Кровавая свадьба - Лариса Соболева

— Я не поведу. У меня трясучка. Я не могу…

— Можешь! — гаркнул Дима. — Учти, если нас заметят, нам пришьют убийство, понял? Вот Светка действительно не может, я не умею, остаешься ты. Гони, скотина!

— Мы разобьемся, — предупредил Валера, поворачивая трясущимися руками ключ в замке зажигания. — Ой, мамочка, забери меня в Африку!

— Трогай! — толкнул его в спину Дима.

Кое-как выехав за город, остановились в безлюдном месте. Полное затишье в салоне говорило о том, что каждый молча переваривал обрушившееся событие, которое касалось всех троих. Дима курил подряд сигарету за сигаретой, Света, сложив руки на спинке водителя, опустила на них голову, Валера в расслабленной позе тупо смотрел на приборы. Прошло много времени, прежде чем Дима тронул за плечо Светлану.

— Что? — подняла она лицо с растерянными глазами. — Дима… мы не проверили… может… Герман жив?

Он молча притянул ее к себе, гладил по спине и волосам. Лишь в эту минуту Света, наконец, поняла, что Германа НЕТ и НИКОГДА НЕ БУДЕТ. Как не будет папы, Егора, Жоры. Она припомнила ссоры с братом, его снисходительный тон, почему-то только сейчас до нее доходило, что он просто дразнил ее, а она напрасно злилась. Герман, отчитывая отца за то, что тот баловал сестру, сам делал то же самое. Он дарил ей огромные мягкие игрушки на дни рождения и в праздники, отовсюду привозил подарки. Первый бюстгальтер подарил ей он, первые туфли на каблуках тоже, он заботился о ней. Почему же раньше она этого не замечала? Почему всегда помнились только ссоры, а хорошее забывалось в ту же минуту? Света согласилась бы слушаться его безоговорочно, никогда не спорить, лишь бы он не оставлял ее одну. Одна. Да, теперь у Светы из близких никого нет. Она горько расплакалась, уткнувшись в грудь, Диме, который тихо сказал:

— Едем домой, Валерка.

— Тоже мне, извозчика нашли, — ворчливо пробубнил Валера, трогаясь с места. — Я, между прочим, стресс пережил. Меня трясет всего. Я чуть не умер…

— Заглохни, Баклажан, — беззлобно бросил Дима. — Без тебя тошно.

Всю дорогу в салоне слышался тихий плач Светы.

На работу позвонила мама и предупредила, что дочь заболела, должна отлежаться. Рита и лежала, повернувшись к стене лицом. Как бы матери ни хотелось узнать, что же все-таки произошло, но докучать расспросами она не стала. Такой Риту она еще не видела. Дочь не ела, лишь пила чай, ее знобило, а когда вставала — ее шатало.

К концу дня раздался настойчивый звонок, в квартиру ворвались милиционеры, на ходу показывая удостоверения.

— Где ваша дочь? — спросил, видимо, главный.

— Там, — испуганно выдавила мать. — А что случилось?

Не ответил. Прошел к Рите, которая поднялась с кровати, бледная как полотно.

— Вы задержаны по подозрению в убийстве. Собирайтесь, вот ордер. — Он небрежно кинул через плечо: — Приступайте.

Мать вжалась в стенку, потеряв дар речи. Пригласили понятых — соседей, те с важным и одновременно подобострастным видом стояли рядом. И никто, никто (!) не заступился, не сказал, что Рита не может убить, что она прекрасная девушка, всегда приходит на помощь, когда просят. Глупо, быть может, но ведь кто-то должен был вступиться за нее! А в квартире шел обыск. Обыск! Страшно, стыдно, гадко!

— Извините, на основании чего вы подозреваете мою дочь? — Интонация матери была тусклой и безнадежной, но ей нужно было объяснение.

— Обнаружены ее отпечатки пальцев на месте преступления, — равнодушно сказал все тот же мужчина.

Рита словно очнулась:

— Откуда вы знаете, что там мои отпечатки? У меня их никогда не брали.

— Значит, откатаем пальчики, сравним. Вас видели, как вы выходили из дома Германа Феликсовича как раз после убийства.

— Неправда, — возразила Рита. — Никто меня не видел.

— Так вы были там в восемь вечера? — поймал он ее на слове.

— Я не отрицаю, была. Но я не убивала.

— Так все говорят, — хмыкнул милиционер. — Но Герман Феликсович смог написать пару слов, из чего мы сделали вывод, что убили его вы.

Рита онемела и лишь отрицательно качала головой.

В квартире перерыли все, но ничего не нашли, кроме фотографий. На Риту надели наручники, мать взбунтовалась:

— Хоть наручники снимите, она же не преступница.

— Положено, — отрезал главный.

— Поймите, все выяснится, как ей жить после вашего ареста?

— Задержания, — поправил он ее.

