Три любви Михаила Булгакова - Борис Соколов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3 октября 1932 года брак Елены Сергеевны с Шиловским был официально расторгнут, а уже 4 октября был заключен ее брак с Булгаковым. Сохранилась его шутливая записка, переданная на заседании во МХАТе режиссеру В.Г. Сахновскому: «Секретно. Срочно. В 3 3/4 дня я венчаюсь в загсе. Отпустите меня через 10 минут».
Вскоре после свадьбы пришла печальная весть. Елена Сергеевна 25 октября 1933 года записала в дневнике: «Под утро видела сон: пришло письмо от папы из Риги, написанное почему-то латинскими буквами. Я тщетно пытаюсь разобрать написанное – бледно. В это время Миша меня осторожно разбудил – телеграмма из Риги. В ней латинскими буквами: «Papa skonshalsia».
Младшего сына Сережу, оставшегося с матерью, Булгаков полюбил как родного. Уже на склоне лет, в октябре 1968 года, Е.С. Булгакова в письме к своему племяннику воспроизводит такую зарисовку прежней жизни: «…Миша как-то очень легко, абсолютно без тени скучного нравоучения, говорил с мальчиком моим за утренним кофе в один из воскресных дней, когда Женичка пришел к нам, и мы, счастливая четверка, сидели за столом: «Дети, в жизни надо уметь рисковать… Вот, смотрите на маму вашу, она жила очень хорошо с вашим папой, но рискнула, пошла ко мне, бедняку, и вот, поглядите, как сейчас нам хорошо…» И вдруг Сергей малый, помешивая ложечкой кофе, задумчиво сказал: «Подожди, Потап, мама ведь может `искнуть еще `аз». Потап выскочил из-за стола, красный, не зная, что ответить ему, мальчишке восьми лет».
Е.А. Шиловский помогал жене и сыну, но с Булгаковым больше никогда не встречался, затаив обиду на него на всю оставшуюся жизнь. С 1 сентября 1933 года Елена Сергеевна начала вести дневник, который стал одним из наиболее важных источников биографии Булгакова (сам Михаил Афанасьевич после конфискации ОГПУ в 1926 году дневника «Под пятой» дневниковых записей более не вел, да и к собственному дневнику сильно охладел еще за несколько месяцев до его изъятия органами). В письме родителям 11 сентября 1932 года она утверждала: «…Полтора года разлуки мне доказали ясно, что только с ним жизнь моя получит смысл и окраску. Мих. Аф., который прочел это письмо, требует, чтобы я приписала непременно:.. тем более что выяснилось, с совершенной непреложностью, что он меня совершенно безумно любит». 14 марта 1933 года Булгаков передал Елене Сергеевне доверенность на заключение договоров с издательствами и театрами по поводу своих произведений, а также на получение авторских гонораров. Она печатала под диктовку все произведения писателя 30-х годов.
Жизненная судьба благоприятствовала покинутому мужу, и уже спустя четыре года Шиловский женится на Марианне Алексеевне Толстой-Дымшиц (1911–1988), дочери мэтра советской литературы А.Н. Толстого, что, как справедливо полагают, уберегло его от сталинских репрессий военачальников в 1936–1938 годах. Толстой к тому времени был живым мифом советской пропаганды, и связывать его с «врагами народа» было бессмысленно. А вот если бы Евгений Александрович не имел столь мощного прикрытия, то после вполне вероятного его ареста и расстрела в 1937–1938 годах Елену Сергеевну, скорее всего, отправили бы в лагерь как члена семьи изменника родины (до бывших жен тогда часто тоже добирались). Булгаков в этом смысле был плохим прикрытием. Его бы в случае ареста Елены Сергеевны, наверное, не тронули бы (Сталин любил «Дни Турбиных»), но уберечь жену от лагеря он вряд ли бы смог. Между прочим, не уберег свою жену от ареста и лагеря друг Булгакова театральный художник В.В. Дмитриев. Так что, можно сказать, второй брак Шиловского стал настоящим счастьем и для Булгакова с Еленой Сергеевной.
Познакомились Шиловский с Марианной в конце 1933 года. Она так описала близким Евгения Александровича: «Красивый синеглазый военный с тремя ромбами в петлицах… Ему 43 года…», когда ей самой было 22. Через три года поженились, а 7 мая 1937 года у них родилась дочь Марина. Отца внучки Алексея Толстого было совсем уж неудобно репрессировать.
С.А. Ермолинский так вспоминал о жизни Елены Сергеевны и Булгакова в новой трехкомнатной квартире № 44 в писательском доме № 3 в Нащокинском переулке, куда они переехали 18 февраля 1934 года: «Ему исполнилось тогда сорок три, в такие годы не так просто начинать жизнь заново. И ведь у него было по-прежнему шаткое литературное положение, а у нее благоустроенная семья и двое детей. Тем не менее они оба были тверды в своем решении быть вместе…
Вот жить вместе им было негде. Елене Сергеевне пришлось перебраться на Большую Пироговскую, но там жила Любовь Евгеньевна; легко представить себе, в какой неестественной обстановке все трое очутились. Пожалуй, только ему могло показаться, что теперь, когда все наконец разъяснилось и очистилось, они, добрые и великодушные, не фальшивя, поймут друг друга. Мужчины в таких случаях или, как Подколесины, выпрыгивают в окошко, или, чаще всего, стараются найти примирительные формы и верят, что можно сделать так, что всем будет хорошо. Но этого никогда не случается. И, конечно, чем дальше, тем становилось невыносимее.
Так продолжалось до тех пор, пока не удалось вымолить небольшую квартиру в писательской надстройке в Нащокинском переулке (ныне улица Фурманова), и Лена с Михаилом Афанасьевичем переехали туда. С ними – ее младший сын Сережа, а старший, Женя, остался у отца, но часто приходил к ним и очень привязался к Булгакову. У Жени была даже какая-то влюбленность в него.
Я знал, что внешний и внутренний облик его жизни не мог не перемениться. Все стало по-другому. И в первый раз шел в новый булгаковский дом настороженный. Лена (тогда еще для меня Елена Сергеевна) встретила меня с приветливостью, словно хорошо знакомого, а не просто гостя, и провела в столовую. Там было чинно и красиво, даже чересчур чинно и чересчур прибрано. От этого веяло холодком. Направо приотворена дверь, и был виден синий кабинет, а налево – комната маленького Сережи. Книги были выселены в коридор (это мне не понравилось). Из коридора высунулась домработница, но, получив деловитое и беспрекословное распоряжение, тотчас исчезла. Повернувшись ко мне – лицо хозяйки из озабоченного снова превратилось в приветливое, – она сказала:
– Сейчас будем ужинать, Миша в ванной.
Лена держалась непринужденно, но я видел, что она напряжена не меньше, чем я. Со всей искренностью она хотела расположить к себе тех из немногих его друзей, которые сохранились от его «прежней жизни». Большинство «пречистенцев» не признавали ее или принимали со сдержанностью нескрываемой. Одета она была с милой и продуманной простотой. И, легко двигаясь, стала хозяйничать. На столе появились голубые тарелки с золотыми рыбами, такие же голубые стопочки и бокалы для вина. Узкое блюдо с закусками, поджаренный хлеб дополняли картину. «Пропал мой неуемный и дерзкий Булгаков, обуржуазился», – подумал я сумрачно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});