Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня) - Валентин Костылев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Не ведаю. Бабы вой подняли у колодца, когда им о том сказали монахи.
- Бабы любят повыть. На них не гляди. А веру государь не переменит. Не такой он. Что-нибудь да не так. Получала ли ты вести от Андрея?
- Был тут один ихний. Говорит, Андрей там белого медведя убил. Шкуру домой будто привезет, - рассмеялась Охима. - К чему она мне?!
- Полно! И шкура медвежья пригодится. - Неожиданно Герасим обнял ее и поцеловал:
- Помнишь ли, как мы тогда втроем на реке купались по дороге в Москву?.. А ты песню пела в воде, помнишь ли? Смешная ты была!
Охима закрыла лицо руками:
- Буде тебе! Срамота! Чего вспомнил... - проговорила она. - Давно это было. Состарились уж мы. Не та я уже теперь. Старуха я.
- Какая ж ты старуха! Не греши, не наговаривай на себя. Такая же красавица, как и была.
Посидев немного молча и не спуская глаз со смущенного лица Охимы, Герасим подсел к ней поближе.
- Небось, я первый с тобой подружился в те поры, на берегу Волги... Андрейка потом подладился к тебе... Ох, и зло же меня тогда взяло на него...
Герасим взял руку Охимы.
- Вот так же тогда я взял твою руку... Помнишь?
- Помню, - опустив глаза, тихо сказала Охима.
И долго сидели они, вспоминая далекие теперь дни юности.
XV
Тринадцатое декабря 1581 г. Небо ясное. День морозный. В деревне Киверова Гора, в недалеком расстоянии от Пскова, московские послы князь Дмитрий Елецкий и печатник Роман Алферьев, да посол римского папы Антоний Поссевин съехались с послами польского короля - воеводой Яном Збаражским, князем Радзивиллом и секретарем великого княжества Литовского Михайлой Гарабурдой.
Снежная пустыня. От деревень остались одни головешки. Здесь не так давно хозяйничали немецкие ландскнехты. Теперь эта местность заполнилась всадниками, повозками, множеством людей. Посланцы царя Ивана Васильевича и сопровождавшие их люди прибыли сюда, блистая нарядами, золотом своих одежд. Степенные, с тщательно расчесанными бородами, в богатых меховых шубах, московские послы держали себя гордо, с достоинством. Люди их раскинули убранные персидскими коврами, большие теплые шатры, развели около них костры. Елецкий и Алферьев не пожелали жить в уцелевших после войны дымных избах, в которых приютились надменно посматривавшие на московских послов вельможи короля Стефана.
Из Новгорода московским людям по приказанию царя навезли целые караваны съестных припасов, много мяса. Послы усердно угощали обильными обедами, ужинами с вином и брагой римского посла Поссевина.
В польском стане послов было скудно с продовольствием; они питались плохим хлебом и похлебкою без мяса.
Московским людям стало известно, что Баторий из-подо Пскова спешно уехал, оставив начальником над своими войсками главного воеводу Замойского. Разведчики московских послов донесли Елецкому и Алферьеву, что изнуренные бесплодною осадою Пскова польские войска и не получившие жалованья немецкие и венгерские ландскнехты бунтуют, отказываются дальше вести осаду. Замойский, чтобы успокоить войско, заявил солдатам:
"На вас смотрят послы московские из Запольского Яма: если будете мужественны и терпеливы, то они уступят; если изъявите малодушие, то они возгордятся, и мы останемся без мира и без славы, утратив плоды столь многих побед и трудов".
Все эти вести очень пригодились московским послам: они поняли, в каком тяжелом положении находится Баториево войско подо Псковом. Через своих гонцов послы доносили царю Ивану Васильевичу в Москву об этом.
Приступили к переговорам.
Пан Збаражский сказал, обращаясь к послам:
- Если вы приехали сюда за делом, а не с пустым многоречием, скажите прямо, что Ливония н а ш а, и внимайте дальнейшим условиям победителя, который завоевал уже немалую часть Руси, возьмет и Псков и Новгород, ждет решительного слова и дает вам три дня срока.
Елецкий на это ответил:
- Высокомерие не есть миролюбие. Мы угроз не боимся. Вы хотите, чтобы государь наш без всякого возмездия отдал вам богатую землю и лишился бы всех морских пристаней, нужных для свободного сообщения Руси с иными державами. Вы осаждаете Псков уже четыре месяца, конечно, с достохвальным мужеством, но с успехом ли? Имеете ли действительную надежду взять его? А если не возьмете, то не погубите ли и войско и все свои завоевания?
