Падающая Звезда - Гарри Гаррисон

– Нет, конечно, нет. Я думаю, с технической точки зрения существует вероятность взрыва ядерного топлива, но, конечно, при этом корабль не мог не пострадать. «Происхождение»… Должно быть, они имеют в виду боевую ракету? Видимо, это не мы выпустили ракету с ядерной боеголовкой по «Прометею»…

– Но, если не мы, значит, кто-то еще? Кто?

– Я не знаю, право. Франция, Англия, Китай, Советы – все они вооружены такими ракетами класса «земля-космос». Многое зависит от того, где находился «Прометей» в момент взрыва: поскольку эти ракеты предназначены для национальной обороны, у них ограниченный радиус действия. Разумеется, их можно запускать с подводных лодок…

– – Какой ужас, – сказала Шэрон.

– Ужас – это мягко говоря, детка. – Майк возбужденно расхаживал взад– вперед. – Кто-то настолько встревожен перспективой взлететь на воздух из-за этого «Прометея», что пытается взорвать его первым. Весь мир трепещет от страха. Смерть грозит с небес. Ядерное заражение. Ребята, приближается начало программы, после которой рейтинг Нильсена подскочит выше космического корабля!

Глава 35

– Я не могу им это сказать. Вы не имеете права требовать, чтобы я сказал им такое! – Флэкс так решительно помотал головой, что его тяжелые щеки заколыхались. Он чуть не орал в телефонную трубку и замечал, что сидящие за другими пультами оборачиваются и смотрят на него. Ему было наплевать. Теперь наплевать на все: трагедия надвигалась отовсюду. Он не мог справиться со всем этим. Саймон Дилуотер еще говорил, но Флэкс бросил трубку. Не следовало так поступать с начальством, но теперь ничто больше не имело особого значения. Он медленно повернулся, моргая воспаленными, усталыми глазами.

– Майк, – окликнул он человека за ближайшим пультом и поманил его к себе.

– Что случилось, Флэкс? Еще какие-нибудь неприятности?

– Узнаешь. Слушай, возьми эти ключи, они от большого стола у меня в кабинете. Нижний ящик. Там стоит бутылка сливовицы. Возьми и принеси мне.

– Шливо... чего?

– Сливовое бренди. Там всего одна бутылка. Давай, иди.

– Флэкс, ты ведь знаешь правила насчет выпивки, ты же не хочешь…

– Хочу. К черту правила. Мои люди погибают наверху.

Он был удивлен и потрясен, почувствовав слезы на глазах. Они медленно текли по щекам, и он ничего не имел против. Он оплакивал мертвых. Это последнее сообщение насчет солнечных вспышек – уже чересчур. Как он сможет сказать им? Все в этом полете не заладилось с самого начала, и это еще не конец.

Он прерывисто вздохнул, даже не заметив этого, усталый толстый человек, дошедший до предела. Он вытер пот и слезы мокрым носовым платком. И смотрел в пространство, пока не принесли сливовицу. Она была прозрачной, колыхалась в бутылке, словно масло, и выглядела совершенно безвредной. Как нитроглицерин, очень похоже. Он откупорил бутылку и глубоко вдохнул запах разрушения. Она пахла даже сильнее текилы, которую он тоже очень любил. Под рукой у него стоял полупустой стаканчик с кофе, и он почти машинально выплеснул холодную жидкость прямо на пол, потом налил сливовицы.

Чудесно! Она скользнула по горлу и взорвалась в желудке, как бомба, посылая теплые волны по всему телу. Чудесно, и пока ее действие не исчезло, он включил микрофон.

– Вызываю «Прометей», здесь Центр управления. – Ему пришлось повторить дважды, прежде чем прозвучал ответ.

– Хэлло, Флэкс.

Это был голос Патрика, хриплый и невнятный.

– Да, Флэкс слушает. Это ты, Патрик?

– Да. Коретта сделала мне укол обезболивающего. Не могу говорить как следует. Боль супер о'кей. Я велел Наде дать дозу побольше, она так и сделала, и Надя спит. С Броном без перемен. У нас забинтованы глаза. Доктор не знает, временная эта слепота или навсегда, – его голос даже не дрогнул. – Уже выяснили, кто в нас стрелял?

– Нет. Вы узнаете, как только мне сообщат.

– Надеюсь. Григорий оделся и готов к выходу. Меня заменят – Коретта будет страховать его с этой стороны.

– Это противопоказано.

– Какого черта, в чем дело, Флэкс? Если не отключить этот двигатель, все пойдет прахом.

– Послушай, Патрик, похоже, времени не хватит, чтобы запустить двигатели до контакта с атмосферой.

– Судя по моим часам, у нас в запасе еще около восемнадцати часов.

– Время изменилось…

– Что?! – Послушай меня. Я разговаривал с профессором Вейсманом, он специалист по физике Солнца, по высоким слоям атмосферы. Ожидаются солнечные бури, которые вызовут подъем плотных слоев, все изменится.

