Артюр Рембо - Жан Батист Баронян

Сообщив семье о том, как у него складываются дела, Рембо заметил, что в Таджуре под протекторатом французов «вывозу товаров препятствий не чинят» и что «так-то оно лучше»{117}.

В феврале 1886 года товар, наконец, прибыл. Но, по настоятельному требованию Англии и в соответствии с франко-английской конвенцией 1884 года, французские власти отменили лицензии на экспорт оружия в Абиссинию и больше разрешений не выдавали. Этот неожиданный удар привёл Рембо в негодование. По согласованию с Лабатю он написал в Париж, в министерство иностранных дел, длинное письмо с жалобой на такое положение и изъявлением надежды на его отмену.

В этом послании Рембо указывал, что Лабатю и он — «французские негоцианты, уже десятилетие ведущие дела в Шоа при дворе короля Менелика»{118}, и подробно изложил характер их предприятия и обстоятельства, в которых оно находится: закупка и хранение товара, издержки (включая потерю выплаченного аванса), налоги, выплаты рабочим, виды оплаты, дисконт. Не забыл он сообщить и число поставляемых ружей (2040) и патронов фирмы «Ремингтон» (60 тысяч), а также общую стоимость каравана в долларах (40 тысяч). Он подчёркивал: «Мы вложили в эту единственную сделку все наши капиталы, материалы и персонал, всё наше время и даже все виды на будущее»{119}.

Далее он упомянул, что не существует никакой связи между импортом оружия и экспортом рабов — промыслом, который продолжается «между Абиссинией и побережьем с античных времён в неизменных масштабах». «Наши сделки, — уточнял он, — совершенно независимы от сомнительных промыслов бедуинов. Никто не рискнёт утверждать, что какой-либо европеец когда-либо продал или купил, переправил или помог в переправке хотя бы одного раба на побережье или на материке». И добавлял: «К тому же запрет на импорт оружия в Шоа наверняка и немедленно приведёт к радикальному ограничению торговых связей колонии Обок с Абиссинией»{120}.

В мае он получил, наконец, запрошенное им разрешение и сразу же начал переговоры с туземцами и сбор каравана: наём проводников, погонщиков верблюдов, закупку верблюдов, мулов и продовольствия. Позаботился он и о вооружённой охране, поскольку караван в любое время дня и ночи мог натолкнуться в пути на банду местных дикарей. Он не мог позволить себе забыть о печальной участи французского исследователя Леона Барраля и итальянского Пьетро Порро, первый из которых в феврале, а второй в апреле минувшего года были убиты, попав в засаду.

В тот момент, когда Рембо был уже близок к договорённости со всеми, из Адена пришло сообщение о том, что Лабатю серьёзно заболел и должен срочно возвращаться во Францию.

Этот новый удар поколебал решимость Рембо.

Идти одному в Анкобер?

Да, такую возможность он рассматривал. Но он не был знаком с Менеликом, про которого все говорили, что его надо остерегаться, так как человек он хитрый, двуличный, всегда готовый, если ему это выгодно, отказаться от данного им слова, изменить союзнику. Тогда Рембо подумал, а не присоединиться ли ему со своим караваном к каравану ещё одного француза, исследователя и коммерческого агента Поля Солейе, который тоже собрался идти в Шоа.

Солейе появился в заливе Таджуры в 1882 году, хорошо знал Африку, особенно этот регион, но главное — был одним из приближённых собеседников Менелика и его главным поставщиком военных материалов. За всё это король пожаловал ему дом и земли. Сверх того, он присвоил ему звание генерала.

Имея на руках официальное разрешение, Рембо полагал, что у его идеи хорошие шансы на успех. Но проблема была в том, что Солейе тогда находился в Адене и должен был вернуться в Таджуру только к концу августа.

Вновь Артюру пришлось запастись терпением и отложить начало экспедиции. Но в сентябре он узнал, что Солейе в возрасте сорока четырёх лет умер в Адене от эмболии. Беда никогда не приходит одна: вскоре стало известно, что и Лабатю умер, по странному совпадению, в том же возрасте, что и Солейе.

Всё это убедило Рембо в том, что у него остался один выход: самому повести караван. Иначе он на этом деле, которое поначалу, когда его предложил ему Лабатю, сулило немалые барыши, теперь мог потерять все свои деньги.

В октябре, то есть через десять месяцев по прибытии в Таджуру, он снарядил, наконец, свой караван с оружием и возглавил конвой, состоявший из доброй сотни мулов и верблюдов и тридцати четырёх вооружённых до зубов абиссинцев.

Дорога, которую он выбрал, оказалась адским испытанием, и не только из-за свирепых местных племён, например данакилей, для которых убийство человека было предметом гордости, и разбойничьих отрядов, которые, не переставая сражаться друг с другом, грабили и убивали путешественников и исследователей.

Была ещё жара, часто превышавшая 60 градусов. При таком жгучем солнце и большой влажности тысячелетия отложили пласты соли по берегам мёртвого озера Ассал, самого мрачного места в тех краях, «более ужасного в полдень, чем в любое другое время дня»{121}. А ещё каменистая неровная земля, на которой в любой момент можно было потерять равновесие, крутые склоны, на которые надо было взбираться, огромные куски окаменевшей лавы и базальта, с которых приходилось скатываться.

А ещё жажда, превращавшая воду в драгоценное сокровище, которое везли в кожаных бурдюках, обмазанных внутри и снаружи прогорклым жиром. Из-за чрезмерного перегрева вода становилась липкой, тошнотворной и почти непригодной для питья жижей. В любой момент путника могла прихватить диарея.

Но хуже всего была тоска, которой нет названия, которая хватала за горло и не отпускала, не давала ночью сомкнуть глаза… Абиссинцы были всегда настороже, страшась внезапного появления вампиров, которые якобы способны уносить людей за горы…

Это Дантово хождение «по страшным дорогам, напоминающим предполагаемый ужас лунных ландшафтов»{122}, продолжалось около четырёх месяцев. Когда в феврале 1887 года караван дошёл до Фарре, а потом через двадцать километров до Анкобера, Рембо был совершенно истощён. Он похудел, с трудом передвигался, и у него страшно болело правое колено.

В довершение всего он с разочарованием узнал, что Менелик выехал из Анкобера в Шаланко, что километрах в шестидесяти от столицы в западной части Харара, — воевать против эмира Абдаллахи.

«Дело продолжалось не более четверти часа, у эмира было всего несколько сотен ремингтонов, а остальные сражались холодным оружием. Его три тысячи воинов были в мгновение ока посечены и наголову разбиты людьми короля Шоа. Вместе с галасами и сомалийцами погибли примерно двести суданцев, египтян и турок, оставшихся при Абдаллахи после египетской эвакуации. Это дало повод шоанским солдатам, которые раньше никогда белых не убивали, заявить при возвращении, что они привезли отрезанные мошонки всех франги[47], какие были в Хараре.