Самый жестокий месяц - Луиз Пенни

– Я задал тебе вопрос, агент Лемье. Почему ты извлек оружие?

– Я прошу прощения, – пролепетал Лемье, прибегая к проверенной временем тактике раскаяния и признания вины. – Я испугался – один в подвале.

На Гамаша не подействовало это жалкое притворство.

– Ты знал, что здесь нахожусь я.

– И я искал вас, сэр. Я слышал что-то. Голоса. А я знал, что вам не с кем говорить, и тогда я решил, что это кто-то другой. Может быть, тот, кто сорвал полицейскую ленту. Может быть, вам требовалась помощь. Но… – Лемье опустил голову, укоризненно покачал ею, – мне нет извинений. Я ведь мог вас убить. Отдать вам мое оружие?

– Мне нужна правда. Не лги мне, сынок.

– Я не лгу, сэр, поверьте. Я понимаю, это звучит глупо, но я просто испугался.

Однако Гамаш продолжал хранить молчание. «Неужели я сыграл так неубедительно?» – подумал Лемье.

– Господи боже, я такой простофиля! Сначала напортачил с эфедрой, теперь вот это.

– Это была просто ошибка, – сказал Гамаш.

Голос его звучал по-прежнему жестко, но не так, как прежде.

Лемье возликовал: он выиграл. Что там говорил Бребёф? «Все любят грешников, но никто не любит их так, как Гамаш. Он считает, что может спасти утопающего. Твоя задача – тонуть».

И он тонул. Намеренно оставил наводку по эфедре на компьютере Габри, чтобы его поймали и простили. Теперь его опять поймали. Конечно, глупо было вытаскивать оружие, но он сумел обратить ошибку в преимущество. И Гамаш, глупый, слабый Гамаш, прощал его и за новую выходку с оружием. Эта слабость была любимым наркотиком Гамаша. Он любил прощать.

– Нашли что-нибудь, сэр?

– Ничего. Этот дом еще не готов делиться своими тайнами.

– Тайнами? У дома есть тайны?

– Домá – они как люди, агент Лемье. У них есть тайны. Я тебе скажу кое-что, чему меня научила жизнь. – Арман Гамаш понизил голос, так что агенту Лемье пришлось напрягать слух, чтобы услышать. – Ты знаешь, чего мы боимся, агент Лемье?

Лемье отрицательно покачал головой. И тогда из темноты и тишины до него донесся ответ:

– Мы боимся наших тайн – вот чего мы боимся.

За его спиной раздался тихий скрип, нарушив наступившую тишину.

Глава тридцатая

– И что случилось потом? – спросила Лакост.

Они возвращались в оперативный штаб, и, когда вышли из леса, грозовая туча стала виднее. Она уже занимала четверть неба. Приближалась медленно, но с пугающей неизбежностью.

– Pardon? – спросил Бовуар, которого отвлек вид надвигающейся тучи.

– Я говорю о старшем инспекторе. У него были свидетельства против Арно и других. Что он сделал с ними?

– Не знаю.

– Да ладно. Ты наверняка знаешь. Обо всем остальном он тебе рассказал. Эта история про старуху кри так и не всплыла в суде.

– Не всплыла. Решили не говорить об этом, чтобы не подставлять ее под удар. И смотри никому об этом ни слова.

Лакост хотела было возразить: «Ведь все, кого это касалось, попали за решетку», но потом она вспомнила сегодняшнюю статью в газете. Значит, кому-то было не все равно.

– Конечно, ни слова.

Бовуар кивнул и пошел дальше.

– Но это не все, – сказала Лакост, догнав его. – Ты чего-то еще не сказал.

– Агент Николь.

– Что – агент Николь?

Бовуар понимал, что зашел слишком далеко. Он остерегал себя, уговаривал остановиться. Но слова продолжали литься – ему требовался сообщник, сочувствующее лицо.

– Ее прислал к нам суперинтендант Франкёр, чтобы она шпионила за старшим инспектором.

Казалось, что от самих этих слов шел смрадный дух.

– Merde, – сказала Лакост.

– Merde, – согласился Бовуар.

– Нет, в самом деле. Я имею в виду настоящее дерьмо.

Лакост показала на землю – у обочины исходила паром огромная куча дерьма. Бовуар попытался свернуть в сторону, но все же наступил на край.

– Господи, какая гадость! – Он поднял ногу: сплошная мягкая итальянская кожа и еще более мягкое вонючее дерьмо. – Разве люди не должны убирать за своими собаками?

Он поскреб краем ботинка о дорогу, и теперь кожа, помимо дерьма, покрылась и землей.

– Это не собачье дерьмо, – произнес уверенный голос.

Бовуар и Лакост повернулись, но никого не увидели. Бовуар вгляделся в лес. Неужели одно из деревьев перестало петь и в самом деле заговорило? Возможно ли, чтобы первые слова, услышанные им от дерева, были «Это не собачье дерьмо»? Он еще раз повернулся и увидел, что к ним идут Питер и Клара Морроу. «Мимо кассы», – подумал Бовуар, спрашивая себя, давно ли эта пара здесь и что она слышала.

Питер нагнулся и принялся разглядывать кучу. Только сельские жители так бесконечно очарованы дерьмом. Сельские жители и родители.

– Медвежье, – сказал Питер, выпрямляясь.

– Мы проходили здесь всего несколько минут назад. Вы считаете, что медведь шел за нами?

«Наверное, они шутят?» – подумал Бовуар. Но лица у них были самые что ни на есть серьезные. В руке у Питера Морроу была газета, скрученная в плотный рулон.

– Старший инспектор с вами?

– Нет, к сожалению. Я не могу помочь?

– Он должен увидеть это сам, – сказала Клара Питеру.

Питер кивнул и протянул газету Бовуару.

– Мы читали ее сегодня утром, – ответил Бовуар, отдавая газету назад.

– И все же взгляните, – посоветовал Питер.

Бовуар вздохнул и развернул газету. Это была «Ле журнал де ну», а не «Ла журне», как он предполагал. И в ней, в самой середине, была большая фотография старшего инспектора и его сына Даниеля. Они находились в каком-то каменном сооружении, похожем на склеп. И Гамаш передавал Даниелю конверт. Заголовок гласил: «Арман Гамаш передает конверт неизвестному мужчине».

Бовуар пробежал статью, но потом ему пришлось вернуться в начало и попытаться прочитать медленнее. Он был так огорчен, что с трудом воспринимал написанное. Слова сливались, прыгали и тонули в волнах его бешенства. Наконец он, глотая ртом воздух, опустил газету и увидел Армана Гамаша, который шел по мосту в сопровождении Робера Лемье. Их взгляды встретились, и Гамаш дружески улыбнулся, но, когда он увидел газету и заметил, в каком состоянии находится Бовуар, улыбка сошла с его лица.

– Bonjour. – Гамаш пожал руку Питеру и поклонился Кларе. – Насколько я понимаю, вы видели самое свежее. – Он кивнул на газету в руке Бовуара.

– А вы? – спросил Бовуар.

– Видеть не видел, но Рейн-Мари прочла мне статью по телефону.

– Что вы собираетесь сделать? – спросил Бовуар.

Казалось, все прочие исчезли, остались только Бовуар и старший инспектор. А еще громадная грозовая туча, поднимавшаяся за спиной Гамаша.

– Потерплю некоторое время.

Гамаш кивнул остальным, повернулся и пошел в оперативный штаб.

– Постойте! – Бовуар бросился за Гамашем. Он успел преградить дорогу шефу, когда тот уже подходил к двери. – Вы не можете позволить им писать такие вещи. Это настоящая клевета. Боже мой, неужели мадам Гамаш все это прочла вам? Вы только послушайте. – Бовуар раскрыл газету и начал читать. – «Квебекская полиция по меньшей мере должна объясниться перед квебекцами. Как коррумпированный полицейский может оставаться в рядах полиции? И занимать влиятельное положение? Во время расследования по делу Арно было ясно, что старший инспектор Гамаш сам не без греха и только сводит личные счеты со своим начальником. Но теперь он, кажется, сам занялся бизнесом. Кто этот человек, которому он вручает конверт? Что в этом конверте? И какие услуги оплачивает его содержимое?»

Бовуар смял газету и посмотрел Гамашу прямо в лицо:

– Это ваш сын. Вы передаете конверт Даниелю. Никаких оснований для этого вранья нет. Да ну же, вам достаточно только снять трубку и позвонить редакторам. Объяснить, что вы делаете.

– Зачем? – Голос Гамаша звучал спокойно, в ясном взгляде не было злости. – Чтобы они состряпали новую ложь? Чтобы они знали, что уязвили меня? Нет, Жан Ги. Если я могу ответить на обвинения, это еще не значит, что я должен это делать. Верь мне.

– Вы это всегда говорите, будто мне нужно напоминать, чтобы я вам верил. – Бовуару было уже все равно, слышит его кто-нибудь или нет. – Сколько раз я должен доказывать вам мою преданность, чтобы вы перестали говорить «верь мне»?

– Извини. – Казалось, слова Бовуара в первый раз задели Гамаша за живое. – Ты прав. Я в тебе не сомневаюсь, Жан Ги. И никогда не сомневался. Я тебе верю.

– А я верю вам, – произнес Бовуар почти спокойно, выпустив пар.

Несколько мгновений он раздумывал, не заменить ли слово «верю» на другое, но потом решил, что «верю» будет достаточно. Он посмотрел на Гамаша и понял, что тот еще не сделал неверного шага. Это Бовуар был в дерьме всеми своими итальянскими кожаными ботинками.

– Делайте, что считаете нужным, – сказал он. – Я буду вас поддерживать.