Посох в цвету: Собрание стихотворений - Валериан Бородаевский

Дорогой Юрий Никандрович,

Сердечное Вам спасибо за Ваше милое и прекрасное послание, которое должно быть признано образцовым. Оно меня очень порадовало, а некоторые характеристики заставили от души смеяться. Собирался ответить вам александрийским стихом (почему-то он стал мне особенно мил теперь), но сперва помешали дела, а потом лихорадка, и я вынужден отвечать Вам речью бескрылой.

О Петербургских поэтах скучал не порой, а очень часто, и вообще после Петербурга мне как-то не хватает (психически) воздуха.

Настоящего, деревенского спокойствия я не зияю, так, как охвачен сейчас бездной хозяйственных работ по двум имениям, а <разгар?> уборки самый, можно сказать, настоящий.

Я все-таки надеюсь ответить поэтически; в Вас есть бодрящая сила, которая заставляет браться за струны самых ленивых.

Когда Вы рассчитываете на выход Ваших идиллий? Жду экземпляра с автографом.

Жена шлет Вам свой искренний привет, а я крепко жму руку Вашу.[129]

Дружеское стихотворное послание – характерная примета башенного быта; возрождение жанра послания свидетельствовало о сознательном культивировании нового направления – неоклассицизма, ориентированного прежде всего на традиции русской романтической поэтики и особенно явственно проявившегося в поэзии В. Бородаевского, Ю. Верховского, Б. Садовского. Речь идет как о формировании определенного стилистического строя, ориентированного на поэзию пушкинской эпохи (Баратынского, Вяземского, Батюшкова, Тютчева), так и о своеобразной попытке реставрации жанровой системы романтизма. Иванов не случайно формулировал названия сборников стихотворений Верховского и Бородаевского по жанровому принципу[130]. Сам Бородаевский считал одним их «самых могучих поэтов Символа» Ф. Тютчева (также Вл. Соловьева) и упоминал его в стихах как верного спутника одиноких размышлений.

В начале осени 1910 г. издательство «Мусагет» задумывает издание антологии современной поэзии. Во многом эта идея принадлежала Андрею Белому: весной того же года он организовал при издательстве «кружок экспериментальной эстетики» (Ритмический кружок), в котором принимали участие молодые поэты. Вероятно, именно Белый просил Бородаевского дать стихи в «Антологию» (М., 1911); в письме А. Блоку он сообщал: «Книгоиздательство “Мусагет” издает альманах стихов. Желательны из Петербурга ты, Иванов, Кузмин, Бородавеский и несколько других»[131].

В «Антологию» Бородаевский представил подборку стихотворений, которые позднее были включены им в сборник «Уединенный дол». Редактировали рукописи и формировали состав антологии А. Белый и Эллис (Л. Кобылинский); в связи с возникавшими трениями между редакторами, необходимо было сопровождать черновые рукописи краткими рецензиями на авторов сборника. В наборной рукописи «Антологии» к машинописным копиям стихотворений Бородаевского – «Скиты», «Старцы», «Последний ландыш», «Если сердцу нужно приобщиться радости…» – приложена рукописная копия сонетов с рекомендательной записью Андрея Белого карандашом: «Независимо от данных стихов Бородаевский крупная личность и большой талант. Стихи же данные одобряю . Бугаев»[132]. Уже после выхода «Антологии» редактор «Мусагета» Э.К. Метнер упрекал Андрея Белого: «и если бы я следовал далее тем обещаниям, которые Вы только по слабости воли раздавали направо и налево, то мы издали бы наверно сборник стихов Юрия Верховского, затем Валериана Бородаевского, потом, м<ожет> б<ыть>, статьи Максимилиана Волошина и т. д. ad infinitum»[133]. Ирония заключалась в том, что следующий сборник Бородаевского «Уединенный дол», вопреки воле главного редактора, вышел именно в «Мусагете», и, скорее всего, именно Белый рекомендовал его к изданию.

