Равноденствия. Новая мистическая волна - Дмитрий Силкан

Гость спрыгивает с печки. Опасливо приближается к подполу, задумчиво смотрит вниз.

— А это ты, дружище, здорово придумал… Тебе бы тут в самый раз чистку да прачечную свою открыть… Затрат никаких… Не работа — одно удовольствие… Жаль только, далеко слишком от города…

— Но зато — к Нему близко. И потом, не любит Колодезь дел наших мирских. На дух не переносит… Он ведь, Мир наш, — вроде пирога нелепого, безвкусного считает… И есть противно, и выбросить соизволения нет — не Он же пёк… Бывает, выковыривает разве что отдельные изюминки, да, видно, пристраивать пытается к своему Караваю Неведомому… Брат же у меня был, Кастором звали… Вместе мы с ним службу сию тяжкую исправно несли… Да только как Свет тот Окаянный стал по дну подпола ручьями страстными растекаться — так собрал он книжки свои мудрёные да и отправился вниз… Хочу, говорит, сам до всего дойти… Разумом, мол, испытую да проникну в Тайну сию… Больше я его и не видел… Разве только голос его — странно окоченевший и как бы уже не родной — слышу иногда… И не только из подпола, но и из Болота… А в Новолуние — боюсь выйти из дому — голос тот странный со всех сторон шепчет: "Наивный… Что в жизни тебе твоей?.." А я с той поры книжек мудрых совсем не читаю… Не доведут они до хорошего…

— И то верно… Я вот и совсем не помню, умею я читать что или нет… Так давно это было… А история эта твоя поучительна весьма. Неча лезть, куды тебя не просят… Сиди, не высовывайся — больше проживёшь…

Подходит к старику, пинает ногой крышку подпола.

Закрывай, к чёрту, эту свою трихомудию… А то, неровён час, братца своего горемычного услышишь — да в эту ямину и свалишься… Хотя погодь… Дай-ка я быстренько свой тулуп простирну… А то уж засалился весь…

Старик посмеивается.

— Что ж… Для хорошего человека чего не жалко! Только тулупчик-то Ваш, сударь, во фрак обратится… Такой же, как и у меня… Ведь у Колодезя сего свой собственный план имеется касательно нашего будущего мироустройства… Я же тоже не всю жизнь во фраке проходил…

— А-а… Ну, тогда нет! Что ж это я — в этом чёрном клоунском пиджаке по лесу рыскать буду? Ворон на болоте пугать?

— Что правда, то правда. Я гляжу, сударь, вы рассудительный человек… Ну а рассудительным сюда ходу нет!..

С грохотом захлопывает крышку подпола.

Лучше идите отдохните. Поспите на печке — я не заревную… Сил Вам надо набраться… Ведь в Крылатых стрелять — Силу надобно. Летают ведь они ни-из-ко, а по ним кверху палят, в лик Неба. Само собой — не по дурости, но оттого, что метко попасть надобно… Ведь в них, прямо в упор, палить — мочи ни у кого не хватает…

— Да ничего… У меня хватит… Моё-то ружьё — отменное…

— А тут дело-то всё и не в ружье будет… Это — навроде как найти папоротник, цветущий на Ивана Купалу. Смысл-то не в самом папоротничке… Цветок он, конечно, чудесный, но… Он ведь завянет, так-с?

— Ну, разумеется… Не вечный же он…

— Вот то-то и оно!

— Ну и чего?.. А зачем мне сам цветок? Пусть даже и чудесный… Главное, говорят, клад найти можно!

— У-у-у!.. А что клад? Клад — дело наживное… Один найдёте, другой, третий… Надоест ведь из чужих костей золото выковыривать… А главное — что как найдёте Цветок — так в тот же миг на Небесах Вам счёт откроется…

Старик ловко цокает языком, словно падают монеты… Гость медленно подходит к окну, задумчиво смотрит куда-то вдаль. Наконец резко оборачивается, говорит с раздражением:

— Да ладно, пустое… Цветок, цветок… Бабье всё это — ходить по лугам, цветочки подбирать… Для мужика настоящее дело требуется… Так что, стало быть, попасть нелегко?

— Куда Вы хотите попасть, сударь? Вы же ещё нигде не были!

— Да нет!.. В дичь попасть трудно!.. Сам же только что говорил… Неужели не сезон? И чего ради я тогда такой путь проделал? А меня-то добрые люди уверяли, что здесь тьма тьмущая Крылатых…

— Для кого "добрые люди", а для них — "злые вороги"… Ну это так, к слову… Так отчего же — "не сезон-с"? Крылатые — они завсегда по осени клубятся. И всё стаями, сударь!.. Стаями…

— А может, ты их места излюбленные, часом, знаешь?

