Между жизнью и смертью. Рассказ человека, который сумел противостоять болезни - Антон Буслов

Конец апреля 2012-го. Я – больной в онкоцентре Самары. Ой, как я далек от ремиссии: врачи пытаются стабилизировать меня коктейлем из боевых отравляющих веществ в рамках курса химиотерапии. Московский врач после хитрых маневров моего брата дает прогноз, сколько мне осталось жить на свете. Полтора-два года. Отличная новость, что не полтора месяца. Остальное назвать отличным не получается. Я один в палате, во всем городе. Моя любимая девушка работает в Москве, потому что мои больничные много не покроют. И тогда я звоню ей. Мне тяжело говорить, но я помню о том, что ей будет в миллион раз тяжелее слушать. “Извини, у меня не очень хорошая новость… Брат был у Елены Андреевны, ее прогноз, что мне осталось жить полтора, может быть, два года”. В это, конечно, не хочется верить ни мне, ни ей. Но я собираюсь с силами и спрашиваю: “Знаешь, наверное, это ужасно самонадеянно, но я был бы самым счастливым человеком, если бы ты оказала мне честь, став моей вдовой”. Мне сложно вспомнить, как и о чем мы дальше говорили. Голова кружилась от счастья – моя любимая согласилась выйти за меня замуж.

Потом была свадьба, для которой пришлось выписывать специальную справку, что один из супругов находится в предсмертном состоянии. Потом было планирование мечты о дочери Алисе. Потом – поиск любых способов если не борьбы с лимфомой, то по крайней мере продления жизни. А затем – феноменальный поиск тридцати тысяч друзей, которые помогли осуществить эту мечту. И главное понимание: в мечтах недопустима даже минимальная примесь страха – там должна быть только вера в лучшее.

И вот после всего этого я могу чего-то бояться?

Я был обескуражен этой новостью. Стало противно от самого себя. Такое учудить в тридцать лет! Страх – гадкая отрава, разрушающая душу и мешающая разуму ясно мыслить. Нельзя, принципиально нельзя жить в страхе. В мире может произойти миллион неприятностей, более того, этот миллион неприятностей практически гарантирован – но нет ни малейшего смысла их бояться. Будущее неизбежно наступит и будет нести в себе и проблемы, и возможности. Вся штука в том, чтобы использовать возможности. И для этого надо быть готовым ко всему, потому что никого другого на вашем месте не будет. Надо решительно брать на себя ответственность, опираясь на реальные знания и реальную обстановку вокруг. И даже на позитивные чудеса в своей деятельности можно рассчитывать и опираться, потому что ваша уверенность в возможности чуда передается другим людям, которые тоже хотели бы, чтобы чудо было возможным. А если оно теоретически возможно, то почему бы его не реализовать в жизнь именно вам? В этом деле, правда, важно вовремя понять, какими из ваших поступков управляет страх. Мне повезло – к реальности вернула любимая супруга. Везло бы так всем и всегда!

Как только я понял причину своей суеты, мне стало легче на душе. До сих пор я справлялся с кучей трудностей с разным успехом, но в целом я доволен своей нынешней жизнью. Так что суетиться я прекратил. Да, есть данные, которые говорят, что могут быть разные виды осложнений. Но, во-первых, никто не знает, кому и какое осложнение светит, а кто и вовсе обойдется без них. А во-вторых, никто не гарантирует, что завтра кирпич облицовки здания больницы не проломит мне голову – все-таки старейшая больница Нью-Йорка. Так что же тогда? Если возможность будущих неприятностей вас пугает, а не мотивирует, значит, что-то важное сломалось в вашей голове. Так я сформулировал для себя жизненный принцип, так буду действовать и впредь.

9 февраля 2014 года[26]

“Такой молодой, а так пострадал”

Новое слово в моей жизни – моно-бровь. Меня так утром приветствовала жена: “Какая отличная у тебя выросла моно-бровь!” Видимо, это тоже последствия реакции донор – реципиент. А вот основная поверхность черепа по-прежнему дает супруге право называть меня “лысиком”.

Я выхожу на улицу и пытаюсь найти там признаки весны, потому что решил для себя, что сам пойду в рост, когда набухнут почки (даст бог, не мои), выглянет травка и наступит весна. Сегодня в решительном порыве я дошел пешком до следующей станции метро и обратно. В сумме это два километра, на которых пришлось сделать штук пять передыхов. Каждый такой передых я думал: “Спасибо за лавочки!” Так что на вопрос критиков из России: “Что ты так носишься с этими лавочками?” – я теперь буду доходчиво отвечать: “Шкурный интерес”.

