Плач льва - Лариса Райт

— Здравствуй, вот. — Она протягивала конверт.

— Спасибо. — Деньги убирались в карман пиджака или куртки, в зависимости от времени года. — Как дела? Работа?

— В порядке. Как у тебя?

— Как обычно.

Юля много бы отдала за то, чтобы узнать, что из себя представляет это «обычно», но никто ей такой возможности не давал. Все заканчивалось, как всегда, не начавшись.

— Ладно, мне нужно идти — и больше ни одного вопроса: ни о личной жизни, ни о дочери, ни об увиденном фильме, ни о прочитанной книге.

— Пока. — И для девушки наступал очередной месяц ожидания этого быстрого прощания.

Вся жизнь — сплошной ритуал, и только на работе городской сквер сменялся площадью, магазин — рынком, а небольшая квартира — загородным коттеджем. Больше всего нравилось Юле строить подмосковные особняки, и не потому, что эта работа отлично оплачивалась, а оттого, что здесь можно было дать волю своей фантазии. Работа на государство всегда загоняла вдохновение в определенные рамки утвержденных планов реконструкции города, энтузиазм и свежий взгляд молодого специалиста, конечно, поддерживались в определенной мере, но страх неодобрения со стороны высших чинов не позволял ответственным людям слишком увлекаться Юлиными новаторскими идеями. Зато в домах богатых клиентов она могла позволить воображению развернуться сколь угодно широко и не ограничивать себя в количестве архитектурных предложений, среди которых были и слишком смелые, и абсолютно нелепые, и трудновыполнимые, но казавшиеся от этого клиентам еще более желанными. Нравилось девушке творить для конкретных людей и потому, что такие проекты придавали ей особую уверенность в том, что все ее замыслы реализованы, и реализованы правильно. Люди живут, пользуются, радуются — значит, труд проделан не зря, значит, старания архитектора оправдались, а ее многочасовые размышления о том, что будет хорошо для каждого из членов той или иной семьи, не напрасны. Кроме того, работа для частных лиц практически никогда не заканчивалась в одночасье, обычно и после завершения проекта оставались нерешенными какие-то вопросы, будь то выбор штор в гостиную или покупка цветов для зимнего сада. Юлю, как правило, приглашали принять участие, и она делала это с нескрываемым удовольствием, ей не просто льстило то, что ее мнение имеет такое значение для клиентов. Девушкой скорее руководил интерес к тому, как люди живут в созданных ею интерьерах. Все же только что отделанная квартира или дом напоминает скорее картинку в журнале, а не уютное жилое помещение, и в первые дни, даже месяцы после ремонта невозможно определить, удастся ли новым хозяевам придать ему некий особенный, свойственный только им вкус, избавить его от пресного отпечатка дизайнерской руки. Художник по интерьерам обычно продумывает каждую деталь, обыгрывает любую мелочь, но не имеет возможности проверить, насколько удачно подошли все эти детали и мелочи к стилю жизни людей, для которых он все это сотворил. Поэтому, когда Юле предоставлялась возможность вновь посетить дом, который она создавала какое-то время назад, она никогда не отказывалась, а всегда с радостью принимала подобные приглашения.

В тот день она приехала к старым клиентам в великолепном расположении духа. Архитектору предстояло выполнить ответственное поручение: переоборудовать одну из гостевых комнат под детскую, и ей не терпелось узнать, для кого именно: мальчика или девочки, внука или внучки хозяев, у которых была довольно взрослая дочь, которая за время, прошедшее с Юлиной последней встречи с этими людьми, вполне могла успеть выйти замуж и готовиться к появлению на свет ребенка.

Но, как оказалось, ребенок уже существовал.

— Знакомься, это наш Ники, — пропела хозяйка дома, приглашая Юлю полюбоваться, как в центре персидского ковра в огромной гостиной двухлетний мальчуган строит башню. Ребенок не обратил никакого внимания на вошедших, не проронил ни звука, не повернул головы. — Просто чудо, а не малыш, — восхищенно добавила женщина, — ну, никаких хлопот. Знай себе играет, не плачет, не дергает, на руки не просится.

— Чудеса какие-то, — согласилась Юля, которой на самом деле было очень любопытно, что делает здесь этот незнакомый мальчик, о котором год назад, закончив работу с этими людьми, она ровным счетом ничего не знала.

— Ники, солнышко, ты испачкался. — Женщина подошла к ребенку, чтобы вытереть подбородок. Мальчик неловко дернулся и скривился в беззвучном плаче. — Скажите пожалуйста, маме и дотронуться нельзя!

«Маме?» — только и смогла удивленно подумать Юля. Возраст клиентки приближался к пятидесяти, и, хотя возможности современной медицины практически безграничны, Юля никогда не взяла бы на себя смелость предположить, что эта холеная, весьма дородная и, безусловно, самовлюбленная дама могла быть биологической матерью малыша.

