Рукопись, написанная кровью - Анна Данилова

– Кто это? – Щукина ткнула в сторону двери, за которой раздавались голоса Берестова и Лешевича.

– Один мой знакомый, – неуверенно пробормотала Юля, надеясь в душе на то, что Щукина не узнает в этом домашнем и милом человеке кандидата на пост президента Игоря Николаевича Берестова.

– Ты спишь с ним? Извини. Я хотела спросить…

– А ты не стесняешься, как всегда. – Юля подумала, что не помешает для пользы дела немножечко отступить от истины. – Да, я не только сплю с ним, но и ем, и пью, и дышу одним с ним воздухом. Он хороший человек, любит меня, а теперь вот решил подарить мне это путешествие в Париж. Не правда ли, это замечательно?

– Я рада за тебя, Земцова, хотя и у меня в жизни успели произойти кое-какие перемены. Но я не хотела бы пока тебе о них рассказывать. Дело в том, что я здесь живу тоже не одна и вполне возможно, что я не вернусь домой…

– Лешевич?

– Что ты! – Надя замахала руками. – Не сходи с ума! Володька просто мой хороший знакомый, я познакомилась с ним случайно на одном приеме. Я имею в виду совершенно другого мужчину. Он очень богат и купил мне дом.

Надя поняла, что выболтала все то, что несла сюда, в этот гостиничный номер, как фужер с драгоценным напитком, который намеревалась пить по капле, доставляя наслаждение себе и принося огорчение другим (в частности, Юле). Но не выдержала и выдала на-гора все важное, от чего у нее и самой еще перехватывало дух.

– Представляешь, дом неподалеку от Триумфальной арки, да еще и с прислугой! Мне ведь скоро рожать, и он, Кристиан, ждет не дождется, когда же это наконец случится.

– И этот дом оформлен на тебя?

– И не только дом. Еще два больших земельных участка, и открыт счет в банке.

– Он любит тебя? Кто же он?

– У него банки. А познакомились мы с ним, как это ни странно, у моего врача, кстати, тоже русского, эмигранта, с которым меня свел Женька…

– Где он? Ты же все знаешь, ты лжешь… Говори, неужели ты еще ничего не поняла? – Юля заставила себя замолчать, изнемогая от овладевшего ею сильного желания схватить Щукину за плечи и хорошенько потрясти, приводя в чувство. Слова, готовые сорваться с языка, о том, что она прилетела в Париж единственно для того, чтобы найти Крымова, застряли где-то в горле, как рыбья кость, и теперь жгли ее острой необратимостью. Но нет, она не проговорится, не выдаст своих истинных целей, как бы тяжко ей сейчас ни было. Крымова она найдет все равно, рано или поздно, и телефон, который она уже успела выучить наизусть, отзовется родным Жениным голосом. И вот тогда начнется ее настоящая, реальная, пусть даже трудная жизнь. Она наконец избавится от невыносимого чувства расплывчатости и нереальности происходящего. Даже если Крымов, когда они встретятся (а это не может не произойти), даст ей понять, что Юля для него уже никто, так, женщина из прошлого, одна из целой колонии его искренних и преданных возлюбленных, то все равно она будет продолжать жить дальше с мыслью, что он жив, а это сейчас для нее было самым главным. Она расскажет ему о Харыбине, об Аперманис и, быть может, предупредит его о чем-то страшном, грозящем ему в С. А потом, если от Крымова не последует приглашения вернуться в агентство, она поедет в Москву, поселится у мамы и будет ждать рождения первенца. Жизнь продолжается, и, помимо любви к мужчине, в ней начала просыпаться любовь к своему будущему ребенку…

Разговора с Надей не получилось, то, что Юля от нее услышала, смахивало на блеф, причем довольно примитивный. Но не блефовала ли, не жульничала ли сама Юля, когда сказала ей, что Берестов – ее любовник? Да и с какой стати Щукиной быть с ней откровенной, когда, желая услышать от нее правду, Надя тоже услышала одну ложь. Они лгали друг другу, как совершенно чужие люди, и словно не прежняя Надя Щукина сидела сейчас перед ней, простая и гибкая, услужливая и понятливая, а обновленная, обогатившаяся в замужестве опытом и знающая себе цену женщина, полная непредсказуемости и тайн.

Быть может, они бы поговорили подольше и Юле удалось бы выудить у нее хотя бы крупицу из того, что Надя знала о своем муже, но в дверь постучали, вошел Берестов и, вежливо извинившись, довольно твердым, почти деловым тоном предложил им пройти к столу.

