Ирина Дедюхова Армагеддон № 3 - Ирина Дедюхова

— А папку сиблаговскую как ностальгическое воспинаминание сохранил? Что-то ты виляешь, гражданин начальник, — сказал Веселовский, надевая дубленую куртку. — Или как раз тебе не надо жить? А может, решил подравняться под «наши тяжелые времена», как полковник Федосеев? Я этот вагон в Новосибирске караулить не собираюсь. На Горьковской линии постараюсь этих сук встретить. Или на Свердловской пристегну. Ишь, цепляться они как попало задумали! Не так все просто у них, поверь. Что-то в самом поезде корячится, чует мое сердце. Там все будет решаться. Чем больше думаю над этим, тем больше возникает уверенности, что не зря они потащились по Куйбышевской линии, где сам черт ногу сломит…

— Да катись куда хочешь! Учти, я тебя провожу и сутки буду спать. Это тебе лавры и ордена нужны, спасение мира, то да сё… А по мне — только бы нажраться и выспаться!

— Понятно, как тебя волнуют вопросы судьбы человечества! А чего тогда разводил мухабель с «быть или не быть»? Чего моральки мне на дорогу читаешь, если самому на все с прибором?

— Денис, если честно, от меня вчера Томка к матери переехала. Из-за ночных дежурств… А еще я по ночам стал орать и… царапаться.

— То есть? — в полном недоумении остановился в дверях Веселовский.

— Снится один и тот же сон, будто я царапаюсь в гору, — тоскливо ответил Капустин. — Короче, все время снится, как всем нам приходит долгожданный писец. Ору и царапаюсь. Томку на днях всю исцарапал. Глупо это все, конечно. Поэтому, мне страшно не хочется, чтобы ты срывался именно сейчас. У меня дурные предчувствия, Денис. Все-таки мы с тобой неплохо жили… Общались… Нормально жили, Денис.

— Так и поживем еще, майор! Какие проблемы? — попытался подбодрить раскисшего Капустина Веселовский.

— После этих снов у меня возникает твердая уверенность, что ни хрена нас с тобой жить не оставят. Что-то не то мы с тобой разнюхали в ходе наших следственных мероприятий… А у меня нюхалка не хуже там всяких будет. Мне бы сейчас хоть Томку вернуть… Все бабы — суки и стервы, конечно, но про Томку я всегда знал одно — никому удерживать меня когтями за горло на балконе она не даст! Она всех армагеддонщиков к чертовой матери табуретом положит! В рядок! Так что катись к своим желтоглазым, а я пальцем не шевельну, пока Томка сидит у своей мамаши, которая мне, кстати, тещей доводится… Я тебя за Екатеринбургом постараюсь встретить, до Тюмени. Раньше — никак. А конкретнее — настраивайся на Новосибирск. Мне срочно надо разрешить свой маленький армагеддончик. С Томкой.

Прицепной вагон стоял без опознавательных знаков за короткой платформой. Только освещенные окна, в которых можно было видеть закрытые раздвижные двери купе, указывали, что вагон кем-то обитаем. Веселовский, втихомолку матерясь, с трудом спустился с резко обрывавшейся платформы. Путь через колдобины теперь освещал только слабый свет от прицепного вагона. Но двери его были заперты на полном серьезе и, похоже, гостеприимно распахивать их перед секретным капитаном никто не собирался. Оставалось, блин, только скулить и царапаться в металлическую обшивку, как полковник Капустин по ночам царапался на свою стервозную Томку. Веселовский чуть не завыл на луну от отчаяния. Чуть не сутки искать этих сволочей, все-таки найти — и нате! Выкусите! Они, видите ли, всем вагоном баиньки желают, просили до утра не беспокоить.

В этот момент на платформе появились две недовольные сонные бабы в оранжевых жилетах. С сопением они тащили по грязной наледи шланг с тяжелым металлическим наконечником. Веселовский приободрился, поскольку бабы тянули похожий на удава шланг явно к прицепному вагону. Одна полезла ковыряться с наконечником куда-то под вагон, а другая, не обращая внимания на Веселовского, вдруг оглушительно заорала в железную дверь:

— Вы чо там примолкли, суки? Хочите без угля остаться? Контейнеры на платформе, а электровоз ни хрена не тянет, в Арске накрылся медным тазом. Слышите меня? Вымерзнете к Ижевску, как цуцики!

Наконец дверь вагона распахнулась. Из темного проема осторожно выглянул всклокоченный мужик в синем кителе, накинутом прямо на голое тело. Придерживая дверь плечом, он неторопливо застегнул брюки, не обращая внимания на оранжевую бабу и начинающего замерзать капитана. Задумчиво оглядывая окрестности, он пробурчал:

— Правильно, чего им в Арске электровозы не накрывать медным тазом? Стучат, орут всякое… Еще и уголь им с платформы на горбу таскай среди ночи… А у меня ведь тоже личная жизнь имеется.