Как выяснилось позже в доверительном разговоре, она ею и не была. Собрав вокруг ребенка нескольких нянечек, высказав им недовольство по поводу его неопрятного вида и странного, дикого поведения, женщина пригласила Юлю в кабинет, где и поведала историю появления в доме Ники. Усыновленный мальчик являлся орудием для удержания мужа, всегда мечтавшего о сыне и так его и не дождавшегося. Муж был богат, интересен и вполне способен к деторождению, а вокруг — слишком много барышень, готовых польститься на все эти прекрасные качества. Появление в его жизни одной особенно ретивой молодой особы не осталось незамеченным, и в ход незамедлительно было пущено оружие, призванное лишить соперницу самого главного и веского аргумента в виде возможной беременности. Расчет оказался верным: блудный муж загорелся идеей усыновления и осуществил ее благодаря своим связям и деньгам достаточно быстро. В доме появился наследник, а в душе женщины вновь воцарился покой. А зачем ей было беспокоиться: вечером муж теперь исправно возвращался в лоно семьи, чтобы до бесконечности строить пластмассовые башни, а днем за двухлетним строителем неотступно следили нянечки, гувернантки и воспитатели. Так о чем переживать новоиспеченной мамаше? Разве что о подобающей комнате для сына, что она и делала, засыпая Юлю предложениями, начиная с кровати в форме «феррари» и заканчивая светильниками-светлячками, виденными ею когда-то лет десять назад в одном из модных домов Милана. «Точно не помню в каком, но помню, что они были очень дорогие и чрезвычайно шикарные. В общем, как раз то, что нужно». Юля записала все пожелания, а когда покидала дом и снова проходила через гостиную, не удержалась, остановилась возле ребенка и задумчиво произнесла, покачав головой:

— Как ты здесь оказался? Совсем не дорогой и отнюдь не шикарный.

Мальчик ничего не ответил. Он уже оставил кубики и просто раскачивался из стороны в сторону, словно аккомпанируя какому-то только одному ему известному музыкальному произведению. Он только поднял на Юлю глаза, которые ни на секунду не сфокусировались, лишь дотронулись, полоснули бессмысленным взглядом и побежали дальше, но и за это молниеносное мгновение показалось девушке, что сумела она разглядеть в них такое же непонимание и неприятие всего происходящего с ним.

С этой минуты Юле постоянно представлялось, будто между ними установилась невидимая, одной ей известная связь, и догадкам своим вскоре начала она получать некоторые подтверждения. Ребенок продолжал вести себя спокойно при ее появлении в доме, никогда не бежал навстречу и не делал попытки поздороваться, что на самом деле не удивляло: говорить он не умел, ходил достаточно неуверенно, эмоции привык скрывать, что свойственно большинству маленьких воспитанников детских домов. Юля все ждала, когда же жизнь в новой обстановке изменит его, но ничего не происходило. Ребенок был тих и незаметен, играл со своими кубиками или солдатиками и ни на что, казалось, не обращал внимания. Но один раз он подал Юле игрушечную пушку, и она поставила ее туда, куда он показал; в другой случайно дотронулся до ее ноги, когда она проходила мимо, и тут же испугался, скривился, зашелся в неслышном крике, едва она остановилась. Девушка протянула руку и погладила малыша по голове, а он не отпрянул, не отдернулся, как, бывало, отшатывался от матери, а, наоборот, вдруг успокоился и приблизился.

Юле доставляло удовольствие задерживаться возле ребенка и наблюдать за ним, иногда она пыталась принять участие в игре, но не настаивала, видя, что ее действия, нарушающие привычную и понятную мальчику расстановку игрушек, вызывают у него неподдельное беспокойство. Он был довольно странный, этот малыш: слишком недоверчивый, слишком настороженный, слишком тихий и избегающий общения, но Юля, как и все в том особняке, объясняла эти особенности жизнью в детском доме. В конце концов, никогда до этого не видела она воспитанников подобных учреждений, и откуда ей было знать, что дети там самые разные, и встречаются среди них и сколько угодно улыбчивые, и общительные, и наивные. И на самом деле практически каждый из них, еще не вышедший из детского возраста, станет искать в любой встреченной женщине маму, пытливо заглядывать в глаза и надеяться, надеяться, надеяться: а вдруг? И уж, конечно, в том случае, если мама нашлась, ни один из этих детей не станет избегать общения с ней. Однако обитателей дома скорее радовало, чем настораживало такое поведение малыша: что может быть лучше, чем тихий, не капризный и не доставляющий хлопот ребенок? Лучше может быть только ребенок здоровый, а то, что Ники таким не оказался, выяснилось совершенно неожиданно, когда у домашних еще не возникало и тени подозрения о том, что его поведение может быть вызвано какими-то глобальными изменениями в функциях головного мозга.