Смертельный лабиринт - Андрей Станиславович Добров

Галер зажал уши и заорал:

– Заткнитесь!

Через секунду он устало спросил:

– Что надо сделать, чтобы выйти?

Крылов вопросительно посмотрел на лебедя. Тот мрачно пожевал клювом.

– С одной стороны, здесь не сказать чтобы весело в одиночестве. С другой – вы за эти пять минут мне так уже надоели своим неуважением к моему божественному происхождению…

– Короче! – потребовал доктор.

Лебедь хмыкнул и ответил односложно:

– Яйцо.

– Яйцо?

Крылов закатил глаза.

– Слушай! Просто подойди к статуе, к которой ведут следы девчонки, и посмотри, с которого яйца стерта пыль!

– Вы имеете в виду…

– Именно.

Дом камергера

По широкой мраморной лестнице поднималась целая процессия. Впереди четыре дюжих лакея, одетые в ливреи с золотыми галунами, все в напудренных париках по моде времен Павла, несли большое кресло, обитое бордовым бархатом с серебряными лилиями на манер французских. В кресле восседала старуха. Ее жидкие седые волосы были тщательно уложены в полупрозрачную прическу, украшенную мелкими голубыми цветами – вероятно, искусственными. Лицо было густо напудрено, тонкие губы маленького рта плотно сжаты, как будто кто-то нарисовал на ее лице тире. Она смотрела немигающим взглядом вверх – прямо на Дубельта и Сагтынского. Позади кресла шли две дородные служанки с портшезами, в которых, вероятно, лежали вещи, необходимые при выездах бывшей камергерши.

– Анна Петровна Кутайсова, – тихо произнес Сагтынский.

Дубельт спустился на несколько ступеней и поклонился.

– Мадам Кутайсова, – сказал он, – позвольте представиться…

Камергерша подняла руку. Лакеи остановились на средней площадке. Одна из служанок торопливо достала из портшеза поменьше большой слуховой рожок из пожелтевшей от времени слоновой кости. Старуха сунула его в ухо так резко, что, казалось, вот-вот проткнет голову насквозь. И спросила, обращаясь скорее к лакеям:

– Что он говорит?

– Послушайте, мадам, – крикнул Дубельт так, чтобы Кутайсова его расслышала, – меня зовут Леонтий Васильевич. Я из Канцелярии Его императорского величества.

Старуха перевела на него глаза.

– И что вам нужно, сударь мой?

Дубельт указал на кладовку.

– Вы знаете, что означают эти буквы – Н и О?

– А! – камергерша махнула иссушенной рукой в кружевах. – Глупости!

– Нет, не глупости, – возразил Дубельт. – Я хочу открыть и посмотреть, что внутри.

Старуха подозвала к себе жестом одну из служанок.

– Что там внутри?

– Швабры, ведра и тряпки, ваша светлость, – ответила та. – Корней Потапыч хранит, чтобы убираться.

Кутайсова пожала плечами и снова повернулась к Дубельту.

– Вам нужна швабра, молодой человек? – спросила она безо всякой заинтересованности.

– Я просто хочу открыть эту дверь.

Камергерша снова обратилась к служанке:

– Ты заметила, как он одет, милочка? Это просто ужас, что мои дворовые люди так одеваются. Верно, воруют у меня. Пусть берет швабру и вымоет лестницу, но потом я хочу, чтобы его выпороли и переодели в нормальное платье. Передай Корнею.

Она постучала рожком по поручню кресла, лакеи подняли его и потащили вверх. Дубельт с Сагтынским пропустили эту процессию. Потом Леонтий Васильевич попросил:

– Адам, сходи вниз, разыщи дворников и поднимись с ними сюда. И захвати свечей или лампу.

Не дожидаясь, пока Сагтынский вернется с подмогой, открыл дверь кладовки и заглянул внутрь. Кладовка действительно была заставлена метлами, швабрами, а на веревках сушились тряпки. Дубельт дождался, когда поднимется Сагтынский с дворниками, и велел весь хлам вынести наружу. Потом взял принесенную лампу и вошел внутрь.

– И что? – спросил Адам Александрович из-за его спины.

– Одну минуту, – задумчиво ответил Дубельт, изучая стены кладовки.

– Что вы ищете, барин? – послышался бас старшего дворника – с седой бородой и крупным носом, это был, вероятно, тот самый Корней Потапыч, который по приказу камергерши должен был выпороть Леонтия Васильевича.

– Вот что! – Дубельт поднял лампу повыше. К дальней стене был прибит дощатый щит с крючьями, на которых висели мотки веревки. – Снимите его.

Щит был снят, а под ним оказалась еще одна дверь. Дубельт толкнул ее.

Дверь открылась.

Дневник

Кто мой Благодетель? Как его зовут и где он живет? Иногда от него приезжает посыльный и привозит подарки – мне, матушке и батюшке. Несомненно, это богатый человек – рядом с его подарками те, которые дарят мне иногда на праздники матушка с батюшкой, выглядят бедными и неказистыми. Вот бы вырасти, найти моего Благодетеля и сказать, как я ему благодарен. И еще попросить, чтобы он взял меня из дома и направил на учение куда-нибудь в Петербург или Москву.

* * *

Сегодня утром батюшка пришел ко мне, когда я читал, и сказал, что снег почти растаял и завтра мы поедем в одно место. Отец сказал, что это – очень важно. Не понимаю, какое место он имеет в виду? Может, это дом Благодетеля? Я спросил его, но отец рассердился и начал кричать, чтобы я перестал пресмыкаться перед Благодетелем, ведь тот ниже нас по крови. И что его богатство – ничто перед теми богатствами, которые ждут нас в будущем. Он снова был пьян. Я не понял, почему он сердится.

* * *

Вчера не мог писать – очень устал. Утром отец запряг коляску. Матушка одела меня тепло, хотя солнце припекало. Мы ехали долго, через лес. Потом лес кончился, и мы выехали на большую поляну. Там стоял дом, окруженный стеной. В стене были ворота с калиткой. Отец привязал лошадь возле ворот. Мы прошли в калитку. Потом отец открыл дверь дома и провел меня внутрь. В первом же зале он указал мне на скульптуры и рассказал, что это опасное место, если не знать способов миновать все ловушки. Я спросил, зачем он привел меня сюда? Батюшка ответил – он хранитель этого дома. И когда он умрет, я стану на его место. Я спросил – а кто живет в этом доме? Батюшка ответил – никто, только тайны. Потом он повел меня по залам, каждый раз нажимая на особые камни в стене. Отец сказал, что эти камни позволяют избегать ловушек. И велел мне запоминать их расположение. Так мы прошли весь дом и вышли во внутренний двор. Двор мне не понравился. Там есть могила с каменным крестом, старая изба, пересохший пруд и несколько сухих яблонь. Отец постоял перед могилой, потом достал из-за пазухи фляжку и выпил. Мы вернулись обратно тем же путем. Отец был молчалив.

Обитель

Он видел перед собой только часть центральной машины, или «жернова», как прозвал его из-за гула, с которым вращалось внутреннее колесо. Как было бы интересно зарисовать весь механизм, но и сам он, и невысокий кованый забор вокруг, закругляясь, уходили в темноту. Федя повернул снова вправо, к каналу, и