Глава 12

Вечер закончился весьма необычно – Надя пригласила Берестова и Земцову к себе домой. Это было сказано вполне серьезно и не выглядело приглашением из вежливости, а потому придало Юле душевных сил и порадовало забрезжившей надеждой. Да, конечно, и как это она не догадалась раньше, что гостиничный номер – не место для откровенного разговора. Именно откровенного…

Но даже в машине Юля не была уверена, что сама расскажет Наде всю правду о своем пребывании в Париже. И чем ближе они приближались к месту, где вот-вот должен был появиться дом, Надин дом, тем отчетливее она начинала понимать всю абсурдность этой поездки. Ведь ничего, кроме взаимных обвинений и неприятных воспоминаний, их там не ждет. Кроме того, неожиданно усложнилась роль Берестова, который, вполне допуская мысль о возможном предательстве со стороны Земцовой, чувствовал себя явно не в своей тарелке и заметно волновался: ведь им так и не удалось переброситься даже парой слов, и он не знал, рассказала ли ей в спальне Щукина о том, где находится Крымов, или нет.

А еще Юля ждала фарса, мрачного розыгрыша: что, если Щукина привезет их в какую-нибудь дыру, снятую ею за пару франков в день, жалкую конуру наподобие меблированных комнат для дешевых проституток, в которых нет ничего, кроме кровати и биде, и, разрыдавшись, признается своим русским друзьям о постигшем ее несчастье, связанном с трагедией, происшедшей с Крымовым.

Нет, нет, ничего такого быть не может, уж слишком у нее, у этой Щукиной, холеный и счастливый вид. Кроме того, Юле показалось, что Надя вполне искренне, хотя и с чрезмерной злобой, говорила о Крымове и что навряд ли это игра, призванная убедить всех присутствующих в ее разрыве с мужем. Подобное ее поведение можно было понять, если бы на тот момент в спальне, где происходил разговор, находился и Берестов, чужой Наде человек, но при Юле-то какой смысл был наговаривать на бедолагу Крымова, тем более если она и сама призналась в том, что знает, как Земцова и ее муж сохнут друг по другу. Разве явным выражением своего презрения и, быть может, даже ненависти к Крымову она не провоцировала Земцову на возобновление их с Крымовым отношений, на продолжение их романа? Влюбленная в своего мужа женщина не стала бы себя так вести. Следовательно, между ними действительно пробежала черная кошка, если не сам дьявол или, напротив, убийственно красивый и состоятельный ангел в облике какого-нибудь мсье. «И что только он нашел в беременной русской женщине, да к тому же еще и не слишком умной?..» Задавая себе этот вопрос, Юля сгорала от стыда: она окончательно запуталась между такими понятиями, как ревность и зависть, и теперь боялась даже посмотреть в сторону утопающей в сомнительной роскоши и многочисленных тайнах Нади.

В машине звучала медленная джазовая музыка, бьющая по нервам и заставляющая сжиматься сердце: это было приглашение к любви. Странная, дивная музыка, сопровождающая эту ночную фантастичную прогулку по оранжевым от теплого света уличных фонарей бульварам Парижа. Капли на ветровом стекле, мелькающие за окнами нежно-зеленые кроны распускающихся деревьев, сияющие огни реклам, аромат изысканных духов сидящей рядом Нади – все это кружило голову и заставляло думать о несбыточности того, зачем Юля сюда приехала. И снова слезы застыли в ее глазах, готовые сорваться солеными теплыми каплями и покатиться вниз, к губам, и ниже, по подбородку… Но она сделала глубокий вдох и подавила в себе желание разрыдаться. Слишком большая честь для всех присутствующих. Тем более для непонятно зачем затесавшегося в их компанию Лешевича. Четвертый лишний.

– Это площадь Круазель, – услышала она спокойный голос Нади и очнулась. – А это Луврский дворец, площадь Круазель расположена между двумя его боковыми крыльями. Сейчас немного проедем, и ты увидишь большую Триумфальную арку, а оттуда откроется просто потрясающий вид на Тюильри и Елисейские Поля. Я живу чуть дальше, но, учти, в первом округе…

Очевидно, для нее это было важным – жить в первом округе. Маленький русский зверек, молодая самка, отягощенная живущим в ней детенышем, зачатым в глубокой провинции С., нашла в себе силы не только выцарапать в жизненном, открывшемся ей пространстве удобную нишу, но пожелала занять лучшее в смысле социального комфорта место, воспользовавшись только ей одной известными способами. Или же все это всего лишь блеф?..

Больше Надя ничего не говорила, и машина, которой управлял безмолвствующий Лешевич, заскользила по узкой, засаженной каштанами улочке, застроенной особняками, возле одного из которых, с черными кружевными литыми воротами, они и остановились.

– Все, приехали. Ты, Володя, поезжай домой, я тебе завтра позвоню. За меня не переживай, я справлюсь с таким количеством гостей. К тому же моя служанка живет в левом крыле дома, и, если понадобится, я ее разбужу и попрошу поухаживать за нами.