— Вы не люди, — сорвалась на крик мать. — Вы звери! Да куда она от вас сбежит?

— Мама, прекрати, — вяло сказала Рита. — Пусть идет как идет.

Ушли. Дверь была открыта настежь. В квартиру заполз холод, пробрался под одежду. Мать ходила из комнаты в комнату, что-то бормоча, а в грудь ввинчивался кол.

На огромной кровати Света выглядела бездомным котенком. Второй день она сжимается в комок, даже сидя на стуле, поджимает ноги к подбородку, словно хочет стать невидимой. Дима в институте, а Валера постоянно заглядывает к ней, что-нибудь предлагая:

— Светка, я выжал сок гранатовый, будешь?

— Буду, — с безразличием отвечала она, выпивала сок, ложилась, закрывала глаза, но не спала.

Вернувшись той страшной ночью домой, не раздеваясь, втроем упали на одну кровать. Ребята боялись оставить Свету, впрочем, им тоже было не по себе, что и заставляло держаться вместе. А днем Света как отключилась. Не закатывала истерик, даже не плакала, что было бы вполне нормально, она молчала и о чем-то сосредоточенно думала. Света ела, принимала душ, два раза помыла посуду. Но делала все отстраненно, не заботясь о том, как ест и что делает. Так же было и на второй день. Вернулся Дима, пошептался с Валерой, вошел к Свете:

— Мисс, пора просыпаться. Лежа на кровати, ты ничего не добьешься.

— А чего я должна добиться? — без интереса спросила она.

— Тебе предстоит разобраться, в чем дело. Ведь и с тобой не так давно странная история приключилась. Мне кажется, надо дать о себе знать…

— Кому? У меня никого нет.

— А муж? Давай ему позвоним.

— И что я скажу? Что видела Германа убитым? Что живу у двух парней? Думаешь, ему это понравится? К тому же мне придется поехать туда… А я не хочу, не хочу, не хочу!

— Светка! — У Димы желваки заходили на скулах, он терпеть не мог слабаков. — Всю жизнь не просидишь в подполье, надоест.

— А что мне делать? Что? — закричала Света, достал он ее.

— Ехать надо. Требовать, чтоб отыскали убийцу отца и Германа. Иначе следующей странным образом убитой станешь ты, поняла?

— Без тебя догадалась, — огрызнулась она и устроилась поудобней на кровати, накрылась пледом.

— Ну-ка, слезай!

Дима схватил ее за ногу, стащил с кровати, она грохнулась на пол, подскочила и… кинулась драться:

— Чего ты пристал?! Зачем ты трогаешь меня? Вот тебе! Получай!

Он заслонялся руками, пятясь к стене.

— Во дает! Ты! В натуре! Кончай драться, тихоня! — Он перехватил ее поперек корпуса, тряхнул хорошенько и закинул на кровать. — Ты некрасивая, когда злишься.

— А мне плевать! Отстань! Все отстаньте!

— Вы чего тут? — просунул голову в дверную щель Валера. — Тронулись, да?

— Баклажан, иди сюда! — приказал Дима. Валера послушно присел на кровать, на всякий случай подальше от разъяренной и пыхтевшей Светы. — Наша принцесса думает, что все рассосется, а не рассосется.

— Ты конкретно говори, Димыч, — робко подал голос Валера, покосившись на Свету, мол, я за тебя. — Есть предложения? А то орешь, орешь… Светке и так плохо.

— Естественно, предложение есть, — в возбуждении Дима заходил по комнате.

— Не волнуйся так, Димыч, Света выслушает, — ободрил его Валера. — Правда, Света? Ну, скажи…

— Да! — рявкнула она и отвернулась.

— Я считаю, Светке надо ехать домой, — сказал Дима.

— Я не могу! — завопила она и наконец разревелась. — Ты не понимаешь, что я боюсь ехать в город, где убили папу, Германа и Егора? Не знаю, почему их убили, но они у-би-ты! Я боюсь людей, я всех боюсь, всех! Почему на меня это обрушилось, почему? Я одна, совсем одна.

— О, о! Жалко себя стало? Разнюнилась, — не сочувствовал ей Дима. — Кто тебе сказал, что ты одна? С тобой я и Баклажан. Втроем поедем.

— Только без трупов, ладно? — попросил Валера. — А то я как-то к ним не привык.

— Баклажан, заглохни, пожалуйста. Ты, Светка, должна быть там, с Германом попрощаться, долг твой такой. Тебя же разыскивают. Мы поедем наблюдать и станем тайной охраной тебе, а ты представишь нас как своих друзей.

— Дима, — запыхтела она, — что несешь: приезжаю я с двумя мальчиками — аж под два метра ростом. И эти мальчики мне просто друзья. А я замужем.

— Ты считаешь себя самой умной? — самодовольно хмыкнул Дима. — Так вот: я умней. Мы поедем под прикидом. Баклажан назовется твоей подругой, а я… так и быть, другом Баклажана.