Русские анархисты. 1905-1917 - Пол Эврич

В октябре 1920 года барон Врангель, ставший преемником Деникина на юге России, начал мощное наступление, двинувшись с Крымского полуострова на север. И снова Красная армия обратилась за помощью к Махно, и снова было подписано соглашение, по которому повстанческая армия обрела полусамостоятельное существование под общим командованием большевиков[44]. В обмен на сотрудничество коммунисты пообещали Махно амнистировать всех анархистов в российских тюрьмах и гарантировать им свободу пропаганды при условии, что они будут воздерживаться от призывов к насильственному свержению советской власти. (Таким образом, Волин, едва оправившись от тифа, смог возобновить издание «Набата» в Харькове и начал подготовку к созыву Всероссийского съезда анархистов, который должен был собраться к концу года.)

Прошло лишь чуть больше месяца, Красная армия сделала решительный шаг к победе в Гражданской войне – и советские руководители разорвали соглашение с Махно. Пусть даже махновцы больше не представляли интереса как военный партнер, но пока во главе их стоял Батька, шаткому режиму большевиков продолжал угрожать дух примитивного анархизма и опасность всеобщей крестьянской войны, пугачевщины. Таким образом, 25 ноября махновские командиры в Крыму, бурно отмечавшие недавнюю победу над Врангелем, были арестованы Красной армией и немедленно расстреляны. На следующий день Троцкий приказал взять штурмом штаб-квартиру Махно в Гуляйполе, где Чека одновременно и арестовала членов конфедерации «Набат», которые собирались в Харьков на свой съезд, и провела налеты на анархистские клубы и организации по всей стране.

Во время нападения на Гуляйполе большинство штаба Махно было взято в плен и отправлено по тюрьмам или же просто расстреляно на месте. Тем не менее сам Батька с немногими остатками армии, которая когда-то насчитывала десятки тысяч человек, смог ускользнуть от преследователей. Большую часть года ему пришлось скитаться по Украине. Наконец, уставший партизанский вождь, продолжавший страдать от незаживших ран, форсировал Днестр и ушел в Румынию, откуда добрался до Парижа.

Неприязнь большевиков к анархистам продолжала расти еще со времени их первых рейдов против Московской федерации анархистов в апреле 1918 года. К 1919 году вооруженные отряды Черной гвардии и агрессивные партизанские шайки – силы, которые могли представлять военную опасность для, властей, – оказались не единственными объектами преследований; интеллектуалы из конфедераций анархо-синдикалистов и «Набата», самым опасным оружием которых были только их карандаши, часто подвергались арестам и задержаниям, особенно те неугомонные, что отказывались прекратить критику «предательств» и «эксцессов» Ленина и Троцкого.

Григорий Максимов подсчитал, что между 1919 и 1921 годами он; попадал за решетку не менее шести раз. Даже такие лояльные «советские анархисты», как братья Гордины и Иуда Рошин, на краткое время оказывались за решеткой.

Летом 1920 года Эмма Голдман и Александр Беркман на II конгрессе Коммунистического интернационала, а потом на встрече в Москве горячо протестовали против преследования их товарищей. Такие же жалобы были направлены в анархистский Черный крест. Анархо-синдикалисты требовали от зарубежных синдикалистов, прибывших в Москву как делегаты Коминтерна, воспользоваться своим влиянием для обращения к советскому руководству. Поток протестов тем не менее не помешал Троцкому в ноябре 1920 года провести на Украине «крупную хирургическую операцию», когда Красная армия разгромила штаб-квартиру Махно в Гуляйполе, а Чека в Харькове захватила лидеров конфедерации «Набат» – включая Волина, Арона и Фаню Барон, Ольгу Таратуту, Сеню Флешина, Марка Мрачного, Доленко-Чекереза и Анатолия Горелика – и отправила их в московские тюрьмы, в Таганскую и Бутырскую. На несколько недель были задержаны в столице Максимов и Ярчук из Конфедерации анархо-синдикалистов.

Крайне возмущенная новой волной арестов, Эмма Голдман резко пожаловалась на них Анатолию Луначарскому, народному комиссару просвещения, и наркому благосостояния Александре Коллонтай. Оба они, как Эмма рассказывала Анжелике Балабановой, «признали эти злоупотребления, но сочли, что протестовать неразумно». Балабанова, секретарь Коминтерна, организовала для Эммы встречу с Лениным, который заверил ее, что анархистов не преследуют за их убеждения, а только подавляют «бандитов» и повстанцев Махно.

