Поединок - Александр Борисович Царинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Александр Васильевич позвонил в батальон охраны. Ивченко оказался не в наряде. Вскоре он постучал в дверь. Мельников вытащил из сейфа личные дела Маркина, Чухры и еще нескольких офицеров. Извлек из папок их фотографии.
— Товарищ Ивченко, был с кем-нибудь из этих офицеров знаком Яковлев? Только не торопитесь, пожалуйста.
Ивченко очень внимательно стал просматривать фотокарточки.
— Да. Я видел Федю вот с этим лейтенантом, — он указал на фото Маркина. — В тот день, когда самолет разбился, лейтенант дежурил по стоянке. Они стояли с Яковлевым у караулки и весело говорили.
— А вы не спутали? Именно этот лейтенант?
— Да как же его не узнать? Он же танцор.
Да! Все совпадало. Маркин тогда точно был дежурным по стоянке. «Весело говорили» — значит Яковлев с ним знаком. Вот то маленькое звено, которого не хватало.
В десять Мельников занес Степану Герасимовичу завернутый в газету словарь Крайнина. Показалось, что Волков расстроен.
— Что нового? — хмуро спросил Степан Герасимович.
— О Маркине ни слуху ни духу.
Волков развернул газету, вынул из нее словарь.
— Принес? Хорошо, — положил словарь в ящик стола. Сейчас словарь словно потерял для него интерес. — Александр Васильевич, есть письмо главного инженера ВВС. Катастрофа Шевцовского самолета тщательна расследована. Она могла произойти только по вине летчика. Дано разрешение возобновить полеты на этих, новых машинах.
— Какая ж тут вина летчика?
— Внезапная смерть, — спокойно, как о самом обыденном деле, сказал Волков. — Причина смерти нам примерно ясна.
Волков сел в кресло, полистал странички календаря.
— Сегодня двадцать седьмое. Вылет второго истребителя намечен на седьмое-десятое января. Я заверил полковника Шилова, что вылет будет в срок. Понимаешь, как это важно?
Мельников понимал. Но очень беспокоила сложная ситуация. Со времени катастрофы прошло двадцать дней, а они все топчутся на месте.
— Так. Не будем терять времени, — легонько пристукнул ладонью по столу Волков. — Докладывай!
Мельников вынул из прихваченного с собой чемодана просохшую плащ-накидку и галоши.
— Судебно-биологической экспертизой установлено, что пятна на плаще — кровь и вещество мозга. Кровь совпадает с группой покойного Яковлева. Форма капель крови и мозга подтверждают, что это брызги из раны на голове убитого. Вывод: в плаще и галошах был убийца. Вещи принадлежат Маркину. Преступник — он!
— Категорично, но не основательно. Александр Васильевич! Легче всего взять то, что лежит на поверхности. Покопайся глубже. Ценный клад глубоко прячут.
— Вы до сих пор склонны думать, что Маркин не...
— Ничего не думаю. Хочу иметь неопровержимые доказательства.
— Ладно! Если вы раньше участие Маркина в убийстве ставили под сомнение на том основании, что нет веских улик, то сейчас они налицо.
— Да, что это кровь Яковлева — по совпадению группы допустить можно. Как докажешь, что плащ и галоши принадлежат Маркину?
— А «СОМ»?
— А разве нельзя пристроить «СОМа» на чужих вещах?
Мельников понял, на что бьет Волков. Он прав. Оставалась еще единственная опора, за которую можно было цепляться.
— Ладно. Я установлю это. Но ведь вы сами теперь убеждены, что убийца Маркин. Спрашивается: если он не убийца, зачем ему скрываться? Вот если бы вы не промедлили с арестом...
— Так, так... Ты прав. С арестом я немного опоздал, — Степан Герасимович поднялся с кресла и прошелся по кабинету. Стоит ли выложить ему, почему я с арестом колебался? Пожалуй, нет.
А Мельникову стало неловко за свою несдержанность: взял да выбухнул Степану Герасимовичу заряд неприятной картечи. Ему и так тошно.
— Хорошо, Александр Васильевич! Вина за промедление с арестом на мне. Теперь допустим, что Маркина арестовали. А если под него кто-то подделывается?
— Почему же тогда сбежал Маркин, а не кто-то? Я ожидал этого. Уж слишком по-детски выкручивался. Хоть этот живот... А когда мы взяли на мушку маркера — драпанул! Может, сам же и убрал его.
— Значит, и эту смерть валишь на Маркина?
— Ну, не господь же бог послал в тот двор лыжню.
Волков смерил Мельникова оценивающим взглядом.
— Знаешь, ты, пожалуй, прав. Лыжня действительно принадлежит не господу богу. Однако делать такие выводы пока рано.
— Зачем же тогда ваш вопрос: есть ли у Маркина лыжи?
Волков хитровато улыбнулся:
— На то были свои соображения.
— И у меня свои соображения. Ведь, согласно вашей гипотезе, Яковлев убит человеком, которого он мог допустить к себе. Так?
— Так.
— Таким человеком, думаю, являлся Маркин. Объясняю. Из письма Яковлева стало известно, что он был под Серпуховым. Маркин тоже из Серпухова. Они могли быть знакомы.
— Ишь, куда кинул, — не удержался от замечания Волков.
— Ладно, можно поближе. Сегодня я беседовал с рядовым Ивченко. Он видел, как Маркин весело говорил с Яковлевым. Весело — понимаете? Значит, они знакомы. Ивченко их только раз видел. А сколько раз они могли встречаться без свидетелей?
— Ты опять, Александр Васильевич, хватаешь то, что лежит на поверхности. Клад надо искать не в кошельке. Он может быть набит бумагой... Взять хоть те же лыжи. Согласившись с Три «И», что на них пришла женщина, я спросил, есть ли лыжи у Маркина? Не пророк, но эти лыжи мы скоро найдем.
— Откуда такая мысль? — искренне удивился Мельников.
— Оттуда, что не хватаю попавшиеся под руку соблазнительные факты, а глубоко все анализирую.
Тихий зуммер командирского телефона перебил Волкова. Степан Герасимович снял трубку. Говорил полковник Шилов:
— Степан Герасимович, пригласите Мельникова и зайдите ко мне.
Когда они зашли, полковник Денис Тимофеевич Шилов давал кому-то разнос по телефону:
— Не хочу слышать оправданий. Бросайте на полосу всю технику, но полеты должны начаться в три! — положил трубку. — Садитесь, товарищи!
Волков и Мельников сели.
— Сейчас мне позвонили из Верхнесалтыково. Нашелся Маркин.
— Жив? — невольно вырвалось у Волкова.
— Жив. Он в железнодорожной больнице. Сотрясение мозга и легкое обморожение.
— В сознании?
— Да. По сообщению товарища, что звонил, сотрясение мозга не сильное. Врачи готовы его отдать хоть сегодня.
— Маркин сам пришел в больницу или его подобрали?
— Нашли на обочине дороги без сознания километрах в