В конце 1910 г. Бородаевские вновь посетили Петербург, новый год они встречали вместе с семьей А.Н. Толстого. 31 декабря 1910г. Толстой писал А.М. Ремизову: «Если же Вам обоим нельзя будет прийти (что нас очень огорчит), то 2-го января ждем Вас обоих непременно. У нас будет Бенуа и Бородаевский, больше никого»[134].

Те же лица присутствовали и на маскараде у Ф. Сологуба, о котором у М.А. Бородаевской сохранились яркие впечатления; Вяч. Иванов на маскараде не присутствовал, отправив вместо себя Веру Шварсалон с Бородаевскими[135].

Дочь Иванова Лидию и его будущую супругу Веру Шварсалон Бородаевские пригласили погостить в Кшень. В дневниковых записях М. Кузмина за 6 января 1911 г. отмечено: «Зашел к Бородаевским, пил чай, на столе у него книжечка о Ефреме Сирине, разговоры полумосковские, полупровинциальные, успокоительные. Вера и Лидия едут с ними»[136]. В письмах к Вяч. Иванову В. Шварсалон рассказывала о помещичьем быте курской глубинки, всё было в диковинку; из писем мы узнаем о характере Бородаевского: «Вал<ериан> В<алерианович> ведет почти, как мне кажется, келейную жизнь (м<ожет> б<ыть>, от нас он прячется) целый день, с утра до ночи в кабинете, редко после обеда или завтрака присядет на четверть часа от читального стола в гостиной. За обедом у нас с ним интересные разговоры – он мне рассказывает и философствует о <курских?> типах, когда не расспрашивает меня о петерб<ургских> знакомых»[137].

Бородаевский посещал и заседания христианской секции Религиозно-философского общества, которые также проходили на «башне». Всерьез заинтересовавшись славянофильством, в 1910 г. он выступил с докладом «Религиозная правда Константина Леонтьева»[138]. Об одном из таких заседаний вспоминал Андрей Белый: «помню, торжественно заседает совет петроградского религиозно-философского о<бщест>ва <…> или кто-нибудь, близкий Иванову: Бородаевский, Недоброво, иль сектант, иль поэт и т. д.»[139].

В собраниях петербургской секции РФО Бородаевский познакомился с Н.А. Бердяевым и С.Н. Булгаковым, которые пригласили его сотрудничать в московское религиозно-философское издательство «Путь». Е.К. Герцык сообщала Вяч. Иванову в письме от 9 января 1911 г. из Москвы: «Сегодня прямо от нас с чемоданами уехал Бородаевский. Он виделся с Николаем Александровичем и Булгаковым в Княжьем Дворе и сегодня у нас и, хотя десять раз порывался уходить, боялся наскучить и т. д., всё же хорошо под конец разговорился и прочел даже стихи. Бердяев предложил ему написать для “Пути” монографию о Леонтьеве, и он заинтересовался и хочет попытаться»[140].

