Последний полустанок - Владимир Иванович Немцов

Жизненный опыт такого начальника, как Толь Толич, всерьез заинтересовал Римму. Устраиваются же люди! Все у него есть. Хорошая квартира, не то что у Риммы — живут в одной комнате. На дачу только на машине ездит. Жена, конечно, старуха, а ходит в каракуле с двумя чернобурками. Откуда такое счастье свалилось? За что?

И Римма опять вернулась к начатой теме:

— Мабуть, вы с самим министром балакали? Який вин? Молодой чи старый? Здается мне, що министр вас сюда устроил?

— О таких вещах, золотко, не расспрашивают. — Толь Толич пригладил похожие на подсолнушки усы. — Может, и министр, а возможно, и кто-нибудь другой. — И опять по привычке, как бы невзначай, поглядел на потолок.

Римма вздохнула.

— Вот бы познакомиться…

Будем к ней снисходительны. Не только пустенькую девочку, но и зрелых, умудренных опытом людей Толь Толич не раз вводил в заблуждение своим многозначительным поглядыванием на потолок. Кто знает, кого он имеет в виду? Впрочем, расспрашивать неудобно. Потом узнаем.

* * *

В самолете стало жарко. Поярков повернул блестящий цилиндрик над головой и направил на себя освежающую воздушную струю. Его мягкие, уже с проседью волосы поднялись вверх.

Он придержал их ладонью, потом, как бы вспомнив о чем-то, встал и, опираясь на спинки кресел, прошел в кабину, к радисту, чтобы узнать, нет ли сообщений от Дерябина.

Как и было намечено по новой программе, согласованной с Поярковым, «Унион» будет подниматься вверх, останавливаясь на разных высотах. Даже в ионосфере он может висеть в пространстве, словно вертолет в воздухе. В данном случае используется система, в принципе похожая на реактивные винты. Таким образом, исследования высших слоев атмосферы могли производиться гораздо полнее и точнее, чем с помощью ракеты, хотя некоторые из них и достигали больших высот, чем «Унион».

Из разговора с Дерябиным выяснилось, что Набатников доволен испытаниями. Диск взобрался как бы на новую ступеньку и сейчас отдыхает на высоте около трех километров. Все приборы работают, в том числе и мейсоновский анализатор.

Поярков поспешил поделиться приятной новостью с Медоваровым:

— Только что говорил с Борисом Захаровичем. «Унион» сразу пошел вверх. Подъем идет почти по расчетному графику.

— Но ведь вы доказывали, что туда забрались два молодца, — не преминул съехидничать Толь Толич. — Куда же девался лишний вес?

— Не знаю.

Медоваров благодушно усмехнулся и погрозил пальцем.

— Вот то-то и оно, что не знаете. А почему, золотко, не хотели заменить тяжелые стекла, как я предлагал?

— Опять вы за свое, Анатолий Анатольевич! — ободренный успехом, укоризненно проговорил Поярков. — У каждого из нас есть свой «пунктик». У Бориса Захаровича — чистота воздуха, у меня — «Унион». А у вас — «космическая броня». Неистовый болельщик.

— А как же? Я ведь практически этими полимерами занимался. Знаю, что к чему.

— Ради постоянной вашей любви к этим самым полимерам я готов застеклить все иллюминаторы «космической броней». Конечно, если она выдержит высотные испытания.

— Не сомневайтесь, золотко, не сомневайтесь, — солидно проговорил Толь Толич.

Римма помедлила, пока Поярков пройдет на свое место.

— Действительно, чушь какую придумали, — обратилась она к Медоварову. — За длинного хлопчика ничего не скажу. Смурной какой-то. Но який жонатый дурень смертяку на небе буде шукаты? Чи ему жить надоело?

— Это вы насчет Бабкина?

— А я знаю? Бабкиным его кличуть чи Лодыжкиным? Белобрысенький, а с-под щетинки кожа просвечивает, розовая, як у того порося. — Римма тоненько хихикнула, но потом посерьезнела. — За яким бисом вы заставили меня до Москвы звонить. Аж две годыны у телефона сидела.

— Не понимаю я украинского, — оборвал ее Толь Толич. — Говорите по-русски. Какие две годины?

— Два часа. Этого даже не знаете? Звонила, звонила… А мама багрецовская так это важно спрашивает: «А почему вы, девочка, сыном моим интересуетесь?» Не могла же я сказать, что сынок ее либо полетел, либо сквозь землю провалился? Вы же сами говорили, чтобы старуху не волновать.

— Говорил. Ну, а чем же вы объяснили ваш звонок?

— Не помню. Соврала что-то. Но старуха мне точно сказала насчет телеграммы.

— А вы не спросили, когда она была отправлена?

— Зачем? И так старуха подозревать начала, не гоняюсь ли я за ее сынком. Очень мне он нужен…

Толь Толич почувствовал, что поручение было выполнено точно. Но если «Унион» поднимается по расчетному графику, то подозрения отпадают. Людей там нет, а где они сейчас находятся, НИИАП безразлично. Пусть ищут с места их постоянной работы.

Подошел Аскольдик.

— Я считаю, Анатолий Анатольевич, что общественная жизнь должна продолжаться в любых условиях, на любой высоте и любой глубине. Материальчик у меня кое-какой есть. Разрешите выпустить «Молнию»?

— Действуй, комсомол! — одобрительно разрешил Толь Толич. — Заворачивай.

Возвратившись к Нюре, Аскольдик хотел было сесть рядом, но Поярков предупредил его:

— Простите. Нюрочка, оторвитесь от книги, я должен вам рассказать одну интересную новость.

Аскольдик понимающе усмехнулся и, обиженно шмыгнув носом, прошел вперед.

— Я слушаю, Серафим Михайлович, — холодно проговорила Нюра, заметив, что многие обернулись назад. — На нас смотрят.

Поярков презрительно пожал плечами.

— Меня это не касается.

— А обо мне вы подумали?

Он посмотрел на нее виновато и умоляюще.

— Если бы я мог не думать! Но что случилось, Нюрочка? С самого утра вы бегаете от меня — может, обидел случайно? Не так посмотрел? Сказал не то?

Нюра уронила книгу на колени. Теплая волна нежности поднималась к горлу. От нее и захлебнуться можно. Казалось, что нет сейчас человека ближе ей и дороже. Она отвернулась к окну. Откуда-то из темноты выплыло лицо Курбатова и сразу же исчезло, растаяло. Губы готовы были прошептать Серафиму Михайловичу, что все остается по-старому, что она сама не знает, как это все получилось. Пусть не тревожится.

Хотела сказать, уже обернулась, но опять встретилась с любопытствующими взглядами Риммы и Аскольдика. Даже несчастный аспирант, изучающий субъективные ощущения полета, застыл с пакетом у подбородка и тупо смотрел на Нюру сквозь очки.

Все исчезло: и теплота и нежность. Нюра вздохнула и равнодушно спросила:

— Вы обещали новость? Рассказывайте.

Лицо Пояркова передернулось. Не обращая внимания на иронические взгляды и перешептывания, он наклонился к Нюре.

— Да, новость очень странная. Мне больно и противно об этом говорить. Вы отказались от моей дружбы и каждую свободную минуту отдаете пустому мальчишке, Римме…