Парик для дамы пик - Анна Данилова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она взглянула на часы. Корнилов ждал ее звонка, и она, извинившись, вышла в туалет, откуда и позвонила ему домой.
– Отбой, Виктор Львович, – сказала она чуть слышно. – Это не он. Я вам потом все объясню… Что там с Коршиковым?
– Молчит, как рыба. Говорит, что ножницы и расческу у него украли. Что он не знает никакой Званцевой и никого не убивал.
– Но признается хотя бы в том, что должен был зайти вечером к Пресецкой, чтобы постричь ее?
– Говорю же, молчит. Грамотный, сказал, что будет давать показания только в присутствии своего адвоката. А его адвокат сейчас с аппендицитом в больнице, представляешь? Ты мне лучше скажи: Крымову звонила?
– Звонила, он обещал навести справки. Я ему перезвоню.
– Так звони!
– Хорошо… Все, не могу больше говорить… Все потом…
Она вернулась в комнату, в мягкий черно-оранжевый пляшущий каминный сумрак, где у окна стоял, ссутулившись, Бобрищев и курил. Он был каким-то домашним, тихим и подавленным настолько, что ей стало его даже жаль. Это был уже не тот человек, которому она испортила весь вечер самым настоящим допросом. Казалось, только сейчас беда накрыла его с головой.
Когда она подошла к нему, он даже не повернул головы, словно все его внимание было поглощено падающими хлопьями снега.
– Может, это уже зима? – спросила она, думая о том, как, должно быть, красиво выглядит засыпанный снегом Париж.
– Нет, это осень такая ненормальная… Ну, что ты еще хотела у меня спросить?
И снова она не упустила своего:
– У меня из головы не выходит наш с тобой разговор об Ирине Званцевой… Помнишь, мы как-то в самом начале расследования говорили с тобой по телефону, и ты обратил мое внимание на то, что у Зои были чудесные, густые волосы… Ты еще сказал про них: «Просто сказка!»
– Но у нее действительно были роскошные волосы…
– Да, я знаю, но еще ты говорил, что Зоины волосы являлись для Иры предметом зависти, и та советовала Зое сделать стрижку, сменить имидж… И тут вдруг ты добавил: а что, если к этому убийству приложила руку сама Ира? Я это отлично помню. Но я тогда тебя еще не знала, хотя все равно была удивлена таким предположением, ведь ты встречался с обеими… Но теперь мне твои слова кажутся еще более странными… Неужели ты на самом деле так думал? Ты еще сказал тогда, мол, Ира тебя любила, поэтому не удушила, а подружку свою, Зою, взяла да и удушила от ревности…
– Да мало ли что я думал тогда… Всякое в голову лезло. Вас, баб… я хотел сказать, женщин, не поймешь…
– Тогда тем более непонятно, почему вы все молчали о парикмахере…
Круг замкнулся, но ничего нового для себя она не выяснила, а лишь еще больше растравила рану: уж слишком много получалось подозреваемых. Что касается Бобрищева, то он, похоже, на самом деле боялся своих женщин. И, как показала жизнь, правильно делал.
– Еще вопросы будут?
– Да. Расскажи мне про бомжа, который приходил к Зое в «Эдельвейс». Кто бы это мог быть?
– Я припоминаю что-то… Если честно, многое из того, о чем мне говорят женщины, я просто-напросто не запоминаю. Мало того что у них в головах полно мусора… – он говорил так, забывшись, что сидит перед женщиной, – … так они еще норовят всучить его мне вместе со своими проблемами. Да, Зоя действительно говорила что-то о человеке, который якобы преследовал Ирину, но у меня в памяти остались почему-то сигареты… Что-то связанное с сигаретами или… зажигалкой… Не помню точно.
– Ты говорил со своими женщинами о Соне, о том, что они задумали против тебя в ресторане?
– Только с Зоей. У нее не было от меня тайн. Она говорила, что любит спокойную жизнь и ей не хотелось бы создавать себе проблемы, выдумывая что-то, обманывая кого-то… Тем более что я сам бы в скором времени все узнал… Чтобы налгать, говорила она, надо сначала придумать, а потом держать в памяти, чтобы не выдать себя ничем…
«Счастливая женщина, что не лгала…» – подумала Юля.
– И что же, она сама во всем призналась?
– Мы почти одновременно вышли на этот разговор. Она очень жалела о том, что они напридумывали в ресторане, просила у меня прощения… Все расспрашивала о Жене, ей не верилось, что я мог жениться на ней. Я думаю, именно это занимало ее в то время больше всего.
– А потом?
– Ну и рассказала про какого-то человека, который якобы следил за Ирой, когда она вышла из ресторана. Он был пьян, несколько раз упал, кажется, в лужу и все такое… Она жалела Иру и говорила, что ей нужен хороший мужчина и что ресторанное знакомство не может хорошо закончиться…
– Она не описывала его?