— Личная жизнь у него! — возмутилась баба. — Я, может, тоже от личной жизни оторвалась. Мне, может, тоже деваться некуда. Посади этого козла и катись за углем, муромой!

Женщина вынула из кармана куртки фонарь и полезла под вагон на подмогу к напарнице, уже пищавшей из темноты что-то вроде «Милка! Милка!».

На нового пассажира Петрович тоже посмотрел без всякого энтузиазма. Застегнув китель, он, тяжело вздыхая, спустился на заметенную снегом насыпь и тоскливо глянул на контейнер с углем, стоявший у края платформы. Рассеянно глянув на паспорт и билет, он равнодушно засунул оторванный дубликат куда-то в задний карман форменных брюк.

— Катись-ка ты в шестое купе, ладно? Там два нефтяника до Тюмени едут… Но они только вещи там держат, а сами с девками из четвертого купе живут. Там и постель имеется… Они и не пользовались ни разу. Извини, белье тебе выдам после обеда. Я ночь не спал, без сменщика я. И вообще… Некогда мне очень. Да! Чуть не забыл! В первое купе не суйся! Все почему-то сразу лезут в первое купе. А там хоть трое едут, но пока никто еще четвертый не приживался.

— Трое? — с напряженным интересом спросил Веселовский.

— Понимаешь, штука какая… Их трое, сам считал. И если баба одна, а мужиков двое, то угадай с трех раз, что тебе обломится? А? — дыхнул Петрович перегаром на пассажира. — А мне приключения к чему? Потом тебя с побоями на морде к бригадиру водить по вагонам на освидетельствование? Да на хрен! Я тоже хочу еще пожить жизнью половой. Ты меня понимаешь?

В этот момент к контейнеру подбежал черный мужик в длинном пуховике. Увидав проводника, он крикнул в его сторону:

— Петрович! Это тебя к нашей жопе вчера подцепили? Ну, ты даешь! Ты же, вроде, по заграницам катался, на Калининградской железке?

— Да с начальством я поссорился, Валерий, — веско ответил Петрович. — Проявил принципиальность. Теперь катаюсь в вашей жопе.

— Прости, не знал, — растерялся мужик. — Кстати, утром в буфет заходи! Я для тебя ящик портера оставил! Представляешь, мне сегодня какой-то удавчик приснился, сказал, чтобы я на прицепной вагон ящик пива взял! Гы-гы! Ты сны угадывать можешь? Как думаешь, чему удавчики снятся?

— К удавке, блин, — сказал удрученно Петрович. — Ладно, зайду… Они так спят, они даже сны видят… А тут только расслабишься…

— Ты точно знаешь, что один из них — баба? — разочарованно спросил капитан, о котором Петрович, в раздумьях о жизни тяжкой, совсем забыл.

— Какая баба? Никакой бабы! — отрицательно мотнул он головой, явно ухвативший только последнее слово Веселовского. — Ах, ты об этих… Да, точно баба. Точнее не бывает. Сам в майке видел, — подтвердил Петрович и, покачиваясь, пошел за углем.

Едва раздраженному Веселовскому удалось заставить себя заснуть, ему тут же начала сниться большущая змеюка. Она будто специально дожидалась, пока он устроится на чужой смятой постели, стряхнув крошки от сухарей, пивные пробки и пачку исчирканных кроссвордов. Очевидно, решив, что Веселовский совершенно не контролирует ситуацию, змеюка спокойно перебирала в его голове все секретные сведения, доклады, аналитические сводки и даже обычные доносы сознательных граждан на соседей и работников жилищно-коммунального хозяйства. Особенно внимательно она просмотрела отпечаток разговора с майором Капустиным о целях и задачах ближайшего Армагеддона.

— Вот думаю, служивый, кому из вас услужить, — захихикала змеюка, поняв, что ее застукали с поличным.

— Ты кто? — спросил ее Веселовский.

— Конь в пальто! Я — Священный змей, а не «змеюка»! Идиот! — прошипел змей.

— А как вас разберешь-то? — извинительным тоном ответил ему Веселовский, понимая, что это все, конечно, происходит с ним во сне, поэтому он в любой момент может послать наглого змия куда подальше. — Сейчас никого не разберешь: кто — змей, а кто — червяк подзаборный.

— Как в Польше! У нас тот пан, у кого х… больше! — раскатисто заржал змей, дыша на Веселовского перегаром. — А вообще ты свою маму туда посылай! Гляжу, вот, служивый, думаю. Чью же сторону мне-то принять? А ты сам, вижу, пока не определился… Не боишься в драку-то лезть, если так и не понял, за кого ты-то сам? Я, лично, опасаюсь.

Веселовский судорожно стал припоминать, что ему известно о змеях из мифологии. На ум ничего не приходило кроме какого-то летучего змея то ли ацтеков, то ли майя, который кого-то съел. И, конечно, о том змие вспомнил, ну, про яблоко в Раю.