Золотая тетрадь - Дорис Лессинг

— Боже мой, Анна. Боже мой. Боже мой.

Потом, постепенно придя в себя, он увлек меня танцевать и сказал:

— Что мне по-настоящему интересно, так это то, что есть такие люди, как, например, ты, которые искренне верят, будто этот мир можно изменить.

Весь вечер мы танцевали и выпивали. Все мы отправились спать очень поздно. Вилли и я ложились спать в дурном расположении духа, сильно недовольные друг другом. Он злился, потому что Джордж снова начал изливать нам душу и без конца говорил о своих проблемах. Джордж его утомил. Он сказал:

— Похоже, вы с Полом прекрасно ладите.

В течение последних шести месяцев он в любой момент имел все основания для того, чтобы это сказать. Я ответила:

— И ровно то же самое можно сказать о вас с Мэрироуз.

Мы уже были в постели, точнее, каждый — в своей постели. Вилли держал в руках какую-то книгу о ранних этапах развития социализма в Германии. Он сидел в своей постели, весь его ум сосредоточился за сверкающими стеклами очков, и размышлял, стоит ли затевать ссору. Думаю, он решил, что все это выльется всего-навсего в наш ставший привычным спор о Джордже… «Слезливая сентиментальность» vs. «догматический бюрократизм». Или, может быть, — поскольку Вилли был человеком невероятно нечувствительным в отношении собственных побуждений и мотивов — он искренне верил, что его возмущали мои отношения с Полом. А может, они и вправду его возмущали. В те времена, если он меня этим попрекал, я неизменно отвечала: «Мэрироуз». Если бы меня упрекнули в этом сейчас, я бы сказала, что в глубине души каждая женщина верит, что, если мужчина ее не удовлетворяет, она имеет право уйти к другому. Это ее первая и самая сильная мысль, независимо от того, как она может видоизменить и смягчить ее позже, исходя из рациональных соображений или из жалости. Но мы с Вилли расходились из-за секса. И что? Я пишу это и думаю, как, должно быть, была сильна эта наша битва, состоявшая из споров и полная различных аргументов, если даже сейчас я, инстинктивно и абсолютно в силу привычки, оцениваю ее в таких терминах, как «прав» и «не прав». Глупо. Это всегда глупо.

В ту ночь мы не ссорились. Через мгновение он завел свой одинокий напев: «Ох, у акулы есть страшные зубы…», а потом взял книгу и стал читать, а я заснула.

На другой день дурное настроение, как ветрянка, перекинулось на всех обитателей отеля. Джун Бутби ходила на танцы со своим женихом и вернулась только утром. Мистер Бутби накричал на свою дочь, когда она вернулась, а миссис Бутби разрыдалась. Слухи о скандале с Джексоном распространились среди прислуги. Официанты со всеми нами общались очень угрюмо на протяжении всего обеда. Джексон, согласно букве закона, отправился отдыхать ровно в три, оставив миссис Бутби одну готовить еду для вечеринки, а Джун не стала помогать матери, потому что та накануне ее обидела. Не пошли помогать и мы. Мы слышали, как Джун кричала: «Если бы ты не была такой противной, ты бы наняла еще одного повара в помощь Джексону, вместо того чтобы строить из себя мученицу ради экономии в пять фунтов в месяц». У миссис Бутби были красные глаза, и снова на лице ее отражалось безумное смятение чувств, и она всюду ходила за Джун и спорила с ней. Потому что, конечно же, она не была противной. Пять фунтов были для Бутби мизерной суммой; и я полагаю, что причина, по которой она не нанимала еще одного повара, заключалась в том, что она была не против поработать в два раза больше обычного и считала, что у Джексона не было никаких причин относиться к этому иначе, чем относилась она.

Миссис Бутби пошла к себе домой полежать. Стэнли Летт сидел на веранде с миссис Лэттимор. Чай в отеле подавали в четыре часа, это делал официант, но у миссис Лэттимор болела голова, и она хотела черного кофе. Я думаю, у нее вышли какие-то неприятности с мужем, но мы уже настолько привыкли ко всем его любезностям, что все это было для нас в порядке вещей, и мы поначалу не придали этому никакого значения. Стэнли Летт пошел на кухню, чтобы попросить официанта приготовить кофе, но кофе был убран, а у Джексона, надежного семейного кладовщика, хранились ключи от шкафчика с припасами. Стэнли Летт отправился в домик Джексона, чтобы взять ключи. Я не думаю, что ему могло прийти на ум, что, учитывая сложившиеся обстоятельства, это могло быть воспринято как бестактность. Он просто, как это было ему свойственно, «организовывал» поставку припасов. Джексон, которому Стэнли нравился по той причине, что военно-воздушные силы ассоциировались у него с человечным к нему отношением, покинул свой домик, чтобы отпереть шкафчик и сварить черный кофе для миссис Лэттимор. Миссис Бутби, должно быть, все это видела из окон своей спальни, и теперь она тоже вышла и сказала Джексону, что, если он еще хоть раз сделает нечто подобное, она его уволит. Стэнли попытался ее успокоить, но у него ничего не вышло, она была как одержимая, и мужу пришлось увести ее домой, чтобы она снова прилегла и отдохнула.

Джордж подошел к нам с Вилли и сказал:

— Вы понимаете, что произойдет, если Джексона уволят? На дно пойдет вся семья.

— Ты имеешь в виду, что ты пойдешь на дно, — уточнил Вилли.

— Нет, тупой ты болван, это — единственный случай, когда я думаю именно о них. Это их дом. Джексон никогда не найдет другого такого места, где ему разрешат жить вместе с семьей. Ему придется устроиться куда-нибудь на работу, а его семье придется вернуться в Ньясаленд.

