Вокруг света на Коршуне - Константин Станюкович

Сетка принесена. Матрос осторожно приблизился и только что сделал движение, как Егорушка и Сонька бросились по вантам наверх и в мгновение ока уже были на брам-pee и поглядывали вниз.

- Эка дьяволы, чтоб вас! - пустил им вслед боцман и хотел было бежать доложить старшему офицеру, что "обезьянов" никак нельзя поймать, как в эту минуту раздался взволнованный голос старшего офицера:

- Караул, наверх!.. Команда во фронт!..

Все мгновенно затихло на корвете.

По обе стороны палубы, от шканцев до бака, стояла, выстроившись в две шеренги, команда; на левой стороне шканцев выстроился караул, а на правой офицеры, имея на правом фланге старшего офицера, а на левом кадета Ашанина.

Капитан и вахтенный начальник ожидали у трапа.

- Шабаш! - раздался молодой окрик гардемарина, сидевшего на руле адмиральского катера, и через минуту на палубу "Коршуна" вошел небольшого роста человек, лет сорока с небольшим, в сюртуке с адмиральскими погонами и с аксельбантами через плечо, со своим молодым флаг-офицером.

Когда капитан и вахтенный начальник отрапортовали адмиралу о благополучном состоянии "Коршуна", адмирал, протянув руку капитану, тихой походкой, с приложенной у козырька белой фуражки рукой, прошел вдоль фронта офицеров, затем прошел мимо караульных матросов, державших ружья "на караул", и, в сопровождении капитана и флаг-офицера, направился к матросам.

- Здорово, молодцы! - чуть-чуть повысил свой тихий скрипучий голос адмирал, приблизившись к фронту.

"Р-ра-аздва-ай!", раздавшееся звучно и весело, должно было означать "здравия желаем, ваше превосходительство!".

Адмирал медленно обходил по фронту, и матросы провожали адмирала глазами, взглядывая на его умное серьезное лицо.

Обойдя команду, адмирал обратился к капитану с изысканной, но холодной вежливостью:

- Попрошу вас удалиться на минуту, Василий Федорович.

И когда капитан удалился, он, несколько более повысив голос, спросил, обращаясь к матросам:

- Всем ли довольны, ребята?

- Всем довольны, ваше превосходительство! - так же весело, как и раньше, отвечали матросы.

- Нет ли у кого претензии?

Ни звука в ответ.

- Если есть у кого претензия, выходи, не бойся!

Никто не шелохнулся.

- Так ни у кого нет претензий?

- Никак нет, ваше превосходительство! - в один голос ответили матросы.

По тонким губам адмирала пробежала удовлетворенная улыбка и снова скрылась в серьезном выражении лица.

Вслед затем команду распустили, и начался осмотр корвета в сопровождении капитана и старшего офицера. Осмотр был самый тщательный. Адмирал, минуя показные, так сказать, места, заглядывал в такие укромные уголки, на которые обыкновенно меньше всего обращается внимания. Он был на кубрике, в помещении команды, приказал там открыть несколько матросских чемоданчиков, спускался в трюм и нюхал там трюмную воду, заглянул в подшкиперскую, в крюйт-камеру, в лазарет, где не было ни одного больного, в кочегарную и машинное отделение, и там, не роняя слова, ни к кому не обращаясь с вопросом, водил пальцем в белоснежной перчатке по частям машины и глядел потом на перчатку, возбуждая трепет и в старшем офицере и старшем механике. Но перчатка оказывалась чистой, и адмирал шел далее, по-прежнему безмолвный. Наконец, когда решительно все было осмотрено, он вышел наверх и, поднявшись на мостик, проговорил, обратившись к капитану:

- Считаю долгом заявить, что нашел корвет в примерном порядке.

Капитан ни слова не сказал в ответ.

- Ну, а теперь посмотрим, как у вас подготовлена команда. Потрудитесь вызвать сюда барабанщика.

- Боевую тревогу! - тихо приказал адмирал, когда явился барабанщик.

Барабанщик стал отбивать тревожную, несмолкаемую трель, и через несколько минут корвет готов был к бою.

Смотр продолжался очень долго. Были и парусное учение, и артиллерийское, и пожарная тревога, и посадка на шлюпки десанта, и стрельба в цель - и все это не оставляло желать ничего лучшего. Матросы, сразу поняв, что адмирал занозистый и "скрипка", как почему-то внезапно окрестили они его превосходительство (вероятно вследствие скрипучего его голоса), старались изо всех сил и рвались на учениях, как бешеные, чтобы не подвести любимого своего капитана, "голубя", и не осрамить "Коршуна".

Наконец все окончено, и адмирал благодарит капитана.

