Иван Грозный (Книга 3, Невская твердыня) - Валентин Костылев

Слова Дуды были выслушаны купцами с превеликим вниманием, хотя втайне и не желали они ничего нового. Купец к новшествам осторожен, недоверчив. Особенно старики. Им каждое новшество кажется "концом света". Торг упрям, привязчив к месту. Но ничего не поделаешь: надо смириться. Государево слово - кремень.

- Что ж вы молчите? Али молвить нечего?! - спросил Дуда.

- Спасибо, добрый начальник, спасибо! Царь - от бога пристав. Как указано царем, так, стало быть, и бог порешил. Против не пойдешь... сказал самый старый из купцов, Семен Осипович Баженин.

Дуда остался недоволен его ответом.

- "Против не пойдешь!" - грозно говорил он. - Да как у тебя, старина, язык-то повернулся сие молвить?! Пудовую свечу должны поставить! Десять служб в монастыре кряду отстоять. Вот что! А ты... "против не пойдешь!"

Купцы притихли, думая про себя: "милость велика, да не стоит и лыка!" Сам Дуда догадывался об этом по выражению их лиц, но вида не показывал. Народ северный, большею частью пришедший на берега Двины из Новгорода, своенравен, горд, неподатлив. Купец здешний - бывалый, продувной. Думает совсем не то, что говорит. А с Семеном Бажениным уж лучше и не спорь. Недавно приехал этот новгородский гость, а уж успел здесь великую силу в купецкой толпе забрать, и хоромы себе воздвигнуть в короткий срок умудрился, хитроумные хоромы, с резьбой и убранством многокрасочным. Среди приземистых курных изб его хоромы высились горделиво, вызывающе: глядите, мол, кто в Холмогорах поселился! И, действительно, все купцы гурьбой к Баженину валом валили с торгом и поклонами, и ото всех ему был почет великий и уважение.

- Ну, - произнес Дуда примирительным голосом, - можно нам и разойтись, государево слово сказано, а вами выслушано, - стало быть, с богом! Будем в дружбе и согласии вершить доброе.

У воеводской избы стояли в ожидании несколько возков. Лошади покрылись инеем. Морозно. Северную Двину и ее притоки давно уже сковало льдом.

Только что перевалило за полдень, а солнце уже скрылось, и небо потемнело. Выступили звезды.

В одном возке - тепло одетый в меховой тулуп Андрей Чохов. Он должен ехать с Дудой к месту строения Новохолмогорска.

- Эй, дядя, заждался меня?! - весело крикнул Чохову выходивший в сопровождении двух стрелецких десятников и подьячих холмогорский голова. Он полез в возок к Андрею Чохову.

- Господи благослови, кутейники-дергачи ели с мясом калачи! Подвигайся, давай место голове, - приговаривая, ввалился он в возок в своей широкой собольей шубе, совсем задавив Андрея. - Места много, а привалиться негде. Да и то сказать, и моя душа не лишняя на свете. Такая же, как и у пушкаря.

Дуда высунулся из возка и крикнул стрельцам и подьячим:

- Эй, Демид! Сели, што ль?! Не мешкайте!

- Се-е-ли! - донесся глухой, придушенный голос.

- Ну, слава богу! Добрый час! Молчан, трогай!

Сидевший верхом на кореннике человек закричал неистовым голосом на лошадей, заработал кнутом. Возок со скрипом и визгом тронулся с места.

- Живой парень у нас Молчан: не тряхнув ушами, куска не съест. В баню токмо, нехристь, не ходит: теперь пуд мыла изведешь на него, а все одно не отмоешь. Лошадятник! Так на конюшне и спит. Тут, брат, не Москва, народ у нас простой. Не люблю я тамошних. Гордецы.

Андрей слушал холмогорского голову почтительно, не решаясь вступить в разговор с начальником области, большим государевым слугою.

Из-за облаков выступила луна.

Многоцветными огоньками заискрились снега. Темными бугорками выглядели разбросанные кое-где по сторонам жилые избы, амбары и другие строения, мимо которых проезжал возок. А дальше раскинулись пустынная, мертвая равнина.

- Здесь, брат, тоже чудес разных не меньше, нежели в Москве. Поживешь - увидишь... - снова заговорил Дуда. - Здешний народ - чудь, видать, от того так и прозывается. Мне один старик ихний сказывал, что на месте нынешних Холмогор бог их чудской стоял, истукан, а звали того бога Иомалы... На голове у него была золотая корона с драгоценными каменьями, а грудь его украшало волшебное ожерелье. На коленях будто бы у него стояла золотая чаша, наполненная золотыми монетами... Она была так велика, эта чаша, что четыре человека могли из нее напиться досыта... Чудно! А главное - монеты те золотые никто не воровал...

Дуда весело рассмеялся.

- Враки все! Но, как говорится, не любо - не слушай, а врать не мешай. А уж вот это так правда. Пришли сюда из Новгорода купцы и наторговали здесь золота во много раз больше, чем у бедного бога чуди. Мало того, и самого бога они истребили, а на его место часовню поставили и всех нехристей в христианскую веру обратили... Где же деревянному богу справиться с нашим купцом! Купец - ловец, а на ловца и зверь бежит. Обчистили они тут простофиль-язычников... А в нынешние годы аглицкие и галанские хваты повадились сюда ездить. Свято место пусто не бывает. А потому сюда батюшка государь и пушкарей засылает... Так уж повелось, - где местечко попригляднее, сюда и сабельку и пушечку тащи... На всякий час, гляди, и пригодится. Завистливое око видит далёко. Так ли я говорю?

Чохов, с любопытством прислушивавшийся к словам Дуды, встрепенулся, ответил почтительно:

- В прошлые года довелось мне много раз по приказанию государевых воевод отбивать недругов огненным стрелянием... Господь бог поможет мне и ныне, коли к тому нужда явится, по приказанию воеводы пустить огонь по ворогу.

Дуда остался доволен кротким ответом государева пушкаря.

- Добро, молодец! Не всякий гость - "милости просим!" Так и я думаю. А места у нас для стреляния хватит. Вот приедем к Архангельскому монастырю, там и выберем для пушкарей местечко. Поближе к водице, чтоб кораблики лучше видеть. Государь в Москве живет, а его глаз давно смотрит на устье Двины, и, как я понимаю, от этого много пользы будет... Одно мне не по душе - аглицкие люди уж больно стали хозяйничать у нас. Галанских купцов гонят, как будто хозяева они на Студеном море, а не мы. Государь Иван Васильевич много воли им дал. Молчи токмо, никому сих слов моих не говори.

- Полно, батюшка Семен Аникиевич, не к чему мне, - скромно отозвался Андрей, окончательно прижатый к кожуху возка.

Дуда мало того, что прижал Андрея к кожуху, но еще во время разговора и руками размахивал, двигался, сидел беспокойно.

"Если так будет и дальше, - думал Андрей, - то я верхом на другую лошадь сяду, рядом с Демидом".

А Дуда, не замечая этого, ударился в пространные рассуждения о том, как терпелив русский народ, как он долго терпел господство иноземных купцов на севере.

- Пора - пора взяться за ум! Терпенье - лучше спасенья. Час терпеть век жить.

Андрею совсем стало невтерпеж от этих разглагольствований холмогорского головы о терпеньи.

- Истинно, Семен Аникиевич, вздохни да охни, а свое отбудь. Одним словом, жив Курилка - докудова еще не помер.

Дуде эти слова очень понравились, и он от души расхохотался, сотрясаясь всем телом, елозя от удовольствия на месте и тем приводя в еще более стесненное положение Андрея, у которого отекли ноги, устали бока от искривленного положения тела.

Ехали голыми равнинами.

- Оный край, - постепенно погружаясь в дремоту и лениво растягивая слова, говорил Дуда, - много добра принесет... Увидишь сам... в недалекое... время...

И замолчал, всхрапнув.

Андрей, воспользовавшись этим, крикнул тихонько Демиду, чтобы он остановил коней, взял из возка войлок, постелил на спину одной из лошадей, впряженных в возок, и поехал дальше верхом, оставив в возке Дуду. Андрею сразу стало легко и весело, когда он услышал позади себя в возке богатырский храп Дуды.

XIII

Андрей Чохов стоит на высоком гранитном берегу и глядит в раскинувшееся внизу, у его ног, полое* море. Оно необъятно для глаз. В серой пустынности уходит оно в неведомую беспредельную даль океана.

_______________

* П о л о е - открытое море.

Сын Андрея, Дмитрий, тут же. Прикрываясь шарфом от холодного ветра, он тихо говорит:

- Долго ли мы с тобою, батюшка, здесь жить-то будем?

Андрей рассмеялся:

- Аль соскучился? Пожить придется. Не тужи.

Дмитрий мялся, придумывая, что бы сказать, дабы не рассердись отца, считавшего скучливость самым тяжелым грехом на свете.

Андрей ждал, готовый произнести несколько жестких слов в назидание сыну.

Дмитрий схитрил:

- Не о себе я, - мне жаль матушку. Она скучает о нас.

Улыбка скользнула по лицу Чохова.

- В обычае то у нее! - вздохнул он. - Да и не гоже, себя ради, дел государевых сторониться. Случалось, в некое время - посылал меня государь за море, в далекие края, к чужеземцам... И жив я остался, и матушка твоя не в убытке, да и познал я многое... В мире жить - миром жить, не окольничать, не отбиваться от людей.

Немного постояв в раздумьи, Андрей сказал:

- Вот бы на этой горе я пушку поставил... Большущую, страшную! Самое ее место. Ей-богу! - Хорошее местечко! Чужеземцы-мореходы подплывали бы к нашему берегу со страхом! Не думали бы, - Москва далече, и бояться неча. Мудрый наш батюшка государь: надоумил его господь к месту крепость здесь воздвигнуть.