Жерар Депардье. Чрезмерный человек - Александр Брагинский

Наши семейные пары в кино живут куда более насыщенной жизнью, чем многие пары в жизни. Мы чувствуем настоящее желание играть вместе, профессиональную общность, которая может у многих вызывать ревность. Перед тем как поцеловаться, мы забавляемся, примеряя поцелуй перед камерой, хотя многие актеры скажут вам, что нет ничего более рискованного и страшного, чем поцелуй в кино. А вот мы с тобой смотрим друг на друга, и в глазах можем прочесть: «Мы снова имеем на это право!»

Где-то в опросах зрителей я прочитал, что французы называют тебя самой желанной возлюбленной. Я знаю, что после «Последнего метро» на наш счет ходили разные, самые невероятные слухи. У нас тоже существуют свои запреты. Ты – воплощение буржуазности, породы, я – крестьянский сын с сильными руками и крепким здоровьем. В фильме Франсуа[31] ты отдаешься мне бесстыдно, на полу, на что способны только образованные женщины. Ты представляешь собой – для моего героя – нечто похожее на социальное завоевание, шанс для парня от сохи, мужлана: подумать только – быть любимым самой прекрасной женщиной Сенжерменского предместья. Это все равно что взятие Бастилии любви.

Ты таскаешь с собой два огромных чемодана фантазмов, хотя живешь очень простыми, очень поэтическими вещами. Ты сумела защитить свою жизнь и жизнь детей. Иные думают, что ты холодна. А ты просто отличаешься прямым, откровенным, лишенным двусмысленности характером. Тебя считают безмятежной, организованной особой. Но я редко встречал более неорганизованную, более беспечную женщину – в делах, в отношении к деньгам.

Но есть нечто еще более интересное, чем сама актриса: ее природная красота. Гэнзбур[32] говорил, что ты ходишь, как солдат. Мастроянни – что ты прусак. Я никогда не видел, чтобы ты на что-то жаловалась на съемке. Ты можешь безмолвно часами стоять на ногах под раскаленным солнцем или на сибирском морозе. Ты можешь удариться в разгул, пить как сапожник, и быть на другой день готовой к бою.

В одном из интервью я заявил, что ты «мужчина, которым я хотел бы быть». Я бросил эту безумную фразу для того, чтобы сказать, как я завидую тем твоим качествам, которые обычно приписывают мужчинам и которые так редко у них в действительности обнаруживают. Ты обладаешь большим чувством ответственности, большей силой, большей надежностью, чем другие актеры. Ты менее уязвима. Вероятно, в подобном парадоксе проявляется истинная женственность. Женственность – это гостеприимство, открытость. Это также способность сопротивляться, не поддаваться воздействию грязных, настойчивых, двусмысленных взглядов. Мы живем в мире, где не приемлют женственность.

В чрезвычайно напряженных обстоятельствах – на съемках фильма «Странное место для встречи» мы иногда по ночам вместе закусывали. Мне нужно было разрядить свои страхи, рассказывая невероятные, вульгарные истории. Между тем ты смеялась, поощряла меня. Твой юмор, твоя снисходительность меня освобождали. Между мужчиной и женщиной возникают куда более сильные чувства, если секс не играет в них роли.

Она была прекрасна, как если б ночь,Спящая в темноте часовни,Где Микеланджело мирно устроился на ночь,Могла бы выглядеть прекрасной.

Не напишешь ли ты мне, Катрин… не подтвердишь ли, что это строки из поэмы Альфреда де Мюссе? Целую тебя.

Мой дорогой Франсуа!

«Двое» – это название последнего фильма Клода Зиди. Снимаясь в картине о любви, я не могу не вспоминать тебя. Там моя партнерша – Марушка Детмерс. Нет, ты ее не знаешь… Вначале она казалась мне настороженной, отрешенной, суровой. А она просто выздоравливала после окончания съемок «Дьявола во плоти» Марко Беллоккио. Она все время ощущала мужские взгляды, прикованные к ее рту, догадываясь о чем они, двусмысленно хихикая, шепчутся. Она была по-прежнему жертвой минутной и очень откровенной эротической сцены в этом фильме… Я должен тебе кое в чем признаться, Франсуа. Сей римейк классического фильма Отан-Лара был весьма далек от постельных сцен в твоих «Украденных поцелуях». Смею тебя заверить. У Беллоккио, в его разрешенной для всех категорий зрителей картине есть сцена орального секса. Ай! И подумать только – тебя покоробили некоторые сцены «Вальсирующих»!

Находясь рядом с этой еще не пришедшей в себя женщиной, я невольно подумал, как жестоко кино, кино – этот безжалостный женоненавистник. Оно претендует на свою порцию крови, порока, свежей плоти и не обеспечивает актрису свободой. Я думаю, что актриса не может быть счастлива. Я сомневаюсь, получает ли она удовольствие от своей работы.

