Тайны Васильков или мое нескучное лето - Лина Филимонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он помолчал несколько минут. Я тоже молчала и пыталась вспомнить бабушку и дедушку рядом. Мне почему-то вспомнилось, как я сижу на кухне у бабушки, в их с дедушкой городской квартире. Мы пьем чай. Бабушка встает и ставит на плиту кастрюлю с супом.
— Я не хочу суп, — говорю я. — Я же его в обед ела!
— Это не тебе, — улыбается бабушка. Сейчас дедушка придет голодный.
Через три минуты открывается входная дверь и входит дедушка. С портфелем и букетиком каких-то весенних цветов, кажется, подснежников…
— Я знаю, — сказал Степан Пантелеевич, — что смерть Федора была для Катерины страшным ударом. Я всерьез опасался за ее душевное здоровье. Но она смогла взять себя в руки. И, мне кажется, ей было тяжело оставаться там, где все напоминало ей об их счастье… Поэтому она уехала. Оборвала все связи, кроме родственных. Купила этот дом в Васильках. Васильки ей очень нравились, но она бывала здесь с Федором всего пару раз и никого не знала, кроме бабы Груши и меня. Я тогда уже поселился здесь, в лесу. И, по-моему, она не собиралась возвращаться в город.
— Да, — подтвердила я. — Мама с папой всегда ее звали, а она ни в какую.
— А вам не скучно тут одному? — спросила я Степана Пантелеевича перед уходом. — И не страшно?
— По поводу «страшно» — точно нет. А вот по поводу «скучно»… — Степан Пантелеевич посмотрел на меня с хитрой улыбкой. — Пожалуй, тоже нет. Я долго мечтал о спокойной и тихой жизни в глуши и в уединении.
— И что? — спросила я, так как он замолчал, а мне казалось, что должно быть продолжение.
— Моя мечта сбылась.
— И вы разочаровались?
— Почему ты так решила? — Степан Пантелеевич поднял брови.
— Я слышала, что сбыча мечт обычно разочаровывает.
— Глупости. Это только если мечты не настоящие. Кстати, мое уединение редко бывает очень уж долгим. Обычно его кто-нибудь нарушает. Что-нибудь где-нибудь случается.
— И вы, как Чип и Дейл спешите на помощь…
— Как кто?
— Да, неважно, — махнула я рукой.
— Вам нужно подумать вот о чем, — сказал Степан Пантелеевич, остановившись возле калитки.
Я смотрела на доберманов, развалившихся возле крыльца и даже не поведших ухом при нашем появлении. А мне так хотелось, чтобы они подбежали к нам, виляя своими короткими хвостиками и заглядывая в глаза, как это делают все нормальные собаки… Тут до меня дошло, что Орлиный Глаз смотрит на меня очень серьезно и, видимо, собирается сказать что-то важное.
— Вы приезжали в Васильки сразу после смерти бабушки? — спросил он.
— Да, — кивнула я. — То есть не совсем сразу, а уже потом… после похорон. Мы приезжали все вместе.
На мгновение я очень явственно вспомнила те чувства, которые владели мной в то трудное время: растерянность, недоумение, даже обида… Глубокая печаль пришла позже, когда я осознала, что действительно больше никогда не увижу бабушку.
— Попытайтесь вспомнить, все ли было так, как обычно?
— Я не понимаю…
— Я спрашиваю об обстановке. О вещах в доме. Все ли было на своих местах? Может, вам бросилось в глаза, что какой-то предмет находится не на своем месте?
— Я не помню. Вроде бы все было на местах. Я не обращала внимания.
— Это понятно, — сказал Степан Пантелеевич. — Тогда вам было не до этого. Но сейчас вы можете что-нибудь вспомнить. Только не слишком старайтесь.
— Ага, — с пониманием кивнула я. — Обычно, когда стараешься что-то вспомнить, ничего не получается. Но потом, в какой-то момент, это вспоминается само собой.
— Вы очень хорошо уловили мою мысль, — сказал Степан Пантелеевич. — В этом деле многое будет зависеть от вашей способности вспоминать.
Глава 19, о бабе Груше, которая берет дело в свои руки
Я долго думала над его словами. Конечно, он говорил не только о переменах в обстановке бабушкиного дома. Это относилось и к той ночи, когда меня пытались… когда кто-то хотел меня очень сильно напугать. Может, даже до смерти. Я понимала, что в моих воспоминаниях есть провалы, что что-то стерто из моей памяти кошмаром той сцены, когда сморщенные руки тянулись ко мне, а темная пустота на месте лица приближалась, вызывая парализующий ужас. Что-то было такое, чего я сейчас не могу вспомнить. Может, потому, что не хочу.
Я бродила из комнаты в комнату, озираясь по сторонам, как будто я впервые в жизни сюда попала. Я старалась видеть не только то, что было перед моими глазами сейчас, но то, как это все выглядело раньше, шесть лет назад. Когда я приехала, мне показалось, что в доме ничего не изменилось. Но, может быть, что-то не так? Может быть, я просто не помню или не обращаю внимания? Васильки всегда были. Интересно, почему бабушке так нравились именно эти цветы? Васильки на обоях, васильки в вазе, васильки на картине… Мне казалось, что-то ускользает от меня. Скорее всего, так и есть. Мысли расползаются, как коричневые усатые насекомые. Чего мне сейчас меньше всего хочется, так это сидеть на одном месте и думать. Я бы лучше пробежку совершила километров на десять. Или огород вскопала. Или еще что-нибудь сделала, требующее выброса бурлящей во мне нездоровой энергии. Орлиный глаз сказал, что я не должна напрягаться. Это воспоминание придет само собой. Вот только неизвестно, когда. А вдруг через год? Или вообще лет через десять. Я не могу ждать так долго!
Я надела кеды и вышла из дома. Лучше я прогуляюсь. Во-первых, хождение пешком всегда меня успокаивает, во-вторых, как же воспоминание может придти неожиданно, если я буду сидеть и ждать, когда оно придет?! Надо дать ему шанс.
Моя прогулка оказалась совсем не долгой — всего лишь до соседнего дома. Мои ноги сами повернули в сторону бабыгрушиной калитки. У Белки обнаружился детский сад в полном составе в сопровождении родителей. Колька, Света и Белка сидели в саду, развалившись на старом диване, покрытом овечьими шкурами. Перед диваном стоял стол, заставленный тарелками с пирожками и чашками с чаем. Алинка и Колькины наследники возились с игрушками в огромном корыте, наполненном водой. Кораблики пускали, кажется. Баба Груша вышла из дома и остановилась, глядя на меня.
— Что-то ты совсем к нам носа не кажешь, — произнесла она обиженно.
— Я? — я искренне удивилась. — Разве? Вроде я недавно к
