Этрусская химера - Лин Гамильтон

— А как насчет посылки, которую вы мне прислали сегодня? — спросила я.

— Какой посылки? — удивился он.

— Значит, вы мне ничего не присылали?

— Нет, — ответил он. — Ну, как, сможете ли вы приехать сегодня, чтобы попраздновать с нами?

— Едва ли, — возразила я. — У меня есть пара дел, которыми нужно срочно заняться.

Объяснять было нечего. Он волновался настолько искренне, что я не знала, что и думать.

— Тогда завтра, — попросил он. — Обещайте, что вы приедете.

Я осторожно взяла гидрию и несколько минут просто держала ее в руках, стараясь ощутить вес, баланс и гладкую поверхность сосуда. Потом я поставила ее на гостиничный стол и смотрела на нее — долго-долго.

А еще потом достала список подозреваемых. Надо выбрать одного, напомнила я себе. Все они просто не могут оказаться виноватыми сразу. Я нарисовала три колонки и попыталась разместить имена — по крайней мере в одной из них.

В первую, названную мной шарадой, я выписала имена тех, кто участвовал или мог участвовать в инсценировке с поддельным Лейком: во-первых, и главным образом Романо как исполнитель роли Лейка; Антонио; Буше; Палладини; Анна Карагианнис, она же служанка Анна; Евгения Понте, в чьем агентстве числились и Антонио, и Романо; а также Дотти, так как она была знакома с Евгенией или, по крайней мере, с ее агентством.

Во вторую колонку я занесла врагов Лейка: Розати, вопреки всем его словам; Джино Мауро; Джианни Вери; и, быть может, главную врагиню среди всех — Бренди Лейк; и снова Анну как тетку жениха Бренди Тасо; а также Майру, сиделку при Бренди. Дотти вполне могла оказаться знакомой с Мауро — я почти не сомневалась, что именно он был тем таинственным незнакомцем с Пиацца Навона — и она также попала в этот столбец. Заканчивал его Леклерк, учитывая рассказ Райена о том, что Мондрагон уволил этого типа после предпринятой им попытки напрямую выйти на Лейка.

Третью колонку я озаглавила «гидрия» и вписала в нее тех, кто был тем или иным образом связан с сосудом по работе или же просто потому, что они видели его: Дотти; Леклерк, пусть его и не было более среди нас; конечно же, Годар; Антонио и Романо, которым было известно, что она находится у меня; Никола Мардзолини и Розати попали сюда просто по роду деятельности. По той же причине я занесла в список и Альфреда Мондрагона, к тому же знакомого с Лейком.

Потом я вычеркнула усопших и тех, кто подобно Майре едва ли мог повлиять на события. Во всех трех столбцах присутствовала единственная персона: Дотти Бич. Я поглядела на гидрию. Три группы и три головы у Химеры. Своим появлением гидрия все изменила.

Глава пятнадцатая

Орвьето

Дотти Бич стояла возле «Хасслера» рука об руку с таинственным мужчиной, которого я приняла за Джино Мауро, Джино Великолепного, на основании одного лишь его короткого выступления на Пиацца Навона. Я думала, что Дотти соврала о том, что остановилась в «Хасслере», однако это было не так. Просто она не удосужилась сообщить, что обитает в комнате, зарегистрированной на имя Джино Мауро. Через несколько минут, после того как они вышли наружу, рядом с ними затормозил «ягуар», за рулем которого находилась Евгения Понте, а на пассажирском сидении находился Витторио Палладини. Джино и Дотти сели в автомобиль, и компания отъехала. Я пристроилась следом за ними.

Евгения, не торопясь, ехала по Аутострада дель Соль до поворота на Орвьето. Не выезжая на ведущую в город дорогу, она обогнула холм, на котором расположен этот город, пересекла долину и начала подниматься вверх по противоположному склону. От освещенных вечерним солнцем кипарисов по полям протягивались длинные пальцы теней. Дорога постепенно карабкалась в гору, петляла, от нее отходило несколько ответвлений, и я опасалась, что потеряю их, но примерно в пяти милях от города она свернула с дороги и въехала в высокие кованые ворота.

Подождав несколько минут, я тоже проехала через ворота, длинная подъездная дорога привела меня к достаточно симпатичному каменному дому самым приятным образом расположенному в роще кипарисов. На просторной площадке перед домом уже находился теперь пустой «ягуар», рядом с ним пристроилась парочка «мерседесов», «дзетта», два «опеля», арендованный «фиат» и красный «ламборджини», за задним стеклом которого можно было заметить желтый зонтик, столь памятный мне по Ницце и Вольтерре.