– Когда ожидаются бури?

– Теперь почти в любую минуту.

– Это точно, Флэкс? Никакого шанса на ошибку?

– Такой же, как на то, что Солнце перестанет вращаться. Бури были еще слабыми, когда Вейсман наблюдал за ними недели две назад. Если их активность возрастает как обычно, то сейчас они должны бушевать в полную силу.

– Скажи, какова все-таки вероятность, Флэкс? Ведь Солнце – не какая– нибудь паршивая печка, чтобы включаться и выключаться по таймеру. Какова вероятность крупной вспышки?

Флэкс заколебался, но в конце концов вынужден был сказать:

– Восемьдесят – девяносто процентов.

– Так, замечательно. – В голосе Патрика теперь слышалось нечто большее, чем обычная горечь. – Я скажу остальным. Конец связи.

Флэкс отключил связь и нагнулся к селектору.

– Верните профессора Вейсмана. Спросите его, кто в Европе занимается постоянным наблюдением за Солнцем. Мне нужна постоянная информация о солнечных вспышках и уровне солнечной радиации. Передайте ее туда, где смогут записать данные. Сделайте это немедленно.

– Вам есть вызов.

– Никаких вызовов.

– Вы сами просили. Некий мистер Вольфганг Эрнстинг.

– Да, верно, соедините.

Флэкс отхлебнул сливовицы, но она, кажется, больше не действовала; он швырнул стаканчик в корзину.

– Привет, Вольфганг, это ты? Флэкс на проводе.

– Я слышал о ваших несчастьях. Ужасно…

– Это еще слабо сказано, – он с силой надавил указательными пальцами на лоб. – Извини, что побеспокоил тебя. Теперь слишком поздно для того, что я хотел узнать.

– Я рад помочь тебе в любом случае.

– Я знаю, спасибо. Но, кажется, мы не сможем теперь поднять «Прометей» на более высокую орбиту. Так что неважно. Я собирался спросить, сколько времени нужно, чтобы подготовить к запуску ваш «челнок». Я знаю, что у вас начался недельный предстартовый отсчет, и меня интересовало, сколько еще осталось. Сначала я надеялся, что нам, может быть, удастся выиграть несколько дней на другой орбите и можно будет организовать спасательный рейс.

– Ну что ж, теперь нет ни единого шанса. Может, тебя это утешит, если вспомнишь, как говорят немцы: «Rufen Sie mich zu Hause in dreizig Minuten an». До свидания.

– До свидания, Вольфганг.

Флэкс медленно повесил трубку и задумался, в чем тут дело. Да, действительно, немцы часто говорят в определенных случаях: «Перезвони мне домой через полчаса». Он взглянул на часы и сделал пометку в блокноте. Почему Вольфганг не мог говорить сейчас? Кто-то подслушивал? Контрразведка? Все могло быть. Единственный способ выяснить – перезвонить, впрочем, какая ему разница? Возможно, это что-то важное. Какая-то тайна, связанная с «челноком» ВВС. Теперь уже все равно. Однако он не любил оставлять дела незаконченными. В голове Флэкса мысли кружили и кружили, словно снежинки, вокруг твердого черного стержня – сознания, что «Прометей» обречен. Он скомкал записку и собрался выбросить в корзину.

Потом разгладил ее и положил перед собой, на виду. По крайней мере, он обязан хотя бы из вежливости позвонить Вольфгангу. На пульте замигала лампочка, и он включил связь.

– Вас вызывает Дилуотер, Флэкс.

– Хорошо. Флэкс слушает.

– Мистер Флэкс; президент Бэндин хочет лично говорить с астронавтами…

– Они прервали связь.

– Дело срочное.

– Как всегда. Не отключайтесь. Я посмотрю, сумею ли связаться с ними.

Самодельная кислородная палатка была собрана из пластиковых мешков, которые Григорий терпеливо склеил по краям. Она колебалась, как спущенный воздушный шарик, сохраняя форму за счет давления кислорода изнутри – оно было чуть больше, чем давление воздуха в отсеке. Лицо Брона было бледным, дыхание еле заметным. Коретте приходилось постоянно следить за показаниями приборов, чтобы убедиться, что он еще жив. Пульс ровный, но слабый, дыхание тоже. Он был жив, но жизнь едва теплилась. Она сделала Брону внутривенное вливание глюкозы и поняла, что вряд ли может еще чем-нибудь помочь ему. Ведь времени осталось так мало. Вспоминая об этом, она содрогалась от страха. Она не хотела умирать, и ей все трудней и трудней становилось притворяться, что все нормально.

– Как он? – спросил, приближаясь, Григорий.

– Все так же, без изменений.

– Возможно, ему повезло. Он и не узнает ничего.

– О Господи, это слишком ужасно, чтобы поверить. – Она ухватилась за него, спрятала лицо у него на груди – но плакать не могла. Можно оплакивать чужую смерть, но не свою.