Терракотовая старуха - Елена Чижова

Так говорил мой отец. В юности эта фраза меня бесила. Неужели я тоже так говорю?

– За один день не успеешь.

Она отбивает подачу:

– Тоже мне, хоромы! На что спорим?

Наши дебаты прерывает телефонный звонок.

– Да! – Александра хватает трубку. – А... – тянет разочарованно. – Привет, па!.. Нет-нет, удобно... Слова? Какие слова? А... Сейчас. – Она усаживается в кресло. Накручивает шнур на палец. – Тебе привет! – Взгляд в мою сторону. – От папы.

Я киваю. Вот сейчас это и начнется: подлинный идиотизм.

Раньше он собирал пустые бутылки. Последнее время коллекционирует молодежный сленг. Носит с собой специальную книжечку. Записывает подслушанные разговоры: на улице, в метро, в магазинах. В критических случаях Александра выступает в качестве эксперта. Как-то раз я все-таки спросила: «Вы что, действительно так разговариваете: ты и твои друзья?» – «Потвоему, мои друзья – пэтэушники? – она парировала презрительно. – Это, дорогой Мусик, исключительно народное творчество». – «Но ты же их знаешь». – «Ну и что? – Александра отмахнулась небрежно. – Выучила. Как иностранный язык».

Ее послушать – прямо XIX век. Дворянские отпрыски, привыкшие изъясняться по-французски, взялись за изучение русского. И, похоже, неплохо преуспели...

– Как-как? – она переспрашивает. – Долбаться? Не-ет... Еще и принимать наркотики. Ага, как вариант... А потом, – устраиваясь поудобнее, она закидывает ногу на ногу, – долбаться можно и на работе. Нет, не в этом смысле. Когда какое-нибудь трудное задание... Ну, о-очень занудная работа... Нет. Заканать сюда точно не подходит. Это значит – надоесть, утомить своей назойливостью.

Я прислушиваюсь: и правда иностранный.

Александра прикрывает трубку ладонью:

– Наш папсик взялся за словарь синонимов.

Не понимаю, с чего его потянуло на филологию... Или история и вправду закончилась? Закончилась, значит, закончилась. Такая история, что и черт с ней...

– Посоветуй ему заняться чем-нибудь осмысленным. Например, защитить докторскую диссертацию. Или заработать денег.

Мое замечание остается без комментариев.

– Ой, забыла, – она подмигивает, – папочка, а ты знаешь такое слово: пу-тас-су?

Кажется, наши объяснения совпадают. Александра кивает удовлетворенно.

Я выхожу в кухню, выдвигаю сломанный ящик. Передняя панелька падает. Поднимаю, прилаживаю к месту, совместив шпеньки. Этот ящик мы называем долгим. В нем хранятся всякие кухонные мелочи: старые крышки, ситечко, темный деревянный пестик... Шевелю, запустив руку. Не могла же я ее выбросить!..

Полиэтиленовый пакет. На самом дне. Картонки, бумажки, рецепты... Да вот же она: моя заляпанная картонка. Список, по которому я готовила к праздникам. Слева – что купить, справа – что приготовить.

Господи... Я-то думала, она исчезла. Та самая фотография: мы с Яной стоим у дерева. Я помню. В десятом классе мы ездили на пикник. Случайность, пустое стечение обстоятельств: кто-то из мальчиков подошел и щелкнул. Я улыбаюсь, потому что рада ее видеть. На старых фотографиях никто не бывает в ссоре.

Мелкие кругловатые листочки, дрожат на ветру... Раньше я не всматривалась. Какая разница? Но теперь вижу: осина – Иудино дерево.

Просто мы ни о чем не догадывались. Откуда нам было знать?..

– Ой, а это кто? Господи, какие вы... – видимо, ей хочется сказать: молодые.

– Представляешь, случайно нашла. Рылась в ящике...

Дочь рассматривает фотографию.

– Мусик, вы с тетей Яной похожи на боснийских беженцев. Или чеченских... Хотя нет: беженцы, пожалуй, шикарнее. Им шлют гуманитарную помощь. Ой, – она подносит к глазам, – это что – твоя кожаная куртка? Жалко, что не сохранилась. Клево... Самый настоящий винтаж...

– У нас не было кожи. Кожзаменитель.

– Как это не было? – она вскидывает брови. – А сапоги?

Сапоги – совсем другое.

Если бы дочь могла понять, она спросила бы иначе: «Сапоги, они что – ваша мечта?» Я могла бы сказать: не мечта, а яблоко раздора. В детстве ее отец читал ей «Легенды и мифы Древней Греции». Она должна помнить: Парис, три богини, спор о том, кто из них прекраснее...

Но я бы кивнула: «Конечно, мечта».

В сущности, дело не в сапогах, а в натуральной коже. Сначала она бывает сырая и вонючая. Потом ее складывают в поддоны и загружают в фуру. Чтобы обработать в Финляндии. Но для этого надо придумать схему.