Достав коробку из багажника, я направилась к входной двери. Я позвонила, потом постучала, однако ответа не было. Обойдя вокруг дома, я поднялась вверх по небольшому склону и оказалась в очаровательном заднем садике. Наверху небольшого уклона располагался плавательный бассейн, на противоположной стороне долины восседал на своем высоком плато Орвьето, поблескивавший солнечным зайчиком, отражавшимся от купола кафедрального собора. Там не было абсолютно никого при всем количестве автомобилей на стоянке. Дотти и Джино, Евгения и Витторио словно растворились в воздухе.

Я постучала в заднюю дверь. Ответа также не было, однако в лоджии оказался длинный накрытый стол. Он был застелен полотняной скатертью; тарелки, салфетки и столовые приборы были искусно расставлены вдоль одного из его краев; в середине располагалась композиция из цветов; с ней соседствовали несколько незажженных свечей.

Я заглянула в окна и вновь не увидела никаких признаков жизни. Осмотрев задний сад, я заметила на ветви дерева у самой границы владения кусок красной материи. Здесь начиналась тропа, которая сперва шла по лесу под углом, а потом поворачивала назад между деревьев. Завершалась она длинным каменным коридором, врезанным в склон холма и крыши не имевшим, в конце него находилась открытая деревянная дверь, за которой виднелся ход в самое нутро холма.

Внутри было довольно темно, остро пахло прелой листвой и плесенью. Я находилась наверху очень старой и щербатой лестницы, спускавшейся еще глубже во мрак, впрочем, рассеивавшийся в самом низу. Я осторожно спускалась по лестнице, стараясь не шевельнуть какой-нибудь камушек, который мог бы выдать мое присутствие. Оказавшись на последней ступени, я глубоко вдохнула и вышла на свет.

Не знаю, что они увидели во мне, кроме женщины в черных брюках и туфлях и белой блузке с большой картонной коробкой в руках. Помеху, от которой следовало отделаться? Учительницу, заставшую своих учеников за какой-то сомнительной проделкой в школьном дворе? А может быть, и ангела мщения?

Знаю только то, что видела я сама: двенадцать человек, мне знакомых, настороженных, смущенных или испуганных, или же просто полных любопытства. Но я заметила не только это. Наверно, испуг, почти непереносимое стремление бежать позволили мне проникнуть за цивилизованное обличье того чудовища, что таилось внизу. Передо мной клубилось чудовищное облако зла, рожденное отчасти безразличием к последствиям собственных поступков, отчасти же расчетливой злой волей.

— Полагаю, что эта вещь принадлежит вам, — сказала я, протянув руки с коробкой к собравшейся группе.

Дотти Бич разразилась слезами.

— Я не убивала Робера Годара, — прорыдала она. — Что бы тебе ни наговорили.

Тем временем Никола Мардзолини шагнул вперед, взял коробку, извлек из нее бесценное содержимое и поставил гидрию на каменную скамью. Все мы невольно поглядели на нее. Она казалась на своем месте в этой гробнице, что едва ли можно было назвать удивительным, поскольку подобная керамика в основном изготавливалась для мертвых. Мы находились в этрусской гробнице, в чем я могла быть уверена благодаря знакомству с Робером Годаром.

Я стояла у входа в палату примерно двадцати футов длины и подобной же ширины, переломленная углом крыша была выкрашена в красный цвет. Вдоль всех четырех стен располагались каменные скамьи, на которых лежали подушки; цепь их разрывал только вход, в котором я находилась, и еще один дверной проем справа от меня, за которым лежала густая тьма. Настенная роспись поблекла и исчезла почти, различить можно было только некоторые детали: голубые и желтые ласточки порхали на одной из них, контуры какого-то пиршества угадывались на другой. На противоположной стене была нарисована дверь, а над нею рука древнего художника выписала померкшее, но еще различимое изображение Химеры.

Перед фальшивой располагался стол, покрытый скатертью в тон потолку, и на нем был устроен бар. Вино стыло в большом ведерке со льдом, синего стекла бутылка с граппой уже была откупорена, рядом стояли блюда с маслинами и сыром, несколько свечей, расставленных на столе и по всему помещению, распространяли свет, перемешанный с тенями.

— Всему этому есть объяснение, — проговорил Сезар Розати.

— И все мы, не сомневаюсь, мечтаем услышать его, — произнес голос за моей спиной. Сердце мое ушло в пятки. Если я только что полагала оставаться в дверях и при необходимости срочно ретироваться, то предосторожность моя уже оказалась напрасной.