Золотая химера Борджа - Жюльетта Бенцони

С помощью тех же самых долларов Корнелиус Уишбоун абонировал одну из двух самых просторных лож возле сцены, где были приготовлены не только романтические букеты для дам, но и шампанское с икрой для улучшения настроения всех приглашенных. Гости прибыли, и Корнелиус в черном фраке безупречного покроя с гарденией в петлице встретил их сияющей улыбкой. Он был вне себя от радости. Газеты все чаще и чаще называли его имя рядом с именем певицы, и мало-помалу он приобретал статус жениха. Сейчас он светился какой-то детской радостью. Его состояние оказалось заразительным, просветлел даже озабоченный Альдо, хотя вечер этот был для него исполнением докучного долга, который он взвалил на себя ради симпатичного ему человека, не желая омрачать его праздник. Он уже доставил Корнелиусу неприятность, сообщив еще днем, что, по его мнению, поиски химеры равны по трудности двенадцати подвигам Геракла.

Уишбоун отреагировал на его слова философски:

— Не берите в голову. Сделайте, что сможете, а не получится раздобыть штучку, я снова потихоньку навещу мадемуазель Туссен. Представьте себе, благодаря невероятному везению ей удалось достать необходимые для химеры камни. Я даже думаю, не пойти ли мне к ней завтра и не заказать ли ее немедленно?

— А что, если благодаря еще более невероятному везению найдется подлинник?

— Ничего страшного, я куплю и его… На случай, если божественная Лукреция одну потеряет или ее вдруг украдут.

Разговор на этом закончился, и Альдо внезапно почувствовал, что невероятно устал. Если честно, химера была ему не по душе, и необходимость возиться с ней его тяготила. Собираясь в театр и заканчивая одеваться, Альдо с удовольствием думал о том, что завтра в тот же час он будет спокойно ужинать в вагоне-ресторане, а каждый поворот колеса будет приближать его к лагуне, любимой жене и ребятишкам, словом, к тем, без кого его жизнь не была бы чудом.

Он совершенно искренне рассыпался в комплиментах, увидев царственную тетушку Амели в черном бархате с белым атласом, сверкающую бриллиантами, стоящими целое состояние, на шее, в ушах и на руках.

— Вам бы сидеть в главной ложе! Вы выглядите гораздо представлительнее бедняжки мадам Лебрен, которая, между нами, не делает чести высокой французской моде. Все на ней выглядит как-то мешковато.

— Мешковато или нет, не знаю, но знаю, что ни за что не хотела бы быть на ее месте. Что может быть утомительнее роли жены президента? Инаугурации вперемешку с посещениями больниц, ясель и прочих учреждений! А на вечерах — сплошные незнакомцы, которые к тому же еще не говорят по-французски.

Альдо не забыл сделать комплимент и Мари-Анжелин, которой и в самом деле очень шло длинное крепдешиновое платье сиреневого цвета, сиреневая кружевная накидка и ожерелье из жемчуга, аметистов и бриллиантов, надетое на нее маркизой. План-Крепен, чувствуя, что наряд ей к лицу, пребывала в превосходном настроении.

Хозяин разместил гостей в первом ряду своей ложи, где дам ожидали букеты из роз в кружевной бумаге. План-Крепен тут же заметила и третий стул с букетом и не могла удержаться от вопроса:

— Вы пригласили еще одну даму?

— Да. Я постарался собрать сегодня всех своих настоящих друзей. Но они и ваши друзья тоже…

Корнелиус не успел закончить фразу. Дверь в ложу распахнулась, и вошла Полина Белмон, похожая на летний дождь в своем дымчатом муслиновом платье, отделанном тонкими нитями хрустальных капелек, которые искрились и переливались при ярком свете театральных люстр. Полупрозрачный шарф того же цвета дополнял ее очаровательный туалет, будто бы маскируя дерзновенные декольте спереди и сзади. Ни в ушах, ни на шее не было ни одного украшения, зато множество тонких бриллиантовых браслетов сверкали на руках, а бриллиантовые нити украшали тяжелый узел волос на затылке. Чудесное настроение Мари-Анжелин мгновенно испарилось. Только она и Альдо не издали радостного возгласа, увидев перед собой это чудесное видение. План-Крепен — из-за огорчения, которое было сродни гневу, Альдо — от удивления и неожиданного волнения, которое перехватило ему горло.

«Иисус сладчайший, — вздохнула про себя маркиза, — как бы План-Крепен не устроила нам здесь скандал! И бог знает, что с нами еще здесь может приключиться. Альдо побледнел как полотно!»

Сама она с дружеской улыбкой поздоровалась с прекрасной американкой, чувствуя к ней не только приязнь и симпатию, но и уважение: эта обаятельная женщина была еще и необыкновенно талантлива. Про себя маркиза порадовалась, что ложа в Опере не лучшее место для каких бы то ни было разговоров, и, поскольку сидела посередине, пообещала себе, что пресечет любые недоброжелательные поползновения, какие могут возникнуть у Мари-Анжелин.

— А куда же подевался рыцарь, который от вас ни на шаг? — тут же поинтересовалась План-Крепен у Полины.

Ответил ей Корнелиус:

— Ему просто не хватило места. Ложа очень удобна для шестерых, а если людей больше, всем становится неудобно. — И добавил, не отступая от присущей ему прямоты: — И потом, я пригласил сюда своих друзей, а этот человек к ним не относится.

— Логично. И ничего на это не возразишь, — весело улыбнулся Адальбер. — Но если вы соскучились без него, Мари-Анжелин, то имейте в виду, что он здесь неподалеку. Взгляните в оркестр. Третье место слева во втором ряду мужчин-холостяков. Его нетрудно заметить, он глаз не сводит с нашей ложи.

Прекрасный Оттавио в самом деле сидел рядом с оркестром, но, судя по выражению его лица, счастлив этим не был. Когда его взор обращался к ложе, куда он не был допущен, он вспыхивал таким гневом, что казалось, этот гнев можно потрогать.

— Собираетесь обручиться? — осведомился Альдо, считая, что вопрос звучит шутливо и непринужденно.

— Нет, и в мыслях не имела. Просто приятный необременительный спутник. Мне кажется, у него нет другого занятия в жизни, кроме как осматривать замки и прочие туристические достопримечательности Европы и Америки. С ним может быть очень весело, уверяю вас.

Адальбер не мог удержаться от смеха.

— Примерно так же, как с Отелло, я понимаю.

Дирижер прервал их разговор, приветствуя зал. Все приготовились слушать «Марсельезу», следом за которой сразу последовал американский гимн. В главной ложе стояли президент и его почетный гость, зал, повернувшись к главной ложе, выслушал гимны в торжественном молчании.

Едва зрители сели, свет стал гаснуть, осветился занавес. Оркестр заиграл увертюру. Потом занавес поднялся, открыв на сцене великолепно освещенную гостиную. Зал зааплодировал, приветствуя Торелли, которая с непринужденной улыбкой прохаживалась среди своих гостей.