Схему, по которой сбываются мечты.

В моей жизни сбывались только чужие.

– А это что? Неужели шарфик? – моя дочь снова смеется.

– Это – штапельный платок.

– Ой, так я же его помню! Ты мне повязывала после бани: такой синенький с зеленым...

Мой школьный платок захватил ее раннее детство. Это она будет помнить. Я думаю: хоть это. Не зря же они придумали: винтаж.

Их винтаж – родительская память, которую не вынесли на помойку. Но скоро вынесут – как обрезки от наших старых юбок. Или пачки негодных банкнот.

III

Прибыли и убытки

В его бумагах мы разобрались.

Главный бухгалтер отчиталась по акту сверки: финский партнер делает вид, будто 500 у. е. за комплект – реальная цена.

«Он что – идиот? Не понимает, что здесь – двойная бухгалтерия?!» – «А вы говорили ему об этом?» – не попадая в сгибы, главный бухгалтер складывает итоговую простыню. «О чем именно?» – Фридрих глядит зверем. Еще секунда и наверняка взорвется. «О двойной бухгалтерии», – она отвечает едва слышно. «И что я должен был говорить? – Фридрих дышит тяжело. – Пусть возьмет карандаш и посчитает в столбик. Если все отражать, откуда возьмется такая прибыль?

Мы сами загнали себя в эту ловушку. По документам, прошедшим таможню, наши комплекты столько и стоят. Цена, которую мы выставили, занижена в три раза. С нее мы платим налоги. Копии документов лежат в таможне. И у фиников, и у нас.

«Но вы... Вы обговаривали реальную цену?»

«Вы. Считаете меня. Идиотом?» – у него белеют глаза.

«А если прервать поставки?» – я стараюсь смотреть мимо.

«Нельзя, – он мотает головой. – Формально нет никакого права. С Лахтиненом у нас договор... И потом, – Фридрих ломает сигарету. – С нашими документами этот финский ублюдок выиграет любой европейский суд».

На этот раз мы смотрим прямо. Глаза в глаза. Если дойдет до суда, всплывут и подлинники, и копии. А заодно и мешочек...

«Сами мудаки, – Фридрих откидывается в кресле. – Думали, раз европеец, значит, честный...»

Лахтинен оглаживает полы пальто. Снимает, аккуратно пристраивает на вешалку. Пальто действительно шикарное: светло-коричневая кожа. Даже на взгляд понятно, до чего она натуральная. Раньше ходил в полуперденчике. Молочный переводчик стягивает пуховую куртку. Вешает поверх пальто. Его шеф косится недовольно.

«Пожалуйста, проходите», – я делаю широкий жест в направлении столовой. Все приготовлено и накрыто. Сегодня воскресенье. Но ради такого случая на Парнас вызвали официантов и поваров.

Мы садимся попарно: с одной стороны – Фридрих с переводчиком. С другой – я с Лахтиненом. Работая в связке, мы с Фридрихом должны друг друга видеть. На ходу корректировать тактику, если что-то пойдет не так.

Я вынимаю блокнот. Кладу рядом с прибором. Это – на всякий случай. Все основные цифры я помню наизусть.

От водки Лахтинен отказывается. Переводчик тоже. «Пожалуйста, воду. Без газа».

Официантка наполняет бокалы. Вопросительно смотрит на Фридриха.

«Спасибо. Если понадобится, мы всё нальем сами».

Она одергивает кружевной фартучек, уходит в кухню.

«Ну что ж, – Фридрих поднимает прозрачный бокал. – За наше плодотворное сотрудничество», – делает глоток, ставит на стол.

Закуски доставлены из Финляндии. Все самое лучшее: рыба, икра, копченая убоинка. Свежие овощи. С нашей стороны – только салат оливье.

Лахтинен кушает с аппетитом. Я поглядываю на переводчика: этот тоже не отстает.

«У русских говорят: помимо водки – грех. Потреблять такую закуску. Вы как хотите, а я, пожалуй, выпью, – Фридрих наполняет свою рюмку. – А?» – смотрит на меня вопросительно.

Я киваю: и правда – грех.

«Последнее время, – Фридрих смакует копченую рыбу, – у нас с Татьяной Андреевной создалось впечатление... Возможно, ошибочное. Но как бы то ни было, в любом случае нам лучше обсудить».

«По вашей просьбе мы подготовили акт сверки. Если учитывать предварительные устные договоренности, вы остаетесь нам должны...» – я называю пятизначную цифру. Сумму долга в у. е.

Молочный переводчик бормочет вполголоса.

«Здесь какая-то ошибка, – Лахтинен смотрит исключительно на Фридриха. Как будто я тоже переводчик. С русской стороны. – По нашим расчетам никакого долга не осталось. По договору мы рассчитались полностью. Это легко проверить: количество, цена за комплект. Наши встречные платежи».