Нерусская Русь. Тысячелетнее Иго - Андрей Буровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Напомню, что многие были уверены – народ ненавидит, по крайней мере не любит немцев. Утверждение это неточно, потому что германофобии в России не было и нет. Но «потеснить» немцев хотели.
Ходили упорные слухи о том, что императрица держит у себя в спальне радиопередатчик и сообщает все секретные сведения германскому генеральному штабу. Скорее всего, это неправда, но слух-то какой!
А вот анекдот, за рассказывание которого в 1916 году можно было обрести нешуточные неприятности…
Приезжает Брусилов в Зимний дворец, видит – за колонной рыдает цесаревич Алексей.
– Почему вы плачете, Ваше Высочество?!
– Как же мне не плакать?! Немцы наших бьют – папенька плачет, а наши бьют немцев – маменька плачет!
Смех смехом, а ведь и об этом говорили!
Немецкий погром в Петербурге в 1914 году был интеллигентским, верхушечным. А в Москве погром произошел самый что ни на есть простонародный.
Начался он с того, что 27 мая 1915 года толпа пошла на Марфо-Мариинскую обитель: этот монастырь основала сестра императрицы Александры Елизавета. Прошел слух, что во время посещения госпиталя великая княгиня велела положить немецких раненых на кровати, а русских – на пол: ведь немцы – культурная нация и привыкли спать на кроватях, а «русским все равно». Ничего подобного не было, но для толпы уже не было важно, что соответствует действительности, а что нет. «Долой немку!» – ревел народ.
Кричали еще, что в монастыре она прячет своего брата Эрнста Гессенского. Не растерявшись, Елизавета вышла к толпе и предложила им обыскать монастырь. В нее тут же полетели камни, никто ничего не слушал. Прибывшая полиция открыла огонь, и в толпе стали кричать: «У вас нет патронов на фронте, но есть патроны для нас!»
Полиция защитила родственницу императора, но в самой Москве не вмешивалась, когда толпа грабила и разбивала магазины, принадлежащие немцам. Безумие длилось больше двух суток.
Два народа в одном
Независимо от роли этнических немцев Первая мировая война предельно обнажила противостояние русских европейцев и туземцев.
Во всей Европе шло ликование, когда начались массовые мобилизации и объявления войны. В Петербурге – в точности как в Лондоне, Париже и Берлине, празднично одетые толпы с криками «ура» и с пением патриотических песен сходились к Зимнему дворцу, танцевали на мостовой. К этим веселым, разряженным выходили царь с царицей, слушали верноподданнические восторги. Все предвкушали победу.
Но ничего подобного не возникло «во глубине России». Не было там ликования, не было нарядных толп, не было всплесков патриотического восторга. И немецких погромов тоже не было. Если и были «обиженные» засильем немцев русские люди, то не в деревнях. Антинемецкую линию и проводили не они.
Алексей Толстой четко определил, что «хитрые русские мужики» отлично видели: «они только бессловесный скот, мясо в той войне, затеянной господами» [139] .
Была лояльность – готовность выполнять долг, но уже осенью 1914 года число дезертиров превосходило всякое вероятие. Можно как угодно относиться к этому, но у народов Европы дезертирство было очень, очень непочтенным явлением. В книгах и Джона Голсуорси, и Пьера Даниноса комплиментом звучит: «Он безупречно вел себя во время войны» [140] .
В России большинство крестьян воевать вовсе не хотели; они только терпели призыв, как «налог кровью», и то пока армия побеждала. К концу же 1916 года великое множество дезертиров делали почти неуправляемой ситуацию в прифронтовой полосе. В некоторых деревнях число дезертиров превысило число призывников.
Причем во всех странах Европы, в том числе в Германии и в Венгрии, где в 1918 году тоже произошли революции, не было массового дезертирства, ставшего в России серьезной политической проблемой.
Я уже не раз описывал потрясающие сцены, которые разыгрывались в августе 1914 года: когда эшелоны с мобилизованными крестьянскими парнями скопились под Петербургом. Дачный сезон еще в разгаре, дачники целыми семьями выходили к полотну железной дороги. И выясняется: интеллигенции и «народу» просто не о чем говорить. Карабкаясь на крутые железнодорожные насыпи, интеллигенция будет изо всех сил коверкать свой русский язык, пытаясь говорить на «народном» языке. А солдаты будут отвечать им, так же старательно подбирая слова и обороты «барской» речи, стараясь имитировать стиль общения интеллигенции.