Массовыми арестами анархо-синдикалистов (которые, не в пример махновцам, не представляли вооруженной угрозы властям) большевики надеялись раз и навсегда положить конец их влиянию на заводских рабочих. Постоянная агитация синдикалистов, их действительно заметное присутствие на предприятиях служили для рабочих напоминанием о заре свободы, которая зажглась для них в 1917 году, о расцвете рабочего контроля. С этого времени, по мере того как режим продвигался к централизованному контролю над экономикой, синдикалистам приходилось вести арьергардные бои, побуждая рабочих делать то же самое. В марте 1920 года II Всероссийский съезд рабочих пищевой промышленности, собравшийся в Москве, принял резолюцию, предложенную Исполнительным бюро анархо-синдикалистов (Максимов, Ярчук и Сергей Маркус), в которой большевистский режим осуждался за введение «неограниченного и неконтролируемого господства над пролетариатом и крестьянством, за ужасный централизм, доходящий до уровня абсурда… за уничтожение всего, что только есть в стране живого, непосредственного и свободного». Так называемая «диктатура пролетариата», далее было в резолюции, в действительности представляет собой диктатуру партии и даже отдельных личностей над пролетариатом.

Максимов, автор этих откровенных высказываний, призывал к созданию нового общества, основанного на непартийных советах и свободном труде. Не сомневаясь, что заводские комитеты, имея в руках такое мощное оружие, как всеобщая забастовка, смогут в конечном итоге добиться в России экономической децентрализации, он пытался организовать подпольную Федерацию рабочих пищевой промышленности в качестве первою шага к созданию Российской всеобщей конфедерации труда.

Хотя из организационных усилий Максимова мало что получилось, его цель создания децентрализованной рабочей конфедерации начала пользоваться популярностью среди более радикальных элементов на заводах и в мастерских и даже привлекать внимание некоторых заметных групп диссидентов в самой коммунистической партии.

К концу 1920 года под руководством яркой мадам Коллонтай и ее любовника Александра Шляпникова, бывшего металлиста, а теперь первого наркома труда, сформировалась «рабочая оппозиция», получившая мощную поддержку рядовых членов в профсоюзах и в заводских комитетах. «Рабочую оппозицию» серьезно беспокоила политика «военного коммунизма».

Сторонников оппозиции особенно волновала «милитаризация» рабочих ресурсов и замена рабочего контроля на предприятиях единоличным управлением. Их растущий критицизм политики большевиков отражал разочарование рабочих своими новыми руководителями и неприятие народом заметного сползания советского режима к новому бюрократическому государству. «Рабочая оппозиция» возражала против того, что экономические организации правительства, да и сама коммунистическая партия засорены «буржуазными» специалистами и другими непролетарскими элементами.

Вожди большевиков, заявляла Коллонтай, не понимают нужд рабочего от станка и вообще жизни в цехах и мастерских. Не доверяя простым людям, они стремятся «облечь доверием технических чиновников, наследников прошлого, а не опираться на здоровые творческие элементы трудящихся масс». «Основа противоречий, – говорила она, – вот в чем: будем ли мы строить коммунизм через рабочих или поверх их голов, руками советских чиновников».

Александра Коллонтай, Шляпников и их союзники требовали, чтобы руководство экономикой от правительства было передано рабочим комитетам и профсоюзам, организованным в рамках Всероссийского конгресса производителей, которые прошли процедуру выборов, независимых от партийного контроля. Надо дать полную свободу, доказывали они, творческим силам заводских рабочих, а не «уродовать их бюрократической машиной, полной духа рутины, свойственной буржуазной капиталистической системе производства и контроля».

«Рабочая оппозиция», делала вывод Коллонтай, ставит целью добиться подлинной диктатуры пролетариата, а не партийных лидеров, потому что Маркс и Энгельс провозглашали: «Создание коммунизма может быть и будет делом рук самих трудящихся масс. Создание коммунизма принадлежит рабочим».

Ленин с растущим неудовольствием наблюдал рост оппозиционных настроений. Он оспаривал призыв Коллонтай к отцам-основателям для подкрепления своей позиции. Осуждая идеи «рабочей оппозиции», как «синдикалистское и анархистское отклонение» от марксистской традиции, он призвал ее лидеров к соблюдению партийной дисциплины. Ленин, опасаясь, что синдикалистские доктрины «проникнут в широкие массы», осудил все разговоры о «промышленной демократии» или о созыве Всероссийского конгресса производителей. Он решительно отказался от своих прежних утверждений, высказанных в работе «Государство и революция», что обыкновенный рабочий способен заниматься политическими и экономическими проблемами. «Человек практики, – заявил он, – знает, что это волшебная сказка».