1941. Забытые победы Красной Армии (сборник) - Роман Ларинцев

С подачи Маршала Советского Союза И.Х. Баграмяна практически все писавшие и пишущие о событиях осени 1941 года считают своим долгом воспроизвести внесенный им в анналы современной мемуаристики, а затем и истории пассаж:

«Начальник штаба вызвал меня и приказал: немедленно садитесь за подготовку проекта директивы на общий отход армий.

Он протянул документ. Бегло пробежав его глазами, я остолбенел… Это означало, что войска нашего фронта не только должны отступить от 80 до 200 километров, но и оставить Харьков, Белгород, Донецкий промышленный район.

На военной стезе Иван Христофорович был человеком опытным и по праву заслуженным, но вот в писательском деле – крайне оригинальным. Перечитывать его можно до бесконечности, открывая для себя при этом все новые и новые грани его изобретательности и таланта.

«Я остолбенел… Я не мог прийти в себя… Что же вынудило Ставку принять столь трудное решение?» – недоумевал (или делал вид после войны, что и в самом деле недоумевал) опытный боевой генерал, участник трех войн, начальник оперативного отдела штаба фронта. А ведь причина была четко, с убийственной простотой изложена в первой же фразе директивы, которую мемуарист в свое время удачно «подрезал» и читателям не сообщил: «для сохранения армии». Что же здесь непонятно? И что в этом неожиданного?

Положение на флангах Юго-Западного и примыкавших к нему Брянского и Южного фронтов Баграмян знал и постоянно отмечал на картах своего оперативного отдела. Отмечал он и положение дел на всем советско-германском фронте – так, как делало это в те месяцы не только большинство штабистов, но и многие рядовые граждане. Не знать, под какой откос в последние две недели катится фронт на большинстве участков, начальник оперативного отдела просто не мог, разве что судил о положении на фронтах не по картам, документам и информационным сводкам Генштаба, а исключительно по сообщениям Совинформбюро. В них в начале войны можно было услышать (вернее, не услышать) и не такое. Об оставлении городов радио сообщало с опозданием в 3–5 дней, о сдаче Полтавы было извещено только через 12 (к тому времени немцы уже давно вышли на территорию Харьковской области и десятый день сидели в занятом с ходу Краснограде). О сдаче самого Харькова Совинформбюро поведает народу лишь на шестой день – 29 октября 1941 года.

Рассуждения о том, что проводимое в ходе отхода выпрямление линии фронта (у немцев такие «выпрямления» станут позднее дежурным аргументом, оправдывавшим любое отступление) позволило бы вывести в резерв ряд стрелковых и кавалерийских соединений, являются верными. Но рассчитывать на то, что резервы эти останутся в распоряжении Юго-Западного фронта или хотя бы всего направления, было наивно. 15 октября Ставка думала не о резервах для Тимошенко и Черевиченко, а об использовании выводимых с передовой дивизий на Московском направлении. Именно они должны были стать тем «последним батальоном», которому, по меткому выражению Наполеона, и суждено было решить исход кампании 1941 года.

Практически так и случилось: в конце октября погрузится в эшелоны для отправки под Наро-Фоминск 1-я гвардейская мотострелковая дивизия А. И. Лизюкова, следом за ней уедет на Западный фронт 2-й кавкорпус П. А. Белова (его дерзкий рейд по тылам группы армий «Центр» будет до июня 1942 года сковывать все инициативы немецкого командования на Московском направлении). В ноябре – декабре Юго-Западный фронт станет поставщиком войск не только для Ставки ВГК (1-я гвардейская стрелковая дивизия), но и для Южного фронта (216-я, 275-я, 295-я стрелковые дивизии, 3-я танковая бригада, три дивизии кавалерийской группы А. Ф. Бычковского и др.).

Если что и могло по-настоящему удивить генерал-майора Баграмяна в директиве Ставки, так это окончательный рубеж отвода войск – река Оскол. С первого взгляда на карту наиболее выгодным для ведения прочной обороны рубежом, вне всякого сомнения, представлялся Северский Донец – гораздо более серьезная водная преграда, нежели мелкий и неширокий Оскол. Да и расположен Донец по отношению к Харькову ближе, то есть намного выгоднее с точки зрения организации будущего наступления на город. Причина, однако, была проста: рубеж на Осколе соответствовал глубине, на которую к тому времени уже прорвались немецкие ударные группировки на участках Брянского и Южного фронтов.

То, что при этом в руки врага переходил весь Харьковский промышленный район, значительная часть Донбасса и две стратегические рокадные железнодорожные и автомобильные магистрали, для Ставки было прискорбно, но решающего значения уже не имело. Речь шла о спасении армии, а вместе с ней и всей страны – решение, знакомое каждому отечественному школьнику со времен фельдмаршала М. И. Кутузова, Бородинской битвы и Отечественной войны 1812 года.

Но, в отличие от Кутузова, заявившего о том, что «с потерей Москвы не потеряна Россия», Ставка ВГК в директиве № 00301 от 15 октября 1941 года не упомянула об оставляемом Харькове ни единым словом. Факт этот не только поразил до глубины души генерала Баграмяна осенью 1941-го, но и породил многочисленные мифы и легенды среди послевоенных исследователей, историков и краеведов. Одним из первых, если не самым первым мифотворцем оказался, к сожалению, сам Баграмян: именно он при составлении оперативной директивы штаба Юго-Западного фронта № 0161/оп от 16 октября 1941 года, регламентировавшей отвод войск фронта на период с 17 по 23 октября, точно так же ни разу не упомянул про Харьков.

Действия 38-й армии на харьковском направлении с 27 сентября по 28 ноября 1941 года

Задача на длительную оборону и максимально долгое удержание Харькова в директивах от 15 и 16 октября не ставилась. Тем более не шла речь об обороне города «до последнего патрона» и «до последнего человека». Название «Харьков» многократно звучало в правительстве СССР, Ставке ВГК и Государственном Комитете обороны СССР не в середине октября, а месяцем ранее. Понимая, что город, возможно, придется сдать, заранее был разработан комплекс мер по максимально более полной (тотальной) эвакуации одного из крупнейших промышленных центров страны. Захватчикам должны были достаться не работающие заводы и фабрики, а пустые здания, заминированные корпуса, взорванные стратегические объекты.

12 сентября 1941 года ГКО принял постановления № 666 (об эвакуации дизельного завода № 75) и № 667 (об эвакуации танкового завода № 183), а 16 сентября постановлением № 681 утвердил план эвакуации предприятий Харькова и Харьковской области. Директора важнейших заводов (танкового – Ю. Е. Максарев и дизельного – Д. Е. Кочетков) о предстоящем перемещении узнали 15 сентября, из телеграмм Наркомата танковой промышленности. Через два дня в Нижний Тагил с завода № 183 ушел первый эшелон с группой конструкторов и технологов, техдокументацией танка Т-34, моделями, штампами и уникальными станками [188] , а в Сталинград началась переброска всех цехов ХТЗ [189] . 4 октября 1941 года последовало постановление № 731 «Об эвакуации 2-й очереди Харьковских заводов № 183, 75 и ХТЗ».