Тайна - Олег Рой

– Ишь ты, смелая какая, – усмехнулся Сталин. – А если я тебя спрошу, что будет со мной дальше, не побоишься сказать?

– Я-то сказать не побоюсь, а вот вы – не побоитесь ли услышать?

Сталин помрачнел, пожевал губами.

– Говори… – наконец сказал он просто.

Лицо Ольги стало вновь замкнутым и отрешенным. Она помолчала и заговорила низким, словно бы не своим голосом.

– Вам осталось примерно десять лет жизни. Вы помрете весной, лежа без сознания в своей постели. Вокруг вашей смерти будет ходить много слухов. Не обойдется без предательства ваших ближайших соратников. После вас будет Хрущев. Он назовет время вашего правления культом личности. Он скажет, что ваш образ был окружен божественным сиянием, а это, мол, неправильно. Он будет утверждать, что вы создавали собственную биографию, искажали прошлое, называя себя великим вождем, блистательным полководцем, гениальным ученым…

Сталин изменился в лице:

– Я всегда редактирую только то, что касается фактов.

– Ну, «культ личности» все же будет связан с вашим именем…

– Но ведь меня любят простые люди.

– Их заставляют вас любить. Про вас пишут стихи, сочиняют песни, книги – вы выбрали верный путь, чтобы пробраться в их сердца… И еще – страх… Вас боятся…

– Я не хотел этих восхвалений, – желчно воскликнул Сталин. – Даже когда товарищи предлагают называть моим именем улицы, города, ордена, я отказываюсь. Я не хочу этого искусственного возвеличивания моей персоны.

– Зато вы не мешали этим восхвалениям… А к некоторым сами приложили руку, – вздохнула Ольга.

– Зато народ будет помнить меня, – самодовольно заметил Сталин.

– Это верно, вас будут помнить долго, но слава ваша будет плохой. Будет много тех, кто будет восхвалять вас долгие годы после вашей смерти, вспоминать ваше время с благодарностью, защищать ваше имя, устраивать шествия в вашу честь, – Ольга говорила механически, прислушиваясь к внутреннему голосу, слышному ей одной. – Но разве поймешь, что они на самом деле больше будут при этом вспоминать и любить – вас или свою молодость? Ведь они жили, мечтали, любили и страдали в это время… А вот в сознании многих людей вы останетесь тираном и кровопийцей. Хотя ваши заслуги признают, но сколько людей из-за вас безвинно пострадали и сгинули…

Ольга уже давно молчала, а Сталин сосредоточенно смотрел перед собой. Наконец, он очнулся, словно ото сна, и спокойным невозмутимым тоном спросил:

– А можно ли что-то изменить?

Оля печально покачала головой:

– Поздно. Уже нет. Я не вижу для вас другой судьбы… Все будет, как я увидела… Вы слишком много сделали зла.

– На себя намекаешь? Мстишь?

– Как же я могу мстить? Я не влияю на жизнь, только говорю, что вижу. Дело ваше – верить или нет. Но навроде бы я вас еще не обманывала.

Он кивнул.

– Это верно. Но разве отдельные пострадавшие могут затмить то, что я сделал для этой великой страны? Разве твое и их страдание не окупает благополучие миллионов?

– Да разве я одна такая-то? Искалеченных судеб и будут миллионы. Все еще впереди, – тихо возразила Ольга.

Больше Сталин не промолвил ни слова. Чуть поколебавшись, он нажал кнопку на столе. Тут же в дверях появился офицер, и женщину вывели из кабинета. Бросив прощальный взгляд на Сталина, Ольга заметила, что он сидит и смотрит в окно. Взгляд у него был как у семидесятилетнего старика.

Ольгу провели в небольшую комнату и оставили одну. Она чувствовала, что эта их встреча – последняя.

«А теперь готовься к тому, что тебя расстреляют, – пронеслось у нее в голове. – Нужно понимать – что говоришь и кому. Ведь он приговаривает к казни и за куда как меньшую вину… Он злопамятный и мстительный. Когда дело до этого доходит – остановиться не может…» И тут Ольга осознала, что не на шутку испугалась. Это и удивило, и расстроило ее. Раньше она приучала себя к безразличию, а сейчас опять пришел страх. Женщина действительно боялась. Боялась, вспоминая родной голос Петра, запах дочкиных волос… «Дура – и есть дура, чего разговорилась. Но ведь я не могу врать, когда вижу… – думала она про себя. – А так хоть бы немножко дали нам пожить вместе… Хоть месяцок вольным воздухом надышаться…» – возмечтала было она, но тут же заставила внутренний голос замолчать – не хватало еще начать жалеть себя. Начнешь – не остановишься.