Врач довольна. Она констатировала, что эндоскопии отметили управляемую реакцию донор – реципиент. Она не пытается отправить меня в реанимацию, мне срочно не переливают кровь, я не меряю каждый час температуру, думая, пора или еще нет вызывать “скорую”. Фигня какая-то. И непривычно. Если так дальше пойдет, реализуется фантазия моей сестры Насти. Она меня как-то спросила: “А представляешь, как это: проснуться, а у тебя ничего не болит?” Я ей тогда ответил: “Что, и так бывает?”

Когда я лежал после трансплантации и предавался галлюцинациям, мне неожиданно написали с телеканала “Дождь”.

Они готовили передачу, и им понадобились эксперты (правда, может, это тоже галлюцинация?). Тема передачи именовалась “Страдания”. Сперва я удивился, какое отношение имею к этой теме, а потом вспомнил присказку, которая давным-давно прилипла у нас с Машей к языку и не хотела отлипать.

Как-то я, глубоко задумавшись, сел мимо стула и, приземлившись на пол, посмотрел на нее жалобными глазами. А она только и смогла сказать: “Такой молодой, а так пострадал!” Прозвучало это очень выразительно, правда, вся выразительность ушла не в сочувствие, а в ехидство. При случае я ей эту фразу вернул. Вот и повелось, что мы начали друг друга этим подкалывать. Выйдя из септического шока, когда с лица сняли аппарат искусственной вентиляции легких, я уже сам про себя высказался: “Такой молодой, а так пострадал!”

В общем, в нашей семье страдания обрели какой-то ироничный подтекст. Всерьез относиться к идее – пострадать завтра часов с трех до пяти – у нас не выходило. А само понятие “страдать” все сильнее ассоциировалось со словосочетанием “страдать фигней”. Привыкли мы не концентрироваться лишний раз на “совокупности крайне неприятных, тягостных или мучительных ощущений живого существа, при котором оно испытывает физический и эмоциональный дискомфорт, боль, стресс, муки”. Решили для себя негласно, что физический дискомфорт надо исправлять, эмоциональный купировать, с болью бороться, стрессам сопротивляться, а мук избегать.

Вышло, что про страдания я на исходе третьего года лечения рака, после двух трансплантаций костного мозга, септического шока и комы, ничего не знал. И решил, что к передаче надо подготовиться. В таком деле, когда есть общественно значимая, но темная и непроходимая, как леса

Кировской области, тема, я стараюсь изучить накопленный опыт мудрости. Поэтому залез в Вики-цитатник, нашел статью про страдания и начал читать.

“В большинстве своем люди более склонны страдать, чем бороться, дабы устранить причину страданий”, – сказал мой любимый Томас Джефферсон. Емко и по теме высказался Геннадий Малкин: “Приходящий всегда вовремя заставляет страдать опоздавших”. Я потратил десять минут жизни на подготовку и был готов рассказать все телезрителям в прямом эфире по скайпу. И что вы думаете? Редактор в последний момент решила, что я им не подхожу! Меня выкинули из передачи про страдания! Когда я получил это известие, я сделал грустные глаза и сообщил новость жене. “Такой молодой, а так пострадал!” – ответила любимая супруга.

3 апреля 2014 года

У нас в стране другие традиции

Когда не сплю, я вспоминаю, как все удивляются, что на лечение в клинику Колумбийского университета в Нью-Йорке меня отправило не российское государство, а я сам и люди, которые прочитали мой блог и собрали для этого деньги. Среди иностранных пациентов много тех, для кого методы лечения в их странах были исчерпаны и которым их правительство оплатило лечение в США. Мне приходится объяснять, что в России не принято доверять свою судьбу правительству: “У нас в стране другие традиции”.

Я рассказываю медсестре историю сбора средств на мое лечение, историю про тысячи друзей в России и в самых разных уголках мира. Про то, как в течение буквально недели простые люди собрали первые средства, позволившие полететь в США. Это производит ошеломляющий эффект. И, наверное, может показаться, что моя уверенность и отсутствие волнений объясняются толстой кожей, задубевшей под действием двадцати курсов химиотерапии, закаленной реанимацией и сепсисом. На деле это спокойствие происходит из российской традиции, в которой принято рассчитывать и опираться на себя и на тех, кто готов протянуть руку помощи. И я говорю медсестре: “Понимаете, у нас в России живут просто великолепные люди”.