– Сказала что-то вроде «замухрышка», и все. Кажется, он угощал их сигаретами или давал прикурить там, в ресторане…
– Может, он подслушал их разговор и решил их шантажировать?
– А что, это тоже мысль… Но тогда было бы логичнее, если бы нашли его труп, а не Зоин или Ирин…
И тут Юля вспомнила свой поход в «Эдельвейс» и разговор с девушками-сотрудницами. Кажется, одна из девушек сказала, что после разговора с «щуплым мужичком в потертом пиджаке» Зоя много курила, а потом позвонила какой-то Ирине и сказала, что «плохи наши дела». Юля еще переспросила, мол, вы ничего не спутали? Она так и сказала: «плохи наши дела»?
«Может, я слова переставила, не знаю, но смысл примерно такой. Я еще подумала тогда, что этот человек что-то знает или она должна ему деньги».
Мужичок. Стоит ли ему уделять внимание? Какая опасность может исходить от него? Шантаж? Но ведь подруги дали отбой Соне, чего же бояться?
Грибок. Кока. Вот еще загвоздка!
– Коля, у Зои не было никакого кожного заболевания?
– Фу ты господи, ну и вопросы ты задаешь… – возмутился Бобрищев. – Ты еще спроси, какой зубной пастой она зубы чистила… Вас, сыщиков, не поймешь.
– И все-таки?
– Нет, у нее не было никакого кожного заболевания. Кожа у Зои была мраморная, волшебная, прекрасная, чистая, как у ребенка…
– Может, грибок?
– Прекрати!
– Но у нее на простыне обнаружили какой-то грибок, – раскрыла она одну из своих немногочисленных тайн. – Точнее, не на простыне, – вспомнила разговор с Норой, – а на подушке, на наволочке…
– Грибок?
– Споры грибка. Какого-то неизвестного грибка.
Она, как профессионал, сейчас была на грани провала. Раскрыть одному из подозреваемых (хотя она же сама только что позвонила Корнилову и сказала, что уже не подозревает Бобрищева!) известные ей факты? Неужели нельзя было дождаться встречи с Шубиным и поговорить с ним, если уж ей так не терпится?
Но тут же при воспоминании о Шубине ее прошиб пот. Ведь она обещала, что проведет эту ночь с ним. Как теперь она объяснит свое отсутствие? Что еще придумает? И сколько вообще можно лгать? Кроме того, настораживало и то, что Игорь сам не позвонил ей до сих пор. Либо он обиделся, либо Корнилов ему рассказал, где она собиралась провести ночь и, главное, с кем!.. «Вот черт, да я же наверняка машинально отключила свой телефон!»
Она очнулась. Бобрищев говорил о грибке:
– Грибок мог быть у убийцы…
– Да, ты, конечно, прав. Он мог оставить эти споры на подушке, когда перекладывал тело Зои на постель… Но зачем тогда она натиралась лимоном?
– А это-то тебе откуда известно?
– Неважно. Так зачем она это делала?
– Чтобы от нее не пахло скипидаром и прочими растворителями… Все очень просто. Она рассказывала мне, что видела однажды один американский фильм. Там старик подсматривал в окно за женщиной, живущей по соседству, которая ему нравилась; она сидела перед зеркалом и водила по своим рукам и плечам половинкой лимона. Он тоже не мог понять, зачем она это делает, пока не увидел, что эта женщина работает в рыбном магазине, торгует рыбой, с помощью лимона она удаляла с тела рыбные запахи.
Как все просто, подумала она, а сначала растирание лимоном она связывала с грибком.
– Вот теперь у меня к тебе вопросов больше нет. Ты отвезешь меня домой?
– Без проблем… А может, ты останешься у меня?
Она покачала головой – ей хватало своих фантазий на эту тему и даже тех последствий, которые она уже успела представить.
– А кому ты звонила, если не секрет, в туалете?
– Корнилову, – призналась она. – Мы договаривались, – она залилась краской, – что… («Знал бы ты, Коля, о чем мы с ним договаривались, точно придушил бы меня…») вернее, он просил меня связаться с Крымовым по телефону и узнать о Рыскине…
– Так тебе нужно позвонить ему? Звони! Разрешаю!
– Отлично… Только…
– Понял. Пойдем, я провожу тебя в дальнюю комнату, где тебя никто не сможет услышать, даже я… Я же понимаю – у вас свои секреты.
Когда за Бобрищевым закрылась дверь, Юля позвонила в Париж.
– Крымов, это я.
– Привет, птичка… – услышала она знакомый голос и, не успев ответить, вся обратилась в слух: Крымов быстро, словно читая невидимый текст, начал говорить ей о Рыскине.
Она вернулась домой на такси. Было далеко за полночь, и все спали. Юля насчитала целую компанию: Ната, Шубин, Холодкова и Коршикова.