В начале февраля 1911 г. Бородаевский приезжает в Москву на открытое заседание Московского РФО, посвященное 10-летию со дня смерти B.C. Соловьева. Заседание состоялось в зале Политехнического музея; прочитанные доклады вошли в сборник «О Вл. Соловьеве» (М.: Путь, 1911). Бородаевский приезжал специально чтобы послушать Вяч. Иванова, который выступил с докладом «О значении Вл. Соловьева в судьбах нашего религиозного сознания». В одной гостинице с Ивановым остановились и Бердяевы. Вскоре после докладов, 11 февраля, состоялся импровизированный вечер у Н.А. Бердяева, о котором подробно сообщал в письме к жене В.Ф. Эрн: «11-го вечером, все собрались у Бердяевых. <…> Вечер удался на славу, с большим внутренним содержанием, с интересными разговорами, но без споров. Меня выбрали “председателем” и я заведовал чтением поэтов. Сначала читала Аделаида Казимировна Герцык, затем Бородаевский и, наконец, Вячеслав. <…> После того, как прочли Герцык и Бородаевский, пришла Маргарита Кирилловна (в первый раз) и очень быстро освоилась с нашим обществом. <…> Л<идия> Ю<дифовна> попросила, чтобы я как председатель еще раз устроил чтение стихов Герцык и Бородаевского, и они читали второй раз, чтобы слышала их и Маргарита Кирилловна. От второго чтения стихи еще выиграли»[141]. Об этом же вечере сообщал в письме к Андрею Белому его давний приятель и антропософ М.И. Сизов, который на вечере в РФО зачитывал доклад отсутствовавшего А. Блока: «Вчера я был у В.И., поговорили с ним дружески, он самостоятелен и чувствует как бы нашедшим путь. К нему пришел Эрн, которого только что оправдали: ему грозил год каторги за издание одной брошюры, а жену надо везти на юг. Потом поднялись к Бердяеву, там был маленький раут, был Булгаков, Эмилий Карлович, Маргарита Кирилловна, Бородаевский, Герцыки. А. Герцык, Бородаевский и В.И. читали стихи. Было мило»[142]. В Москве Бородаевский провел около двух месяцев. К этому периоду следует отнести его активное знакомство с группой «Молодого Мусагета» и участие в работе Ритмического кружка; скорее всего, тогда же он заинтересовался антропософским кружком, группировавшимся вокруг издательства. Об одном из чтений его стихов сообщал Белому С. Бобров в письме от 16 апреля 1911 г.: «В прошлую среду в “Мусагете” Сергей Соловьев читал статью о Дельвиге. <…> Потом читали стихи. Вяч. Иванов (хорошие стихи, но немного холодные), Бородаевский (слабо), Эллис, Любовь Столица <…>»[143].

Тогда же, весной 1911г., Вяч. Иванов, предлагая Брюсову стихи Бородаевского для публикации в «Русской мысли», настаивал на том, что его поэзия заслуживает более пристального внимания; Брюсов, тем не менее, печатал его с большой неохотой. В письме к Вяч. Иванову от 11 мая он вяло констатировал: «Одно стихотворение Верховского, из числа переданных тобою, напечатано. Бородаевского стихи мне нравятся менее»[144]. В ответном письме от 25 мая Иванов продолжает настаивать: «Сожалею и удивляюсь, что ты не хочешь признать Бородаевского. Сила его дарования очевидна»[145]. Брюсов так и не изменил своего отношения к поэзии Бородаевского; вот как описывала свой визит к Брюсову Аделаида Герцык в письме к сестре от 31 октября 1910 г.: он «читал ужасные строчки из присланных ему рукописей <…>. Язвительно и сухо отвечал мне на вопросы о поэзии Бородаевского, Черубины <…>»[146]. Всё же в рецензии на «Антологию» Мусагета Брюсов «довольно кисло похвалил»[147] в числе прочих поэтов и Бородаевского: «большинство молотых поэтов питает непобедимое пристрастие к стилю парнасцев <…> Их стихи, нередко принимающие форму сонетов, – большею частью риторические рассуждения о каком-нибудь “муже древности”, по возможности о таком, существование которого мало кому известно и имя которого дает повод для интересной рифмы. Бесспорно, мастерства (не в дурном смысле слова) достиг в этом роде Валериан Бородаевский, у которого, например, очень хорошо сделано стихотворение “Волы священные – Иосиф, Варсонофий”»[148]. В брюсовском экземпляре «Уединенного дола» (М., 1914), подаренном автором[149], о внимательном чтении свидетельствуют карандашные пометы на рифмах, показавшихся Брюсову интересными: «персти – отверстий», «орлей – горле». В инскрипте на авантитуле книги значится: «Глубокоуважаемому Валерию Яковлевичу Брюсову. Автор. 12 мая 1914 г.»; кроме того, Бородаевский тут же почтительно процитировал и последнюю строфу брюсовского стихотворения «Блудный сын» (сб. «Urbi et Orbi»).