Вестник в старом мире - Revan

— Жечь собрались? — он закричал, надрывая горло.

Щеку поцарапала пуля, разбившая глиняный горшок за спиной Кондрата. Стреляли на голос или вспышку револьвера.

Кондрат пригнулся. По щеке шла горячая кровь, отбрасывающая облачко пара. Он слушал, ожидая свиста околоточников, но город, как будто впал в кому.

— Вот дети собак… — Кондрат до боли в руке сжал рукоять револьвера, прежде чем выглянуть и выстрелить. На первом этаже разлетелись окна.

— Врете, не возьмете! — Алексей стрелял по приближающимся поджигателям, пока его пытались выцелить из дворика.

Музыкант отошел за спины подручных и разжег трубку. Ресторан превратился в осажденную крепость в центре столицы. Самым ужасным и почти нереальным Кондрату казалась ситуация с бездействием полицейских. Гости медленно, с потерями, но смогли поднести несколько бочек с маслом к стенам Эльбруса. На глазах Кондрата они разжигали факела.

***

Щербатый сопел и не мог надышаться. Он доскакал до дома Вадима, где свалился с коня в сугроб. Вокруг дыры на животе у него пропитывались кровью нательная рубашка и испорченный тулуп. У подъезда стояла такая же повозка для развоза людей, как и у ресторана. По лестнице поднимались мрачные люди с серыми лицами.

Вадим сидел за рабочим столом в кабинете и на бумаге заканчивал чертеж котла для паровой машины. В соседней комнате тихо сопела Анна на кровати, прикрытая хлопковым одеялом.

На улице послышался стук копыт о брусчатку, кто-то остановился у подъезда. Вадим завис с карандашом в руках и посмотрел на часы, которые отбили полночь. Он встал и подошел к окну, чуть-чуть отодвинув штору. Из повозки под окнами выгружались крепкие мужички не с букетами в руках.

— Интересно, — Вадим дошел до сейфа и достал два короткоствольных револьвера. Он их сделал сам, в тайне от оружейников на заводе. Маленькие настолько, что помещались в карманы, с бездымным порохом, с тяжелыми дозвуковыми пулями, утопленными в цинковые гильзы, а барабан в момент выстрела надвигался на ствол для лучшей абсорбции. Каждый из револьверов спокойно стоил по две тысячи золотых рублей, только никакой фабрикант даже за десять лет работы не сможет накопить достаточно, а ближайший аналог появится лет через сто.

Вадим взвел курки. Он стоял перед входной дверью в черной жилетке поверх белой рубашки и улыбался. Не полноценной улыбкой, не злобной гримасой на все зубы, а хищно подняв верхнюю губу и обнажив клыки. Так скалятся волки перед охотой.

— Вадим? — в прихожую зашел сонный Ефим с пузырьком лекарства и кружкой воды. У него разболелась голова, и он встал выпить глицерину.

Вадим не ответил, подняв руки с револьверами. За дверью скрипнула половица, к ним поднялись. На лестничном пролете стояло десять человек с оружием в руках. Как бешеный носорог Вадим протаранил дверь плечом, выбивая ее из петель. Он полетел вниз, скользя на двери по телам до межэтажного перекрытия.

— Ух, — под дверью застонал пришибленный бандит.

Вадим сунул ему дуло револьвера в рот и выстрелил. Слабая вспышка родилась и погасла за полными щеками. Осколки черепной коробки брызнули на деревянные ступеньки, заливая горячей кровью ступеньки. Вадим поднялся на ноги и пошел вверх по лестнице, прикладывая дуло револьвера по очереди к каждому сбитому с ног бандиту. Выстрел в затылок, висок, лоб, контрольный в сердце. Щелкнул пустой барабан, Вадим поменял руку, взводя ударник второго револьвера. Шаги чередовались со вспышками от выстрелов, хрустами выдавливаемых тяжелой ногой костей, пока Вадим не остановился перед дверным проемом. Последний выживший заполз спиной в квартиру. Он шептал молитву и перекрестился бы, если бы руками не тащил себя подальше от бойни на лестнице.

— Ух, сволочь! — над бандитом появился Ефим с кочергой и ударил как штыком.

Хватило одного размашистого удара. Ефим перекрестился и запел: — Наши сестры — штыки, сабли востры… Хех, еще строчку вспомнил!

— Не ори, посмотри, чтобы наши спали, — Вадим переломил револьвер, и экстрактор выдавил отстреленные гильзы.

Тела убитых пришлось грузить на ту же повозку, на которой бандиты приехали. Вадим держал труп за руки, Ефим за ноги, так и таскали, пока Ефим не поскользнулся у крыльца об лужу заледеневшей крови.

— Вадим, здесь еще один, а ну как я его сейчас! — Ефим поднялся из сугроба отряхиваясь.

— Вау, вау, подожди. Это свой.

— Как это "свой"? Морда вон какая бандитская!

— Иди за упряжь. Справишься? — Вадим наклонился и приложил пальцы к шее Щербатого, чтобы нащупать пульс.

— Справлюсь, а куда вести?

Вадим нахмурился и рукой отряхнул снег с раны на животе Щербатого.

— Хреново, — он повернулся к Ефиму, — поехали к доктору.

— С ними? — Ефим кивнул на сваленные тела.

— Ну не здесь же бросать, — Вадим аккуратно положил Щербатого поверх тел и перетянул рану ремнем.

***

Дмитрий прижался щекой к кожаной накладке на лакированном прикладе револьверной винтовки. Смотритель тира ушел, оставив Дмитрия практиковаться одному. Он задержал дыхание, огонек лампы плясал на металлической мушке.

— Дима! — его толкнули за плечо, Дмитрий дернулся, но не выстрелил.

— Женщина! Ты понимаешь, как черт тебя побери, ты меня напугала?

Ханна стояла бледнее Питерской луны.

— Там стреляют…

Дмитрий вынул из ушей затычки.

— Еще раз.

— Там стреляют, на улице.

— Помоги подняться, — он схватил ружье и патронташ в виде ремня.

Когда они поднялись с цокольного этажа, то с улицы донеслись выстрелы и ругань.

— Пошли на чердак, — Дмитрий опирался на Ханну и клюку, переступая через несколько ступенек зараз.

На чердаке стояла тьма, только через редкие оконца виднелся беспорядок во внутреннем дворе. Ресторан взяли в кольцо и пытались поджечь, закидывая факелами.

— Дима, что делать?

— Так, беги мне за стулом, — Дмитрий открыл окно, ему в лицо дунул морозный ветер, от которого закололо кожу. Дмитрий вскинул ружье, ловя на прицел смутный силуэт с зажженным факелом. Выстрел, и бандит упал. Дым сдуло на улицу, и двор снова стало видно. Бандит не умер, кричит и корчится в муках. Дмитрий скрипнул зубами и прислонился щекой к прикладу:

— Он знал. Все знал.

***

Груженая повозка остановилась у трехэтажного дома. Вадим выскочил к крыльцу и затарабанил в дверь так сильно, что она еле на петлях держалась.

— Кого нелегкая принесла? — из дома прозвучал старческий голос.