Капитан принимает эти похвалы с чувством собственного достоинства, без того выражения чрезмерной радости, которая столь нравится начальникам и потому довольно обыкновенна среди подчиненных, и адмирал, как будто удивленный этой малой отзывчивостью к его комплиментам, к тому же весьма редким и не особенно расточительным, взглядывает на капитана пристальным взглядом умных своих глаз и, словно бы угадывая в нем рыцаря долга и независимого человека, чувствует к нему уважение.

Андрей Николаевич так растерялся, когда адмирал обратился лично к нему с благодарностью, его лицо имело такое страдальческое выражение, и пальцы, приложенные к треуголке, так тряслись, что адмирал, видимо не желая продолжать агонии подчиненного, поспешил отойти.

Когда катер с адмиралом отвалил от борта, все весело и радостно бросились в кают-компанию. Сияющий и радостный, что "Коршун" не осрамился и что адмирал нашел его в полном порядке, Андрей Николаевич угощал всех шампанским, боцманам и унтер-офицерам дал денег, а матросам до пяти чарок водки и всех благодарил, что работали молодцами.

Экзамены прошли благополучно. Даже сам адмирал, присутствовавший на экзаменах из астрономии, навигации и морской практики, слушая ответы Ашанина, одобрительно качнул головой. Наконец последний экзамен сдан, и Володе объявили, что у него баллы хорошие и что они вместе с представлением о производстве будут немедленно посланы в Петербург в Морской корпус.

Теперь Володе оставалось только ждать приказа, и тогда он будет стоять офицерскую вахту, то есть исполнять обязанности вахтенного начальника под ответственностью капитана, как исполняли уже другие гардемарины. Тогда он и получит сразу целую кучу денег - во-первых, жалованье со времени производства его товарищей и, кроме того, экипировочные деньги. А деньги будут весьма кстати, так как золото, подаренное дядей-адмиралом, уже было совсем на исходе.

Зато теперь и тратить денег было некуда на этой скучной стоянке в Печелийском заливе. На берег некуда было и съезжать. Целые дни проходили в разных учениях, делаемых по сигналам адмирала.

Так прошло полтора месяца - всем опротивело это печелийское сидение, как вдруг однажды адмирал потребовал капитана к себе, и вернувшийся капитан поздравил всех с радостной вестью о том, что корвет на следующее утро идет в С.-Франциско. Нужно ли прибавлять, как обрадованы были моряки этой приятной новостью. Вместе с нею капитан сообщил и другую: адмирал по болезни скоро уезжает в Россию. Кого назначат на смену, никому, конечно, не было известно; но и капитан и многие офицеры почему-то думали, что, вероятно, будет назначен лихой адмирал Корнев, известный в те времена во флоте под разными кличками и между прочим под кличкой "беспокойного адмирала".

- Действительно беспокойный, господа, - заметил Андрей Николаевич. - Я с ним плавал, когда он первый раз ходил начальником отряда. У-у... бедовый! - прибавил старший офицер и почему-то вздохнул.

- Он всех в христианскую веру приведет, - вставил и старый штурман, смеясь.

- А что, разве свирепый? - спрашивал мичман Лопатин.

- А вот увидите, если он к нам явится... Он тут всех перетормошит... Кипучая натура. Недаром все его боятся, особенно с первого раза, пока не узнают хорошо. В лоск, батенька, разносит! - прибавил Степан Ильич.

- Ну, это мы еще посмотрим! - вызывающе заметил мичман Лопатин.

- То-то посмотрите! - засмеялся старый штурман.

Глава тринадцатая

САН-ФРАНЦИСКО

Красные обрывистые берега уже открылись, и Володя жадно, с лихорадочным любопытством всматривался в берега этой почти сказочной страны, заселившейся с необыкновенной скоростью. Он еще недавно много слышал о ней от одного из первых золотоискателей, шведа, капитана небольшого купеческого брига, который стоял рядом с "Коршуном" в Печелийском заливе.

В 1848 году, когда по всему миру пронеслась весть об открытии золота в Калифорнии, этот швед был штурманом на купеческом судне. Он соблазнился желанием быстро разбогатеть и, охваченный золотой горячкой, бежал со своего корабля и добрался до только что возникавшего С.-Франциско, тогда еще беспорядочного поселка, или, вернее, лагеря, куда со всех стран стекались разные авантюристы, жаждавшие быстрой наживы, разный сброд, надеявшийся на свои мускулистые руки.

Рассказы шведа дышали чем-то фантастичным и вместе с тем страшным и жестоким о первых временах поисков золота в Калифорнии, где в одну неделю, в один день, люди, случалось, делались богатыми. Но швед, как и масса других золотоискателей, горько разочаровался. Он не разбогател, хотя и находил золото, он отдавал его за провизию, за обувь и платье, за инструменты, за вино. Наживались главным образом поставщики и торгаши, нахлынувшие вслед за пионерами, а не самые пионеры.