— Часом не знаю… Они часом ничего не мерят, да и я потихоньку отвыкаю… У них ведь Вечности в ходу…

— Ну, ты всё свои шуточки шутишь!.. А я же серьёзно! Подскажи, если не жалко. Буду очень обязан…

Старик, видно высчитывая в уме, закатывает глаза, что-то бормочет… Затем пристально смотрит на гостя и говорит серьёзно:

— Всё, сударь, учётом меряется. Твердыня это незыблемая… Проверил я слова Ваши: Вы мне на сей момент ничего не должны. Видно, потому и были избраны на миссию сию неблагодарную… А на просьбу Вашу отвечу одно: болотами-то не хаживайте. Много их там, да только Ваш глаз их не увидит…; Крылатые омутов и буераков не признают. Да оно и яснее ясного: Призрачное — есть Творение чистой; воды… Вот в чистоте да на просторе они себя явят…

— Спасибо, подумаю… Ты бы ещё, старик, подсказал, как лучше в них прицеливаться… По всему видно — охотник ты знатный!..

Хозяин прихорохорился.

— Да Вы, сударь, мне льстите-с! Может, я и охотник, в глубине-то Души своей, но знаю ведь: стреляй в них, не стреляй — всё мимо будет. Особая лицензия нужна на отстрел, Именным благоволением… Они ведь Милостью своею решают: упасть или нет. А уж ежели как упадёт — так ему самому счёт тоже открывается… Только в другом месте, не как Охотнику…

— Весело… Так что ж, старик, получается: я его замочу из дробовика, — а он там себе возьмёт и откажется падать, кряк горластый?

— Всяко бывает… Не ведаю я, кто это решает… Но даже если и упадёт… Упасть-то упадёт, да не всяк подымет. Бывало так? решился он — раз! — да и на земле. Лежит, окровавленный, лапки к Небу поднявши… Ждёт участи своей Высшей с усердием… Сам-то тихий такой, само Безмолвие… А добытчик как найдёт его, так и бежит, поседев, на болота. Больше и не видеть его никому. Поминай как звали!

— Знать, повезло, считай, пернатому… Отлежится малость… Глядишь — улететь сможет, избежать своей участи "жаркого"…

— Нет-с… Не сможет! Раз Выбор сделан… Выбор — он и есть выбор… Я вот так подобрал одного бедолагу… Принёс, горемычного, в избу да отогрел, бездыханного… Отлучился в отхожее место, вернулся — ан нету его!.. Пуста лежанка… И только запах по избе идёт такой стра-аа-нный… Я к супруге — а он догорает там, калечный… И смотрит на меня из огня… Так грустно-грустно… С безнадёжностью.

— Да, чертовщина какая-то… А много ты их ещё поподбивал?

— Почему «ещё»? Тот не мой был, потому и ушёл он безрадостно… А по мне… Так я за всё время и не прицелился даже…

— Ка-аак? И не целясь — сразу попал?..

— Сударь, сие мне не по душе… Я в них не мечу. Я им служу…

— Так вроде недавно говорил, что ты охотник…

— Охотник, да не тот-с! Странных тварей я мешками ловлю да в топку укладываю… Еле справляется Супружница-то моя… А в Божью Тварь не потребно стрелять, без особого на то Соизволения… Да и безрадостно…

Гость, в замешательстве:

— Это в уток-то?..

— О чём вы, сударь? Не понимаю я вас… Тут ни зверья, ни птиц отродясь не было… Не смогут они — в таком-то соседстве… Изведутся — ни есть, ни размножаться не смогут… Зверь — он ведь не Человек, ему Срам перед Господом дален… Совестлив-то Зверь по природе своей. Да и птица тоже… А вы… Вы прилягте поспать… Великое Дело вам намечено… И Путь-то доо-оо-лгий… Счастливой добычи!.. Прости, Господи…

Конец первого акта

Владимир Гугнин

Выключатель

Сергею Геворкяну

— Будь проклят этот гнусный, подлый, смердящий мир! — заорал я, выскочив на улицу из своего логова.

Единственное, на чём я смог сорвать свою злобу, была подъездная дверь, которой я с большим удовольствием шарахнул. Да так сильно, что целый кусок штукатурки упал мне на голову.

Больше всего в этот момент я хотел убежать, раствориться, спрятаться от собственных мыслей, которые выворачивали душу наизнанку.

— Что за жизнь?! — бормотал я на бегу. — Ни славы! Ни денег! Ни черта! А ведь мне уже тридцать лет!

Звериная обида сдавила мне горло.

— А ведь я талантлив! Талантлив и не прост! Только почему-то бездарность торжествует, а истинные таланты почивают в безвестности. Но я им ещё покажу! Я им ещё устрою!

— Кому им? — спросил меня случайный прохожий, ничем внешне не примечательный.

— Всем! Всем вам! — завопил я, брызгая ему в лицо слюной ненависти.

Прохожий невозмутимо вытерся платком и сказал: