Пять поэм - Низами Гянджеви

Первый ответ Ширин Хосрову

Ширин, объясняя свои поступки Хосрову, ведет хитрые речи. Унижая себя перед великим шахом, она корит опьяненного вином Хосрова, примчавшегося к замку, не боясь ее опозорить, «как сокол за куропаткой». вместо того чтобы почтительно прислать сватов к своей любимой. Она упрекает Хосрова за брак с Шекер, повторяя уже бывшую выше символическую игру слов: «Ведь Сахар, шаханшах, у Сладости во власти». Далее Ширин требует от Хосрова верности ей одной, возвышенной любви, внимания, нежности, подвигов. Она не хочет стать лишь его забавой. Глава кончается бейтом:

Ты только пировал, свой кубок сжав рукою, Когда Шапур творил, Ферхад гремел киркою!

Первый ответ Хосрова Ширин

Хосров говорит о своей любви, о тоске по Ширин, молит простить ему заблуждения, не гнать его. Он предавал свою любовь ради власти, теперь же любовь ему дороже царства.

Второй ответ Ширин Хосрову

Ширин призывает Хосрова отбросить тщеславие и кичливость и избрать иной путь — путь любви. Сама она закалила свою любовь в одиночестве, в горном замке, отказавшись от власти. Она говорит далее, сколь она еще прелестна, сколько в ней страсти, и… гонит Хосрова. Глава кончается бейтом:

Иди прямым путем, ведь на кривом пути Тебе от рук моих лишь гибель обрести.

Второй ответ Хосрова Ширин

Хосров с нежностью говорит о прелестях Ширил, но упрекает ее в себялюбии. Он молит ее снизойти к нему, быть милосердной. Он отказывается уйти.

Третий ответ Ширин Хосрову

Ширин упрекает Хосрова за то, что он стремится удовлетворить лишь свои желания, не думая о ее желаниях. Она требует, чтобы он отказался от Шекер, если он хочет Ширин. Она говорит, что ее страсть к Хосрову уже отпылала, что ей унизительно отбивать его у соперниц. Она прощается с Хосровом, немного медлит, но все же уходит. Хосров молит ее вернуться, и она снова выходит на крышу.

Третий ответ Хосрова Ширин

Хосров вновь обращается к Ширин с нежными мольбами, просит ее смириться. Если же она по-прежнему будет такой гордой, он уйдет — его ждут пиры, Шекер.

Четвертый ответ Ширин Хосрову

Ширин по-прежнему ведет гордые речи. Она просит Хосрова удалиться. Сейчас не время для свиданья, потом, возможно, она вновь позовет его.

Четвертый ответ Хосрова Ширин

Хосров униженно молит Ширин впустить его — надвигается ночь, идет снег, пусть она хоть пожалеет шаха! Но если она так боится своей страсти, что не решается впустить его даже в преддверье, то пусть ото будет любовное свиданье, лукавит Хосров. Если же она останется непреклонной, то пусть пеняет на себя, ей же будет хуже. Хосров может найти и лучшую, чем она.

Пятый ответ Ширин Хосрову

Вновь Сладкая велит скитаться по местам, Где зреют финики, благим своим устам. С жемчужин, приподняв два рдеющие лала, Она жемчужины и лалы рассыпала. И молвила она: «О юный царь, чей трон Так блещет! Твой венец! Всех озаряет он! Твой стоек царский стяг! Твои так стойки ноги. Как длань твоя — твой меч, необоримый, строгий. Одев твой мощный стан, горда твоя каба. Пред властью рук твоих стрела судьбы слаба. В друзьях будь счастлив ты, от горести далече,— Горбатый свод небес твои поддержат плечи». И следом, распалясь, вся пламенем полна, «Гордец воинственный! — промолвила она.— Ты шах, так уходи, тебе присуща слава. А вся игра в любовь для шаха лишь забава. Влюблен лишь тот, пред кем в обители земной И небо и земля — в единственной, в одной. Не упрекай меня влюбленностью Ферхада,— Скитальца мертвого с печалью помнить надо. Ферхад, чей жаркий дух и скорбен был и сир, Лишь брат названый мой, наш посетивший мир. Для глаз его была я лишь подобьем духа, Лишь только голос мой его коснулся слуха. От Сладкой горечь знал. Но запах горьких трав Он пил, как аромат, а не как дым отрав. Я сладкому огню речей его внимала. Подобных ты не знал: речей подобных мало. Приятней мне шипы из розовых садов, Чем пышный кипарис, не знающий плодов, На ложе каменном я лучше бы лежала, Чем видеть недруга хоть с золотым кинжалом. Дай медный мне браслет. Не нужен мне огонь, Что, плавя серебро, сжигает мне ладонь. Нам дорог тот огонь, что осветит жилище,— Не тот, что обратит жилище в пепелище. Но коль упреками осыплешь ты меня,— То обвинителю я стану неровня, Порою поутру мы видим, — о, досада! — Порыв нежданных бурь унес листок из сада. Вот так унес меня порыв моей тоски. А ты сбирайся в путь! Увязывай тюки! Я вся в кольце огня; он вьется, вьется снова… Ты видишь? Так беги! Страшись огня такого. Что дивного: с небес несется камфора. [235] Вот и в моей душе холодная пора. Глянь: облако весь мир осыпать хочет солью. Ступай! Не сладостью являюсь я, а болью. Летучей мыши, царь, отраден мрак ночной. Будь соколом. В полет пускайся в час дневной. Они давно ушли — те сказки, что ты ведал. Они давно ушли — те ласки, что ты ведал. Уж ни шаира ласк в душе царицы нет [236]. А вот с арабского: уж ни крупицы нет, Не турок я, о царь! Я знаю речь араба. А злоязычья речь да козней — знаю слабо. Напал злословья мрак на дом, на кокон мой, А ведь коварен, верь, лишь черный локон мой. О царь! Твоей души бескрыла птица, ведай. Твоей души заря не разгорится, ведай. Со стражами веду иль с шаханшахом спор, Твой дротик будто бы дейлемский их топор. [237] Так собирайся в путь! Под эту сень не вступишь, Хоть молвил, что, любя, ты стал как тень, — не вступишь. О мощный! В жадности не следует коснеть. Для пищи ты ищи питательную снедь. Стяни потуже грудь, нет пользы в лживом стоне; На рот свой наложи печать своей ладони. Что соколы едят? Им лучшее дают, А падаль мерзкую — стервятники клюют. Немало я себе уже стяжала славы За то, что мне милы сладчайшие забавы: Одним печальных слез я в чашу лью струю. Мне соименную, другим я сладость лью. Да, я вода из роз, и я горька. Ну что же, Ведь в розовой воде всегда есть горечь тоже. Я крепче, чем набиз. Пригубишь — и беда! — Я с ног тебя свалю на долгие года. Коль создана Ширин для сладкого улова, Пусть горстку горечи ее содержит слово. Две сладости зараз? Не жди столь сладких дрем. Ведь финик — с косточкой, орешек же с ядром. Я не сродни ежам, не наношу увечья, И нежность спрятала в язвительную речь я. И финик прячется в шипах, и в камне — лал. Клад золотой не раз в развалинах пылал. Твоим вожатым будь терпение. Но все же С приниженностью пусть оно не будет схоже. Что сокол без крыла? Не вьется, хоть убей. И победит его ничтожный воробей. Отбившийся верблюд! Он и за мышью ловкой Пойдет безропотно, потянутый веревкой. Сражаешься со львом и не желаешь пасть? — Так обнажай клыки, раскрой пошире пасть. Собаки сцепятся, да вмиг оставят схватку, Увидев блеск зубов и зная их повадку». И поклялась она, взор поднимая свой, Всезрящим разумом, душою огневой, Предвечным куполом, высоким, бирюзовым, Истоком пламени и солнцем вечно новым, Всей райской красотой, всей прелестью небес, И каждой буквою всех, всех земных словес, Тем поклялась живым, кто будет жить вовеки, И тем взирающим, кто не опустит веки, Тем щедрым богачом, кто всю насытил тварь, Все души возрастил и всем живущим — царь: «Всевластный шах! Сдержу я слово обещанья: Я для тебя ничто — до нашего венчанья!» И отвратила лик, исполненный огня, Уже добытый клад рукою отстраня.