— Очень может быть, — сказал Вилли. — И они станут жить так же, как живут все африканцы, вместо того чтобы входить в меньшинство, составляющее полпроцента, если полпроцента таких, как он, вообще наберется.

Вскоре открылся бар, и Джордж пошел выпить. С ним был Джимми. Кажется, я забыла упомянуть самое главное — Джимми сильно огорчил миссис Бутби. Это произошло в предыдущий уик-энд. Джимми в присутствии миссис Бутби обнял Пола и его поцеловал. Он был пьян. Миссис Бутби, женщина неискушенная, была этим чрезвычайно шокирована. Я попыталась ей объяснить, что правила поведения и степени допустимого, принятые в колонии, отличались от того, что было принято в Англии, но с того дня она без отвращения смотреть на Джимми уже не могла. Она ничего не имела против того, что он регулярно напивался, что он ходил небритый и выглядел при этом действительно неприятно с этими его двумя полузажившими шрамами, просвечивавшими сквозь желтую щетину, что он везде слонялся в расстегнутом военном кителе без воротничка. Все это было в порядке вещей; настоящий мужчина и должен напиваться, ходить небритым и пренебрегать заботой о своей наружности. Она обращалась с ним мягко и даже как-то по-матерински. Но слово «гомосексуализм» поставило Джимми за грань того, что она считала допустимым. «Полагаю, это то, что принято называть гомосексуализмом», — сказала она, произнеся это слово так, словно оно уже само по себе было пропитано ядом.

Джимми с Джорджем сильно напились в баре, и к тому времени, как начались танцы, они оба успели впасть в какое-то слезливо-нежное и чувствительно-сентиментальное состояние. Когда они пришли в большую комнату, она была уже заполнена почти до отказа. Джимми и Джордж стали танцевать друг с другом; со стороны Джорджа это было пародией на отношения такого рода, а у Джимми был по-детски счастливый и беззаботный вид. Они сделали всего один круг, но этого оказалось достаточно. Рядом с ними тут же появилась миссис Бутби, похожая на тюленя в своем облегающем платье из черного атласа, с лицом пылавшим от возмущения. Она подошла к этой парочке и сказала им, чтобы они убирались прочь, в те места, где их отвратительное поведение считается допустимым. Никто даже не заметил этого небольшого эпизода, и Джордж посоветовал ей не быть глупой стервой и тут же пригласил на танец Джун Бутби. Джимми остался стоять на месте, беспомощный, с приоткрытым ртом, он очень напоминал маленького мальчика, которого отшлепали, а он не понимает — за что. Потом он одиноко побрел куда-то в ночь.

Мы с Полом танцевали. Вилли и Мэрироуз танцевали. Стэнли и миссис Лэттимор танцевали. Мистер Лэттимор сидел в баре, а Джордж время от времени покидал нас, чтобы нанести визит в свой фургончик.

Мы все вели себя гораздо более шумно и издевательски, чем когда-либо раньше. Думаю, мы все понимали, что это наш последний уик-энд в «Машопи». Однако никакого решения о том, что мы сюда больше не приедем, принято не было; точно так же, как никогда не принималось официального решения, что мы сюда будем ездить. У всех было ощущение скорой утраты; отчасти потому, что Пол и Джимми скоро должны были получить назначение и покинуть лагерь.

Было уже около полуночи, когда Пол сказал, что Джимми уже давно ушел и так и не вернулся. Мы поискали его в толпе танцующих, но там его никто не видел. Мы с Полом отправились на его поиски и в дверях столкнулись с Джорджем. Снаружи было облачно и сыро. В той части страны, где мы находились, обыкновенно ясная погода, которую мы все уже воспринимали как нечто должное, порою на пару-тройку дней сменялась пасмурной, когда моросил очень мелкий дождик или дул мягкий ветер, пропитанный влажным туманом, что так напоминало мелкие мягкие дожди Ирландии. Вот и сейчас пришли такие дни, и люди стояли на улице парами и группами, остывая и наслаждаясь прохладой, но было очень темно, и их лиц было не видно, поэтому мы принялись бродить от одной кучки людей к другой, пытаясь распознать Джимми по силуэту. К тому времени бар закрылся, и Джимми не было ни на веранде, ни в столовой. Мы начали волноваться, потому что уже далеко не однажды нам доводилось извлекать его, безнадежно пьяного, из цветочных клумб или находить где-нибудь под эвкалиптами. Мы обыскали все спальни. Мы медленно обошли весь сад, заглядывая под каждый куст и в каждую клумбу, и нигде его не находя. Мы стояли позади основного здания отеля и размышляли, где бы нам его еще поискать, когда в нескольких шагах от нас, в кухонной пристройке, зажегся свет. Туда медленно вошел Джексон, он был один. Он не знал, что за ним наблюдают. Всегда, когда мы встречались, повар был неизменно вежлив и предупредителен; а сейчас он выглядел и встревоженно, и рассерженно: я помню, как смотрела ему в лицо и думала, что раньше я никогда его не видела по-настоящему. Его лицо изменилось, — он смотрел на что-то, лежащее на полу. Мы рванули вперед, сгрудились под самым окном и, заглянув внутрь, увидели, что на кухонном полу лежит Джимми, который то ли напился до бесчувствия, то ли просто там заснул, а может, с ним случилось и то и другое одновременно. Джексон нагнулся, чтобы его поднять, и, как только он это сделал, у него за спиной возникла миссис Бутби. Джимми проснулся, увидел Джексона и, как ребенок, которого только что разбудили, потянулся к повару и обхватил руками его шею. Чернокожий сказал: