Во славу русскую - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Главное — он принёс многострадальной стране некоторое спокойствие и даже внутреннее согласие, что совсем не просто было, когда в державе практически не осталось людей не обиженных, не униженных, не обобранных. Многих Романовых и их близких безжалостно уничтожили декабристы первой волны, их самих — Расправное Благочиние, затем и оно большей частью пало, когда уральцы и волжане захватили Москву. А чудо-реформа земельная, разорившая и крестьян, и казну, и дворян! А миллионы переселённых иудеев и мусульман! В этой каше поломанных людских судеб не заварилось ни одного бунта, подобного пугачёвскому или декабристскому. Оттого проводили Павла Николаевича в последний путь с искренней жалостью и с пониманием, что отныне нет твёрдой руки у русского кормила власти. Монархисты поведут дело к реставрации самодержавия, от конституционной монархии останется лишь вывеска.
Через три дня после тризны фельдмаршал Паскевич нанёс визит Аграфене Юрьевне, принимавшей в тот вечер Григория Александровича Строганова, Министра иностранных дел. Семейный разговор за чаем непременно коснулся трагической кончины Платона Руцкого.
— Даю слово, сударыня, и прошу поверить, что Александр Павлович сам стремился в наиболее рисковые предприятия той компании. Со стороны выходит, будто я его назначал в ужасное пекло, — Паскевич виновато вздохнул. — Да, отправлял, но по неоднократной его просьбе. Генерал не искал смерти, но и себя не щадил. Он вообразил, что на нём неоплатный долг за некую страшную ошибку перед Россией, из-за коей пришёл Пестель. Понять не могу — вы же в Америке были? Так какое отношение…
— Да, в Соединённых Штатах. Платон Сергеевич в двенадцатом году как врач пользовал императрицу, назначил ей лечение, она и родила императору Александру Павловичу наследника. Вот за то Платон и рвал волосы на голове. Он повторял: не родись наследник, корону принял бы кто-то из братьев Александра и угомонил бы декабристов. Буквально так: размазал стервецов по булыжнику Сенатской площади. А они победили, наследник погиб, через два месяца вместо «свобода, равенство, братство» пришли опричники Пестеля. Из-за них Платон и приговорил себя к искуплению, — согласилась вдова. — Не смею вас ни в чём упрекать, Иван Фёдорович. Вы воевали, на войне гибнут и офицеры, и генералы.
— Только те, что на войну отправились, — добавил Строганов-младший. — Питерские генералы, что при фюрере хвост поджали, а при Демидове распушили его, не больно-то рвались в Крым. Денис Давыдов про них даже эпиграмму сочинил:
Мы несём едино бремя;Только жребий наш иной:Вы оставлены на племя,Я назначен на убой.
— Как точно он подметил! — согласился Паскевич. — Однако его явлению в Крыму я ещё больше удивлён был, нежели подвигами Платона Сергеевича. После наполеоновых войн Денис Васильевич откровенно службой манкировал, дескать — отвоевал своё. Знаете, какая романтическая история снова толкнула его к гусарам? Он, живший сибаритом, эдаким провинциальным медведем, влюбился вдруг в девицу на четверть века моложе, бросил семью. Она ответила отказом, вышла замуж, а вернутся домой побитым и побеждённым — не в характере нашего партизана. И вот, поспела турецкая компания, Давыдов подал прошение на высочайшее имя и отличился на Днепре, — фельдмаршал, оживившийся было при воспоминаниях о буйном гусаре, снова вернулся к минорному ладу. — Но сумел сохранить жизнь, сударыня.
В заключение визита он рассказал о дворце на берегу реки Сож.
— К лету заканчиваю благоустраивать. Не побрезгуйте навестить, привозите детей. В Гомеле тепло, почти как в Малороссии, однако нет докучливой южной жары. Так сказать, парадиз умеренных широт.
Прощаясь, он припал губами к руке Аграфены Юрьевны, задержав её пальцы в своих на секунду больше принятого обычно.
В последующие годы Паскевича захватила политика, а не устройство гнёздышка в Белой Руси. Племенные питерские генералы, над которыми едко насмехался гусарский поэт, подняли бунт, пробуя посадить на трон своего ставленника. Фельдмаршал привёл в Петербург верные короне дивизии и утопил восстание в крови с беспощадностью, достойной К.Г.Б. В 1835 году Александр Николаевич Романов избавился от регента.
Некоторой неожиданностью стало для Паскевича, пожалуй, возвышение Александра Строганова. Маятник общественного мнения качнулся в противоположную сторону; некогда презираемый экс-фюрер К.Г.Б. теперь был героем десанта в Крыму и, поддержанный многочисленной роднёй, получил пост премьер-министра.
Стало вдруг модно, отдавая девиц Демидовых за Строгановых и наоборот, именоваться новобрачным двойной фамилией Демидовы-Строгановы. По богатству и весу в России они, пожалуй, превзошли Романовых.
Впервые прошли выборы в Государственную думу с участием недворян, тех, кого раньше именовали «подлым сословием». Победила, но с досадно малым перевесом, партия Демидова-Строганова.
Аврора Шарлотта, имевшая неосторожность поддержать бунт, по решению премьера под суд не попала, но отправилась в монастырь, приняв постриг, словно царевна Софья в петровские времена. В тот жестокий век, когда не только мужчины, но и женщины порой становились жертвами перемен и революций, сей поступок Строганова можно было счесть гуманным.
После Крымской виктории расцвели промышленность, ремёсла, торговля, собирался был обильный урожай. Дела у частных предприимчивых людей особенно хороши, когда правители, погрязшие в своих дрязгах, не вмешиваются в текущую жизнь народа, создав лишь надлежащие условия. Ожило железнодорожное строительство, а запрет османских властей на проход русских торговых кораблей через Босфор оказался обойдён нетривиальным способом. Британский поданный Джон Мэрдок основал на средства российского купечества компанию «Скоттиш стимшипс» для перевозок морским путём русских товаров с черноморского побережья в страны у Средиземного моря. Турки скрипели зубами, но сделать ничего не смогли: препятствовать проходу судов под английским флагом они не осмелились.
Страна заживила рану, причинённую войной, и двинулась дальше в будущее, ожидая очередных каверз от алчных и завистливых соседей. Однако предвестники новой беды прилетели не из Порты, Польши или Швеции, а из дальнего государства, давно не выказывавшего открытую вражду, более того — в наполеоновских войнах считавшегося союзником.
Глава 16
16
Пасха 1839 года выдалась в Гомеле тёплой и солнечной.