Елецкий и Алферьев держались с независимой простотой, не выказывая охоты идти на уступки. Поэтому, вместо предложенных Стефаном Баторием трех дней, переговоры стали затягиваться. Чем хладнокровнее были русские, тем более горячились послы короля.
Елецкий и Алферьев предложили полякам несколько ливонских городов, занятых русским войском, а также Полоцк со всеми его пригородами, Озерище, Усвят, Великие Луки, Велиж, Невель, Заволочье, Холм. Однако, чтобы Дерпт и прилегающие к нему четырнадцать крепостей остались за Москвой.
Стефановы послы с негодованием отвергли это предложение. Они требовали уступки Польше всей Ливонии, а сверх того и денег на покрытие военных расходов.
Послы удивленно покачали головами, услыхав о требовании денег.
- Сами учинили войну, а мы должны за это вам деньги давать?! Грешно так-то!
Елецкий и Алферьев от души рассмеялись.
Радзивилл высокомерно продолжал требовать денег, не обращая внимания на слова московских послов.
Антоний Поссевин все время находился в московском посольском лагере, прикидываясь сторонником царя. На самом деле, как это понимали и сами московские люди, делал он это для вида, чтобы не возбуждать у русских недоверия к себе, втайне будучи на стороне короля.
- Хитер иезуит, но мы тоже не овечки... Пускай чудит.
Споры об условиях перемирия затягивались. Послы короля говорили о том, что король "не уступит своего права на Нарву и другие крепости, занятые шведами". Царские послы получили от царя наказ, считая Нарву и все незаконно занятые шведами соседние крепости русскими, уступить их польскому королю.
- Великим разумом наградил бог государя нашего, - сказал князь Елецкий. - Пускай Польша ради Нарвы объявит войну Швеции... Пускай отбирает нашу Нарву у шведов. Довольно Стефану красоваться своей доблестью перед нами, пускай омочит сабли в шведской крови. Нам ничего не стоит теперь уступить Нарву, коли мы ее у шведов отстоять не можем.
Королевские послы всё повышали свою требовательность. Елецкий обратился к Поссевину с просьбой, чтобы он помог Москве договориться с Польшей. Но Поссевин, вместо того, стал высказывать сожаление, что де, если Елецкий и Алферьев не пойдут на дальнейшие уступки, - Русское государство могут постигнуть великие бедствия. Король двинет войска в глубь русских земель. Иезуит начал запугивать послов, но они уже знали о безвыходном положении Баториева войска подо Псковом.
Шуйский был взбешен, услыхав о препирательстве королевских послов. Он решил нанести стоявшим подо Псковом войскам Батория новый удар, чтобы сбить спесь с вельможных панов.
4 января Шуйский собрал большое число верховых и пеших воинов и внезапно напал на войска Замойского. После жестокой битвы он взял много пленных, побил множество неприятельских воинов. На поле битвы полегли видные королевские вельможи. По счету то была сорок шестая вылазка псковитян. Со стороны неприятеля был тридцать один приступ.
Замойский торопил своих послов с заключением договора, терпение войска надломилось; паны боялись новых волнений среди ландскнехтов.
6 января 1582 года мир был подписан. Ливонские земли полностью отходили к Польше. Послы московские и послы польские по-братски обнялись. Воеводе Шуйскому послали гонца с известием о состоявшемся примирении держав.
Поссевин снова прибыл в Старицу. Он был уверен, что теперь-то уж он добьется своего в беседах с царем.
На другой день после свидания с царем он писал в Рим:
"Я нашел царя в глубоком унынии. Сей пышный двор ныне выглядит смиренною обителью иноков, черным цветом одежды отражая мрачность души Иоанновой. Но судьбы всевышнего неисповедимы: самая печаль царя, некогда столь необузданного, расположила его к умеренности и терпению слушать мои убеждения".
В беседе со своими помощниками Поссевин высказывал твердое убеждение, что уния будет введена на Руси.
Получив разрешение вновь явиться во дворец, Поссевин начал с того, что принялся уверять царя в искреннем расположении к нему короля Стефана Батория:
- Просил меня его величество король Стефан передать твоему величеству: вражда угасла в его сердце, он не таит никакой скрытой мысли о будущих завоеваниях. Король сказал: пускай ездят в Москву римляне, и немцы, и другие люди через Польшу и Ливонию свободно, беспрепятственно. Пускай в награду за страдания будет тишина христианам и месть разбойникам-крымцам. Король сказал: "Пойду на них! Добро, коли пойдет на них и царь! Надобно унять вероломных злодеев, алчных ко злату и крови наших подданных".
