Человечество: История. Религия. Культура Древний Рим - Константин Владиславович Рыжов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
4) Битва при Сентине
Победа консулов не привела к окончанию войны. После ухода из Эрутрии Волумниева войска этруски взялись за оружие и начали призывать к восстанию и самнитского вождя Геллия Эгнация, и умбров, а галлов огромною мздой склонять к себе на свою сторону.
Из-за этого и ради проведения выборов (сроки уже подошли) консул Волумний был отозван в Рим. Прежде чем собрать центурии для голосования, он созвал народную сходку и долго рассказывал о тягостях этрусской войны: уже тогда, когда он сам вместе с товарищем вел там совместные действия, подобная война была непосильна для одного полководца и одного войска, а ведь с тех пор, говорят, добавились еще умбры и громадные полчища галлов; пусть же, говорил он, каждый помнит, что в этот день избираются консулы вести войну против четырех народов. И если бы не уверенность, что народ римский единодушно изберет консулом того, кто ныне слывет бесспорно первым из всех полководцев, он бы тотчас сам назначил его диктатором.
Ни у кого не было сомнений, что единогласное избрание предстоит Квинту Фабию. И он действительно в пятый раз занял эту должность. В товарищи ему опять избрали Публия Деция, который стал консулом в четвертый раз [295 г. до Р.Х.]. Военные полномочия Луция Волумния были продлены еще на год. После выборов народ постановил, что войну в Этрурии следует без жребия поручить Фабию. Тотчас после избрания консул двинул послушное войско к крепости Ахарна, возле которой находился неприятель, и подошел к лагерю Аппия Клавдия. В нескольких милях от лагеря навстречу ему попались дровосеки с охраной. Завидев шествующих впереди ликторов и узнав, что Фабий стал консулом, они с бурной радостью возблагодарили богов и римский народ за то, что именно Фабия послали к ним военачальником. А когда, обступив со всех сторон, они приветствовали консула, тот спросил, куда они держат путь, и, услышав, что за дровами, сказал: «Быть этого не может! Разве у вас нет частокола вокруг лагеря?» И когда на это ему закричали, что есть и частокол двойной, и рвы, и все равно очень страшно, Фабий произнес такие слова: «В таком случае дров у вас хватает: ступайте и выдерните частокол». Те возвратились в лагерь и стали выдергивать там частокол, нагнав страху и на воинов, оставшихся в лагере, и на самого Аппия: каждый объявлял другим, что это делается по приказу самого Квинта Фабия. На другой день лагерь снялся с места, а претор Аппий был отослан в Рим.
С этого времени римляне нигде не разбивали постоянного лагеря. Фабий считал, что воинам вредно сидеть на одном месте: переходы и перемена мест делают их подвижней и крепче. Но переходы были, конечно, такими, какие возможны, когда зима еще не кончилась. А с началом весны, оставив второй легион возле Клузия и поставив во главе лагеря пропретора Луция Сципиона, сам Фабий возвратился в Рим для совещания о ведении войны. Представ перед сенатом и народом, консул дал понять, что положение в Эрутрии очень серьезно, и он готов принять помощь других военачальников. Вот почему не только оба консула отправились на войну с четырьмя легионами и многочисленной римской конницей, с тысячей снаряженных на эту войну отборных кампанских всадников и еще с войском союзников и латинов, превышавшим по численности римское войско, но и два других войска были поставлены для защиты от этрусков неподалеку от Города: одно у фалисков, другое близ Ватикана. Гней Фульвий и Луций Постумий Мегелл, оба пропреторы, получили приказ разбить в этих местах постоянные лагери.
Еще до возвращения консулов несметные полчища сенонских галлов, явившись к Клузию, осадили римский легион в его лагере. Сципион, стоявший во главе лагеря, решил, что малочисленность его воинов следует возместить выгодным положением, и повел войско на холм между городом и лагерем. Но от поспешности он не разведал толком дороги и взобрался на вершину, уже занятую неприятелем, поднявшимся с другой стороны. Так что на легион обрушился удар с тыла, и теснимые отовсюду воины оказались во вражеском кольце. Судя по некоторым сочинителям, пишет Ливий, легион там и погиб, причем не спасся ни один человек, чтоб хотя бы сообщить об этом несчастье. Весть о нем дошла до консулов, бывших уже недалеко от Клузия, лишь когда они завидели галльских всадников: на груди их коней болтались головы, головы торчали на пиках, а сами всадники по своему обычаю горланили победные песни.
Перевалив Апеннины, консулы встретили противника в окрестностях Сентина. Там на расстоянии от него примерно в четыре мили разбили лагерь. Враги тем временем, посовещавшись между собой, решили не смешиваться всем в одном лагере и не выходить на бой всем одновременно; самниты соединились с галлами, этруски с умбрами. Назначили и день битвы: самниты и галлы должны были завязать сражение, а этруски и умбры в разгар боя напасть на римский лагерь. Этим намерениям помешали, однако, три перебежчика из Клузия, пробравшиеся тайком под покровом ночи к консулу Фабию; узнав от них вражеский замысел, консулы отправили письменный приказ Фульвию и Постумию двигаться с войсками из Фалискской и Ватиканской округи к Клузию, беспощадно разоряя при этом вражеские земли. Слух об этих разорениях заставил этрусков поспешить из Сентинской округи на защиту своих владений. Тогда-то консулы и двинули войска, чтобы дать сражение в отсутствие этрусков.
На правом крыле против самнитов Квинт Фабий поставил первый и третий легионы, на левом против галлов – Деций выстроил пятый и шестой. Под началом Фабия римляне скорей отражали нападение, а не сами нападали и затягивали битву сколь можно дольше, ибо вождь их знал твердо: и самниты и галлы храбры в первой схватке, и надо только выдержать этот их натиск; если же битва затянется, ярость самнитов мало-помалу ослабеет, а силы галлов, совершенно не способных терпеть жару и усталость, тают на глазах: в начале битвы они сильнее мужей, в конце слабее женщин. Так что он старался как мог сохранить силы воинов свежими, дожидаясь срока, когда враг обычно начинал поддаваться. Но Деций, в его возрасте и при его отваге, склонный к более решительным действиям, сразу же бросил в битву все бывшие в его распоряжении силы. А когда пешая битва показалась ему слишком вялой, он отправил в бой конницу и, присоединившись к самым отчаянным отрядам юнцов, призвал
