И тут они увидели, как на далекий холм со стороны деревни вынеслись всадники. Двое отделились от группы и поскакали к ним.

— Дождались, — сказал Прон.

34

— Марш в тарантас! — распорядился Прон. — Марш, говорю.

Одна из приближающихся лошадей заржала. Лошадь Шатунова подняла голову, насторожилась, ответно заржала и поскакала навстречу.

Всадники поймали ее. Остановились, видимо, посовещались. Вряд ли они могли разглядеть людей, но, наверное, узнали лошадь, тотчас повернули и порысили обратно.

— Бери тарантас, поезжай, задержу, — сказал Прон. — Ведь вернутся. А мне ничего не сделают.

— Поедем вместе.

— Нет.

Они оглянулись. Анна в это время рвала у обочины траву. Вырвался целый пучок с корнями. Анна бросила все, перебежала на опушку леса и стала собирать белеющие ромашки.

— Значит, ты подумал, что я могу бросить тебя? — спросил Анатолий.

— Мог не мог, какое дело. Тебе надо, поезжай.

— Не я его, так он убил бы. Ты это понимаешь?

Прон увидел, что всадники доехали до своих и весь отряд с места в карьер понесся к ним.

Анна положила набранные цветы в подол юбки, подошла к жеребцу, вывалила цветы перед его мордой. Жеребец потянулся, но не достал: мешал хомут. Расставил пошире передние ноги, но все равно не дотянулся. Анна замычала, жестами прося Прона, чтоб он