Те и другие честно пытаются увидеть друг в друге дорогих сородичей, людей своего народа и той же исторической судьбы. Но весь строй понятий, представления, бытовые привычки, даже язык этих людей так различны, что братания крестьянских парней и прекраснодушных русских интеллигентов не получится. Даже перед лицом громадной и страшной войны, в совершенно искренней попытке национального объединения.
Все свидетели этих общений на железнодорожных насыпях очень хорошо запомнили эпизод, о котором было неприятно, но очень полезно вспоминать. Знаю я об этом и из семейных преданий, и из литературы [141] .
Кошмар Октябрьского переворота и всего дальнейшего вызывал у русских европейцев четкое ощущение – Россия отпала от Европы. Для них это виделось как позор, гибель и как неслыханная гадость. Писал об этом и Николай Гумилев:
Франция, на лик твой просветленный
Я еще, еще раз обернусь.
И, как в омут, погружусь бездонный,
Дикую мою, родную Русь.
Ты была ей дивною мечтою,
Солнцем стольких несравненных лет,
Но назвать тебя своей сестрою
Вижу, вижу, было ей не след.
* * ** * ** * ** * ** * ** * ** * ** * ** * **
Вот ты кличешь: – «Где сестра Россия,
Где она, любимая всегда?» —
Посмотри наверх: в созвездьи Змия
Загорелась новая звезда [142] .
Гумилев приписывает Франции нежную любовь к «сестре России»… Но белая эмиграция 1920-х годов очень скоро хорошо узнает, как сильна эта «нежная любовь» французов к русским. У большинства эмигрантов всякие иллюзии развеются очень быстро, а у последних – в 1939 году: после подписания пакта Молотова – Риббентропа множество русских эмигрантов арестуют и будут держать в концентрационных лагерях как опаснейших смутьянов, готовых в любой момент помогать совместной мощи Сталина и Гитлера.
Малоизвестный и весьма показательный факт: после Второй мировой войны множество эмигрантов перебралось из Франции в Германию. Из страны-победительницы – в страну побежденную! Германия была беднее, голоднее, была унижена… Но в Германии к русским относились намного лучше, чем во Франции, в ней было психологически комфортнее.
Погибла ли Россия? Нет, конечно, погибла «только» Россия русских европейцев, в первую очередь дворян; Россия Николая Гумилева. Это было национальной трагедией, разрывом культурной и исторической традиции. Последствия этой катастрофы будут сказываться всю нашу дальнейшую историю. Но погибла компрадорская империя – и не в последнюю очередь погибла именно потому, что она была компрадорской.
А обычный ужас русской истории повторился: СССР состоялся как другая, и тоже компрадорская, империя.
Часть IV. Еврейское засилье
В дворянской бане:
– Илья Львович! Я не могу этого видеть! Илья Львович! Одно из двух: или снимите крест, или наденьте трусы! Илья Львович! Одно из двух! Я не могу этого видеть!
Еврейский анекдот
Глава 1. Как «они» у «нас» появились?
Нет ни в чем России проку.
Странный рок на ней лежит:
Петр рубил окно в Европу,
А в окно сигает жид.
И. Губерман
Кто у нас появился?
Начнем с того, что на свете живет много народов, исповедующих иудаизм. У них есть народное поверье, что евреи – единый народ, но это не соответствует действительности.
Есть другое поверье и у евреев, и у русских, что все иудаисты в России – пришельцы. В действительности не они пришли в империю, а империя пришла к евреям. Завоевывая Кавказ, русские войска в качестве трофея получали не только азербайджанцев и лезгинов, но и горских евреев, говорящих на еврейско-татском языке. Это – потомки персидских евреев Средневековья.
В Грузии с V века до Р.Х. жили грузинские евреи, в Средней Азии – среднеазиатские евреи Коканда, Бухары и Самарканда: потомки переселившихся туда еще в эпоху Древней Персии. Но говорили они на других языках, чем их дальние родственники, горско-татские евреи, и обычаи имели иные.
Даже в Северном Китае, в пределах русской «зоны влияния» на Ляодунском полуострове и в Маньчжурии, жили китайские евреи. Иврит они давно и напрочь забыли и общались на китайском языке, на нем же служили в синагогах. Их традиции богослужения тоже очень отличались от синагогальных обычаев западных иудаистов, но исповедовали они того же Й́ахве.
Но, конечно же, в русской истории сыграли роль совсем другие евреи. Этих евреев Восточной Европы чаще всего называют «ашкеназскими». Название врет, потому что Ашкеназ – название Германии на одном из еврейских языков. А это не немецкие евреи. Немецкие говорят на немецком языке, а у евреев Восточной Европы возник особый язык – идиш, из смеси немецкого и славянских языков. «Идиш» и означает «еврейский».