В какие бы одежды она ни была одета – принцессы или колдуньи, она лишь олицетворяет наши грезы. Она обязана быть такой же прекрасной, как Ивонна де Гале в картине «Большой Мольн»[34], или же шлюхой, как героиня «Евы» Джозефа Лоузи[35]. Отстраненные и рождающие в нас желания. Одетые, как королевы, а затем переодетые в шлюх. Для них возвращение домой после съемок подобно шоку. Им очень не просто было приспособиться к повседневности, снова стать обыкновенными женщинами, вести себя так же, как простые люди. Актрисы – это женщины, находящиеся в полной зависимости от режиссеров и в еще большей мере от весьма требовательного и примитивно мыслящего зрителя.

Когда Марушка поняла, что мне решительно плевать на ту сцену из «Дьявола во плоти», она тотчас расслабилась, приоткрылась. Это очень нежное существо. Мужчинам в кино подчас удается лукавить, женщинам – никогда.

Не знаю, говорил ли я тебе, Франсуа, насколько актерская профессия делает женщину более черствой, а мужчину – более женственным. Думаю, тебе бы пришлась по душе такого рода мысль. Чтобы не погибнуть, женщина должна быть воительницей, уметь ощетиниться, оказывать сопротивление. А это дорога в одиночество. В то время как мужчины… Будучи простым предметом, стоящим перед камерой в одежде, навязанной ему рекламой, мужчина теряет чувство собственного достоинства. Самовлюбленные, капризные, ревнивые, привязанные к своему имиджу, как к некоему спасательному кругу, они постоянно нуждаются в том, чтобы их поддерживали, ласкали, осыпали комплиментами.

Я рад, что снимаюсь с Марушкой. Я рад, что работаю рядом с женщиной, я чувствую, что это меня возвышает… Как видишь, Франсуа, рассуждая о женщине, я невольно думаю о тебе. Ты был их режиссером. С тех пор как ты ушел, они осиротели и тщетно ищут автора.

Ты часто утверждал, что единственная твоя страсть – книги. Это с ними проводил ты целые ночи. Однако ты первый осознал, что каждая книга скрывает за собой женщину. Они так любили тебя потому, что ты им рассказывал великолепные истории, героинями, вдохновительницами которых были они сами. С твоей помощью они входили в романтический мир. Они были его движущей силой. Им льстило сознание того, что без них ты ничто, и они гордились этим. У тебя нет фильмов без женщин.

За тобой следует упорная легенда. Все единодушно утверждают, что у тебя ангельский характер, что ты сама доброжелательность. Все это, вероятно, из-за саги о Дуанеле. Ты здорово опередил свое время. Без Дуанеля, конечно, не было бы Трюффо. Сегодня мне на каждом шагу встречаются Дуанели. Мужчины одуанелизировались, повторяя перед зеркалом: «Я Антуан Дуанель… Антуан Дуанель».

Я думаю, тебе забавно это услышать. И ты посмеешься настоящим смехом бандита. Ибо ты в первую очередь – бандит. Поверь, я это хорошо знаю. Как говорится, нет способа стереть полосы у зебры. Нет, ты не шпана. Шпана – это что-то тяжелое. Ты же – благородный бандит, ты эдакий невесомый, воздушный, полный яда негодяй. Негодяй в движении. Ибо негодяй есть нечто противоположное неподвижности. Это само движение, легкость, детская живость. Как все негодяи, ты был дипломатом. «Последнее метро» – это дипломатический фильм. Там нет ни одного немца, и все отрицательные персонажи – французы. В жизни ты тоже бывал дипломатом. Для средств массовой информации, для прессы ты стал неприкосновенной личностью. Это ты-то, который сам – когда был молодым критиком – покушался на репутацию всех и каждого! Мерзкий негодяй! Ты боготворил Бальзака – это естественно! Тот был толстым негодяем. Погрязшим в долгах охотником за богатыми наследницами, интриганом – вот кем он был. Его герой Вотрен не вызывал никакого уважения. Подонок, заполучивший пост начальника разведки. Негодяй и дипломат. Можно подвести черту.

Я хотел бы тебе сказать, что никогда мне не приходилось сниматься в более странном и загадочном фильме, чем «Соседка». Мы с Фанни Ардан играли людей, одержимых неврозом – в атмосфере сентиментального, почти хичкоковского саспенса. Оставаясь наедине, мы провоцировали всю мерзость, которая в нас была, выйти на поверхность. Любовная пара тоже бывает отравлена. Наши герои не были созданы друг для друга: возможно, это и называется страстью по Трюффо. Иначе говоря, невозможностью жить нормальной, повседневной жизнью вдвоем.