Время шло, минутная стрелка на огромных настенных часах неумолимо двигалась по кругу. Ольга понимала, что сейчас там, за толстыми стенами, решается ее судьба.

Наконец, когда напряжение стало уже звенящим, почти осязаемым, в комнату вошел подтянутый человек среднего роста в темном плаще. Они все – те, с кем ей приходилось иметь дело – были похожи словно близнецы, без выражения, без эмоций и мыслей на лицах – живые механизмы.

– Пройдемте, – сказал он бесцветным голосом.

– Куда меня опять? – без особой надежды на ответ устало спросила Ольга.

Но человек только поджал губы и покачал головой.

Она тяжело встала и отправилась за ним. На улице моросил дождь, но после норильских холодов эта погода казалась просто райской.

Ошибка

Ей казалось, что машина будто крадется малолюдными улочками, – хотя на самом деле водитель просто никуда не спешил.

Ольга обреченно молчала, спрашивать о чем-либо было бесполезно. Но когда они отъехали на приличное расстояние от резиденции вождя, она вдруг встрепенулась и яростно застучала в решетку, которая разделяла салон на две части, царапая руки и ломая ногти, срываясь на истерический крик:

– Я бы хотела попрощаться с семьей! Слышите! Куда вы меня везете? Остановите машину!

Но человек в плаще даже не шевельнулся, и спустя некоторое время Ольга так же неожиданно успокоилась и бессильно откинулась на сиденье. Сил после изнурительной беседы со Сталиным у нее не было. Столь глубокое погружение в будущее досталось ей совсем непросто, она за это время отдала немалую часть своей жизненной силы.

Через полчаса машина остановилась у обезличенного здания из серого кирпича с решетками на окнах, такого же, как многие другие, в которых ей уже довелось побывать. Ольга сразу поняла, что это и есть то место, куда ее везли.

Человек в плаще быстро выбрался из машины – все же дождь превратился в настоящий ливень, – мгновенно подскочил к задней дверце машины и распахнул ее, требовательно глядя на пассажирку. Ольга вышла из автомобиля и понуро последовала за ним, обреченно опустив голову. На стене здания ей удалось мельком разглядеть странную скромную табличку с загадочными буквами «Управление ГУ ВК».

Ее опять повели бесконечными разветвляющимися коридорами. Они словно были созданы для того, чтобы запутать человека. Хотя Ольга уже на третьем повороте сбилась и не смогла бы найти дорогу назад, даже если бы ее никто не удерживал. У нее забрали вещи, переодели в казенную одежду и поместили в отдельную палату. Она снова было хотела спросить, что с ней будет, но рядом уже никого не было – служащие быстро вышли. Когда дверь за ними закрылась и она услышала скрежет ключа в замке, то поняла, что Сталин отдал другое приказание – казнь откладывалась. «Неужели еще пригожусь? – усмехнулась она про себя. – И что делать? Благодарить его за эту временную передышку или ругать за тягостное ожидание?»

В комнате, в которой она оказалась, стояли только кровать и тумбочка. Стены были выкрашены серой краской, почти в тон ее одежде, которая, впрочем, была не самого мрачного оттенка. Ольга заглянула в тумбочку – пусто.

О принудительном характере пребывания в этом заведении напоминали разве что окна с решетками. А так его вполне можно было бы принять за больницу.

Ее палата находилась на девятом этаже – зорким взглядом зэчки она заметила, на какую кнопку лифта нажал сопровождающий. Внизу ничего не было видно – и из-за сплошной стены дождя, и из-за того, что, судя по всему, окна выходили во внутренний двор-колодец, забитый ржавыми железками и хламом.

«На тюрьму не похоже…» – подумала она, подошла к двери и постучала. Тут же появилась безмолвная нянечка.

– Можно в уборную?

Та кивнула и снова повела ее длинными коридорами, остановилась перед дверью без таблички и, впустив Олю, осталась снаружи.

Оля подошла к окну, выходившему на этот раз на улицу, и обмерла. Она ожидала, что окно будет замазано краской или закрыто фанерой, но ничего подобного – обычное прозрачное стекло. Внизу – живой вечерний город – она увидела множество огней и спешащих по своим делам пешеходов. Внезапно от этой мирной картины, от вида людей, живущих своей обычной жизнью, имеющих свой очаг и пусть призрачную и робкую, но все-таки ощутимую надежду на счастье, на женщину навалилась тоска. У нее вдруг перехватило дыхание – чего с ней не бывало много лет, и что-то странное, похожее на комок слез, подкатило к горлу, хотя она уже давным-давно разучилась плакать.